«Надо срочно заработать третий орден. На вырученные деньги переведу своих в нормальное место. Хоть в Польшу. Лишь бы вокруг не бродили свихнутые. Среди них день потрёшься – сам закукарекаешь».
– …а у них знакомые в Финляндии. Их сын служил на Кальяне, бедный, он разбился и сгорел. Но он был предусмотрительный мальчик, оставил запас в гено-банке. Они наняли овечку, теперь у них растёт новый сынок. Вот, погляди, какой хорошенький.
Гаркуша вмонтировал финские кадры. Рыхлые супруги, лет по шестьдесят, сюсюкали вокруг конопатого мальчишки. Рядом маячила грустная женщина средних лет и какой-то горлявый подросток.
– Они предлагали вдове выносить клоника, та отказалась, но дала денег на овцу. Клоник узнаёт вдову! К нему память возвращается. Он играет со своим сыном. Про них писали в новостях…
«Бред собачий, так нельзя делать. Поколения все на фиг перепутаются – вдова мужа родила, сын старше папочки! Неэтично это. Финны с ума съехали на семейных чувствах…»
– …всегда предлагали отложить запас. Война – страшная вещь. Никто не знает, что случится завтра. Подумай хорошенько, Владик. Запас нужен. Нам указали хороший центр маток, где берут недорого.
– В таком деле ждать нельзя! Лучше уж заплатить, но иметь надежду. Если заложить сразу двух клонов, скидка двадцать процентов. Можно в рассрочку. Главное, ты получи майора! сразу и заложим. Имена мы придумали.
Влада охватил озноб. Уже имена подобрали! Две штуки разом – Владислав-2aи Владислав-2b!
«Почему не дюжину? Глядишь, такой рекорд проплатит нацпроект «Материнство-Плюс».
Вслед за этим явилось холодное, тёмное подозрение. В голове зазвучал вкрадчивый, обволакивающий голос Локса: «Не всегда просьбы исходят от тех, чьим именем подписано письмо».
«Вот подлая душа! Накапал на мозги, всему верить перестанешь… Сиди и сомневайся, кто это кино снимал – Гаркуша или сириане? Пока в Клинцах не побываю, сам не выясню – ни куска от себя в гено-банк не отдам».
С этими чувствами Влад завершил просмотр. В сердце осталось чёрное, давящее ощущение неправды, а кто виноват? Локс! Если б он промолчал тогда, при встрече, всё могло выйти иначе.
«Короче – мне надо было это знать, или я обошёлся бы без этого? Меньше знаешь – крепче спишь!»
Но что-то подсказывало: «Кто предупреждён, тот вооружён».
Всё-таки Локс – гадюка.
И предки хороши – две копии готовы впрок заквасить, словно оригинал сгинул.
Что ни говори, а письма с Земли вызывают одно раздражение!
* * *
Воскресный вечер, 9 марта. Все тары-бары – про вчерашние находки, всё внимание – на Голубой луч, где заперлись медики с Белоснежками, и на Жёлтый, там госпиталь Востока. Наплыв гостей в Cathous’е – люди нервничают, им нужна релаксация. Райт увёл Маху в казино, Ромка ждёт своего Гера – он застолбил её по телефону с планеты. Влюбился до ушей.
Но первый герой сегодня – с блеском отсутствующий Сокол. Ему оптом простили приход на терапию в мундире, сварливый нрав и дерзости. Явись он каким-нибудь чудом сюда, была бы сцена «Король-победитель в гареме».
– Истинный ариец, – со знанием дела судила о нём Гугуай. – Шестьсот баб лежало – даже не взглянул. Рыцарь. Уважаю!
– В двадцати метрах разошлись! – восхищалась Чик. – Против Сокола этот Маяк оказался цыплёнком. Сдрейфил, паскуда. А Сокол дальше по прямой понёсся. Вот мужик! Втроём целую стаю отделал.
– А кто говорил: «Он одержимый, лучше на гауптвахту»? – ехидно подтыркнула Гугуай.
– Сокол сам виноват. Пришёл – бука букой. Вот Пухов нами не пренебрегал. Особенно голдинками. Ромка, ты…
– Да. Что ты хочешь услышать про Пухова?
– Ну, в смысле нежности.
– Два медведа в одном флаконе. Он спросил, была ли я в Воронеже. А я спросила, где это, и все ли там такие. Мы с ним здорово поговорили.
– Пускай медвед, зато русский. Теперь это модно, чистый галамур.
Чик, перевирая мотив, запела – как пить дать, выудила из Сети для соблазнения восточных:
Мама, я лётчика люблю!
Мама, я за лётчика пойду!
Лётчик высоко летает,
Много денег получает…
– Я бы заморозилась. – Гугуай мечтательно закатила глаза. – В Австрии овец вербуют на долгую гибернацию. Двадцать лет спать… Откроешь глаза – всё другое, новое, а ты совсем не постарела.
– Если кладут спать суягную, ягнёнок выживет?
– Гугуай, выход к гостям, столик шесть.
– А сны в гибернации снятся?
– Рома, пришёл твой…
– В вечерней КП статья про немецкую овцу – убийство, таинственный младенец, интересно. – Джи колдовала с телефоном, пытаясь выцепить весь текст. – Тьфу, один анонс, основняк ещё не выложили.
– Джи, выход к гостям, столик десять!
Рома вылетела к Геру, как птичка на волю. Она смущалась целоваться с ним при всех; он это понимал и начал с подарка. Пока разворачиваешь, ахаешь, благодаришь, встреча начинается сама собой, и поцелуй не выглядит овечьим.
