– Отмечается проседание гребня.
– Тело плотины истончено на двадцать пять процентов. Внутренние опоры разрушаются.
– Повторим установку волнолома? Через несколько часов…
Начштаба молча уставился в вирт-экран. Триста лет длинная громада 1-ой линии оберегала равнину, билась с морем грудь в грудь, но вода оказалась сильнее.
– Нет. Принимайте людей на термопланы, на шагатели… на всё, что не утонет.
Летающие тарелки зажгли подсветку, опуская на гребень пассажирские модули. Гиги подогнули ноги, «слонопотамы» выпустили трапы. Сутолока, давка, крик и драки! В ураганной тьме, под лучами прожекторов люди набивались в животы гигантских механических животных, покидая потерянный рубеж обороны.
Между Киккиакки и Раттой гулко обвалился гребень, возникла седловина в теле плотины, и в брешь немедля ринулось море.
Оно стремительно ширилось, заполняя несущейся пенной водой пространство за плотиной, сметая газовые вышки, посёлки, мачты ЛЭП, клокоча на полях выемки грунта и торфоразработках. Человек, оказавшийся на его пути, исчезал в мгновение, как мошка в огне плазменной горелки.
Провал гребня похоронил несколько «слонопотамов» и гигов, наполненных людьми; вихри воды смешали их с земляной пульпой. Трос со спасательным зацепом, сброшенный с термоплана, пришлось отстрелить – он потянул воздушное судно к земле, поволок к выступившим из гребня опорам. Летающая тарелка качнулась, накренилась; пилот поддал горячего газа в баллонеты, и линза-великан косо взмыла в ночные тучи, махнув по земле прощальным лучом прожектора – мутное кипение, хлам, трупы.
Это была уже не земля, а вода.
Море неудержимо катилось на юг. Лишь на Сибирских Увалах его остановила 2-ая линия Гидростроя – природная гряда и стена искусственного камня.
Море лизнуло Увалы и смирилось. У моря впереди были миллионы лет, чтобы размыть и эту твердыню.
* * *
Бразилия, Белу-Оризонти
– …объявлен в России днём национального траура, – выбросило радио в череде прочих новостей. – В Ганновере поклонники Агнца возложили цветы на месте гибели Перуджи. Прошёл месяц с того дня, когда…
– Всегда одно и то же. – Полный седоватый мулат приглушил звук и откашлялся; в груди у него свистело. – Траур и похороны. Но меня это обходит стороной, мадам. После того, как я видел смерть, закрывшую небо, мало что может тронуть моё сердце. Только дети. Когда их начали привозить из Рио и других погибших городов… Я социальный работник, много лет возглавляю приют, и всё-таки не могу привыкнуть к их горю. Те русские – это были в основном взрослые мужчины, они сами выбрали жизнь в опасной зоне.
– Мы будем счастливы помочь вам и устроить жизнь нескольких сирот, – душевно ответила Аафье, мельком взглянув на Пса. Тот согласно наклонил голову. – Наша гуманитарная организация готова оказать поддержку.
– Спасибо за доброту, мадам. Позвольте мне ознакомиться с уставом и лицензией вашей организации.
Очень качественно изготовленные документы вызвали у мулата полное доверие.
– Мы тяжко пострадали в тот несчастный день, – он сипел всеми бронхами, как аккордеоном. – Как хорошо, что на свете столько отзывчивых людей! К слову, и русские нам протянули руку. Продукты, лекарства, добровольцы… Они тоже выразили желание усыновить наших сирот.
– Экспедиция «Поиск», – промолвил Пёс.
– Да-да. У них расовые законы, селекция, но они нашли, кого принять.
– Разумеется, мы тоже будем выбирать, – улыбнулась Аафье. – Покажите нам деток.
Бразилия переживала худшее время своей истории. Сэр V вымел часть державы, стёр инфраструктуры, превратил города и заводы в руины, а общественную жизнь – в хаос.
Зона бедствия погрузилась в каменный век. Освещение, водоснабжение, медицинская помощь, транспорт, порядок и безопасность, права и гарантии – исчезло всё. Тотчас возникли бандформирования и отряды самообороны (порой их трудно было различить), прочим оставалось молиться и выживать.
Было введено бессрочное чрезвычайное положение. Военные крутились в зоне, уничтожая бандитов, раздавая продовольствие и пытаясь предотвратить эпидемии. На пропускных пунктах сутками стоял неумолчный гвалт, беженцы из зоны толпами давили на колючую проволоку, орали и рвались туда, где была чистая вода, свет и еда.
Колонны оливково-зелёных бронемашин разметали вопящие массы людей разрядами турельных e-gun’ов и ехали по трупам тех, кто был смят в толпе, умер от жажды и страха. Репортёры роились, как падальщики, поспешно снимая шокирующие сцены дестроя, чтобы пощекотать нервы жителям Северного полушария.
На фоне нескончаемого запредельного безумия Белу-Оризонти выглядел вполне сносно. Здесь стояла воинская часть из Анголы, закалённая в боях с мятежными африканами. Ангольцы оборудовали эшафот со сборными металлическими виселицами, где на радость людям регулярно вешали насильников и мародёров.
– Я просил военных устраивать казни в другом месте, – жаловался директор приюта. – Они не стали меня слушать.
– Дети должны видеть, что такое – власть, – ответил Пёс. Ему нравилось, что город полон вооружённых мужчин в форме. Ангольцы замечали его и приветствовали. Кое-кто из них раньше служил в крестоносных частях.
– Какой милый мальчуган. – Аафье склонилась к худому ребёнку, медленно выгребавшему из миски кашу.
– Он проблемный, – предупредил мулат. – Мальчик из Рио, у него странные фантазии. Боюсь, его ждёт долгое лечение у психиатра… когда у врачей найдётся время.
– И что же говорит малыш? – Аафье присела рядом с мальчиком на корточки, чтобы оказаться с ним глаза в глаза. Мальчуган, в свою очередь, глядел на Пса.
– Ты орденский офицер? – спросил он, набравшись храбрости. Жилистый, сухощавый доминиканец в белом мундире, с чёрным капюшоном за плечами, казался сошедшим с плаката «Бог зовёт верных». Кожаный пояс с чётками и кобурой, грубый воротник сорочки – всё как на картинке.
– Да.
– А кровопускание ты делаешь?
– Само собой.
– И вечерню по усопшим служишь?
– Обязательно.
– Он утверждает, что был с родными на горе Корковадо, у подножия Христа. Думаю, там творилось нечто неописуемое… но свидетелей не осталось. Невозможно поверить, чтобы ребёнок уцелел. Конечно, полиция записала его показания…
– Я правду говорю. – Мальчик упрямо смотрел исподлобья. – Я видел. Христос сделал защитное поле. Дьявол висел наверху, а после начал всех хватать. Он меня не заметил. Я потом слез с горы…
– Думаю, он вам не подойдёт. – Директор был бы рад сдать мальчугана, но кому нужен ребёнок с такими причудами! Если он сейчас городит невесть что, то в дальнейшем станет просто невыносим.
– Посмотрим. Надо провести тесты. Вы можете на время выделить нам кабинет?
– Я хочу стать орденским солдатом, – признался мальчик Псу, держась за руку доминиканца. – У меня теперь нет ни мамы, ни папы. Меня возьмут в крестоносцы? Папа и мама женились в церкви, по-настоящему. Я не люблю, как молятся афро. А чёрная туча прилетит снова?
– Это было наказание Господне, – тепло ответил Пёс, с приязнью глядя на мальчишку. – Надо очистить Землю от грязи, чтобы она расцвела. Ты признан достойным войти в новую жизнь. А знаешь, я ведь тоже сирота. Меня нашли и воспитали… – Он перевёл взгляд на хозяйку, шедшую впереди.
– Садись и смотри сюда. – Аафье распаковала и установила на подставке зеркало. – Что ты видишь?
– Себя, – честно ответил мальчик, – только я весь кривой.
– Смотри внимательнее. Позови…
– Кого позвать?
– Того, кто тебе дорог. – Аафье и Пёс внимательно следили за выражением его лица. Мальчик нахмурился, уставившись в зеркало. Пёс незаметно поглядывал на секундомер. Цифры менялись; в кабинете слышалось только астматическое дыхание мулата.
– Мама, – вдруг прошептал мальчик.
– Тридцать семь. – Пёс остановил отсчёт.
– Мама!
Озарённое ядовито-жёлтым светом, беззвучно кричащее женское лицо, возникшее в зеркале на фоне иззелена-чёрного мрака, заколебалось и пропало.
– Он нам подходит, – сухо молвила Аафье, убирая зеркало, пока Пёс успокаивал мальчика. – Оформляйте документы.
– Это… разрешённая методика? – Мулат с подозрением следил за её руками, прятавшись в коробку вогнутый блестящий диск.
– Мы пожертвуем приюту пятьдесят тысяч марок.
Эта сумма и возможность избавиться от мальца со стойкими психическими закидонами сгладили сомнения директора. Женщина высмотрела и отобрала ещё полдюжины сироток, а затем исчезла из Белу-Оризонти вместе с помощником-доминиканцем, накачанным нехолощёным бараном и другими неразговорчивыми ассистентами.
Сколько иностранцев после катастрофы хлынуло в Бразилию! всех не сочтёшь. Янки, славяне, скандинавы, китайцы… Даже ирландцы в приют заглянули – почему-то в сопровождении агентов тайной полиции; все измотанные, озабоченные, мрачные, дотошные. У директора от разговоров с ними чуть не разыгрался приступ астмы.
– Они заставляли детей смотреть в зеркало? Что они им велели видеть? Как реагировали дети? Дайте документы на всех, кого они увезли.
– Господа, я не допустил ничего противозаконного. – Перед мысленным взором мулата покачивались на виселице тела с вытянутыми шеями и повёрнутыми набок головами. Чрезвычайное положение!
– Вас никто не обвиняет, – отрезал ирландец. – Как выглядела женщина?
– Молодая, красивая… крупная и рослая. Тёмная шатенка с длинными роскошными волосами. Глаза карие, очень выразительные. Светлая кожа…
– Вот здесь, – ирландец указал пальцем себе на середину груди, – вы ничего не заметили?
– А, да! Большая родинка.
– Зеркало – вы можете его нарисовать? Размеры, цвет? характер материала?
– Кажется, латунное.
– Не удивляюсь, что она опережает нас на шаг, – вздохнул второй ирландец. – Если она приедет ещё раз… или вы услышите о её появлении в каком-нибудь другом приюте – позвоните по этому телефону.
На протянутой им визитке был только номер и единственное слово «Bienenstand» 2.
– Обращайте особое внимание, – добавил смуглый агент, – на детей, которые рассказыва