– О, замечательно! Спаси-и-ибо…
– По заказу, специально для тебя.
Это был росток воскового вечника на подставке, облитый прозрачной пластической смолой. Кораллово-розовый с жёлтыми прожилками, похож на канделябр. Сувенир на всю жизнь. Сама состаришься, а он не поблекнет.
– Я его поставлю на полку, над койкой. Он будет напоминать о тебе.
– Пойдём на галерею?
– Конечно! А туда пускают?
– Почему нет? Станция защищена, на галерее безопасно.
Кто спроектировал смотровые галереи на военной базе? Это был умный, добрый человек, вроде барана Ариеса. Он знал, что люди затоскуют в замкнутом пространстве коридоров и кабин, им захочется увидеть звёзды, солнце и планету. Здесь покрытие пола глушило шаги; вдоль прогулочной дорожки росли необычайно пышные земные растения.
Никого не было на галерее – скоро ночь.
От-Иньян, похожий на трёхмерный коптский крест, величественно скользил над ночным полушарием. Близился рубеж, где начинает сиять заря. Затем из-за линии терминатора вырвется алый свет Глиз.
Обнявшись, Рома с Гером шли по границе между тёплой жизнью и космической пустыней смерти. Их отделяла от небытия вогнутая прозрачная стена из множества слоёв.
«Если метеор ударит, мы умрём вместе», – возвышенно подумала она.
Конечно, этого не случится. Мощное силовое поле отразит и метеор, и выстрел сирианина. Но какой-то миг Роме хотелось умереть, с последним дыханием поцеловав Гера. Пусть их найдут обнявшихся, как мужа и жену. Навеки рядом, никогда не расставаться… А на могиле поставят вечник, обвязанный ленточкой.
– Ах!.. – вырвалось у неё.
– Что? – Гер приблизил лицо.
– Ничего. Я подумала – у нас может…
Она прикусила губу, глаза наполнились слезами. Кое-какие вещи очень трудно выговорить. Рома не решалась. Страшно – как тебя поймут, как примут?
«Наверное, Гер не захочет. Сегрегация, апартеид и всё такое… Или в Северном альянсе с этим проще? Страны бывают разные».
– …у нас может быть ребёнок? Только не записывать ягнёнком, – поспешила уточнить она. – Как делают в Швеции?
И внутренне замерла. Лишь бы не отверг.
– Легко! – ответил Гер, ласково погладив её по шее. – Брак третьего разряда.
– Я хочу церковный, первого разряда, – настаивала Рома, – со всеми правами. Я человек. Я это чувствую. Мы сможем доказать? Генная экспертиза или что-то другое…
– Главное – мы знаем, кто ты, а законы обойти несложно. Есть страны, где с происхождением не считаются.
– Фу, отстой.
– Да, там грязновато. Зато законы либеральные.
Станция вошла в сияние Глиз; прогулочную трубу залило алым потопом, затем слой светофильтров в прозрачной стене приглушил красную часть спектра. Засветились океаны на Иньяне, поплыли перья облаков, бурые пятна континентов, белая рябь айсбергов у лимба. Со стороны чёрного космоса подходили, мигая огнями, боевые корабли.
– Нам есть, что выбрать. – Гер смело строил планы на будущее. – Византия, Греция, Балканы… Там признают церковь Агнца.
Рома гнула своё:
– Мы будем венчаться под крестом. Я в овечью церковь не пойду.
– Но я в ней состою! Там тот же крест, анх 2. Что мне, одному идти?
Она примирилась и в знак согласия поцеловала Гера. Он такой замечательный! Ради него можно пойти на всё.
– Давай сделаем себе тату – анх, Агнец и наши имена переплетённые? Чтобы все видели: мы живём и умрём друг для друга.
– Идёт. После, когда уедем, в первом же тату-салоне.
– Я закажу красный рисунок.
– Цвет Амона – голубой.
– А почему – Амон?
– «Амон» значит Скрытый, Сокровенный. Говорят, его родит овечка от человека, и до поры он будет скрыт среди ягнят, а потом явится и спасёт мир. Он всегда возвращается в свой срок. Никто не знает, когда он придёт.
– О-о-о, как здорово! – восхитилась Рома от чудесного пророчества, а потом огорчилась. – Джи по анонсам вычитала: немцы овцу застрелили, пузатую от человека. Гнусно так делать; она была слабая и безоружная. Может, она Амона носила?
– Богов так просто не завалишь, – тоном опытного технаря заметил Гер, – для этого самому надо быть богом.
– В общем, в Германию я ни ногой, как бы ни манили, – решительно сказала Рома. – Если там убивают за происхождение… Фу!
– Тебя уже звали туда?– Гер осматривал Красный луч, хорошо видимый с галереи.
– Один немец приглашал. – Роме захотелось поглядеть, как Гер ревнует. – Конечно, я его отшила… Но он очень навязчивый. Прямо неотступный. Вчера у красных был женский день, так он прислал открытку: любовь-морковь, аля-улю, в ногах валяюсь…
– Кажется, немцы на Синем луче.
– Он служит у Сокола, в Троице. Скоро получит орден… Это он прислал робота, помнишь? Я тебе жаловалась. Зря боялась! Он перестал гонять ко мне железину с записками. Наверно, взгрели за прокат робота в личных целях.
– У тебя с ним серьёзно? – спросил Гер, как бы без интереса, а Рома насторожилась: «Ага, задело!»
– Нет, что ты! Просто гость. Скорей бы их забыть…
– Настанет срок, забудешь. Не отгоняй его. Веди себя, как обычно. Он интересный парень?