–Доброе дело заслуживает награды. Я расскажу о нём царевичу.
–Здоров ли наш высочайший покровитель?
–Вполне. Джосер велел передать тебе привет и пожелания благополучия.
Меру приложил кончики пальцев ко лбу, к устам и к сердцу, принимая слова царевича.
– Он задумал нечто, достойное великого правителя, – продолжил Имхотеп с оттенком гордости. – Каждый день на трон будет восходить новый, временный царь из числа приближенных вельмож, а наутро его сменит следующий – и так до праздника, когда Джосер наденет корону Обеих Земель.
– Твой замысел? – тихо спросил Меру, склонившись к сотрапезнику.
– Я лишь скромный советник повелителя, – ответил Имхотеп с постным лицом, лукаво полуприкрыв глаза.
– Итак, взошедший на трон в Праздник Вечности…
– …станет Царём Вечности, и это звание останется за ним всегда.
– Да, день всех дней близок, и даже последние людишки жаждут сопричаститься вечному. – Меру едва заметным жестом велел убрать блюда. Могучий телохранитель, носитель серповидного меча на длинной рукояти, подал знак служанкам, и девушки в полупрозрачных одеждах беззвучно заскользили босиком, подобно лунным теням.
– Все, кому боги судили прожить сей день, заслужили это.
– Пока казначеи Птаха взвешивали серебро, номарх поведал мне – злодеи, осуждённые на смерть, молят отсрочить им казнь до дня праздника.
Имхотеп задумался.
– Ты почти везир Обеих Земель… – напомнил Меру. – В твоей власти распорядиться об этом. Они всё равно обречены, сидят в узилище. Что значат какие-то сто дней, если впереди – вечность?..
– Я окажу им милость именем царевича. Вели объявить осуждённым – пусть славят Ка Джосера.
Пришла пора поговорить о делах. Немой раб внёс кожаный ларец Имхотепа, охваченный лентой с печатями. Следом вошёл храмовый служка с цилиндрическим футляром, а за ним – мальчик, державший пеналы с кисточками, рисовальные угли и набор флаконов с чернилами.
Прежде, чем отпустить девиц, украшавших собой трапезу, Имхотеп поманил танцовщицу. Та подбежала с проворством птички, пылая лицом – чёрные глаза её были расширены от возбуждения и страха, грудь чуть вздрагивала в такт биению сердца. Хенеретет опустилась на колени и склонилась низко, простерев пальцы к сандалиям жреца; волосы её стекали по надплечьям на пол.
– Милое дитя. Что скажешь об ученицах Скорпиона, дорогой Меру?
–Выносливы, как медные гвозди. Послушны, как воск в пальцах. Шаг их точен, как удар сокола с неба.
–Сладки и нежны, как мёд и масло… – Хенеретет замерла от прикосновения Имхотепа. Затем об пол рядом с её лицом звонко ударилось кольцо серебра. – Ступай, девочка.
Она поцеловала взятое в щепоть кольцо и повела глазами, насыщаясь счастьем, которое, быть может, впредь не выпадет. Какие мужчины! Мудрость богов, власть царей – небо над их головами; сила мужей и молния любви – свет в их очах. О!.. вот бы время замерло, и наступила вечность!..
А ведь они такие разные! Имхотеп – высокий, широкоплечий и крепкий в кости, истинный гигант, с глазами тёмными, как винные ягоды; нос с горбинкой, черты плавны и массивны, будто лик и тело его – из гладкого камня. Меру же, в противоположность ему, гибок и тонок, как дикий кот в тростниках, и глаза – кошачьи, топазовые.
Кланяясь, девушка отступила к двери и выпорхнула из трапезной.
– Как обстоит дело с постройкой священной ладьи? – Меру сразу взялся за своё.
– Все части корпуса выпилены и оструганы в Ха-уара. Ты должен был получить с гонцом письмо от распорядителя верфи – вес деталей, палубы, надстроек…
– …и украшений; письмо получено, – перебил Меру. – Когда она будет собрана и доставлена?
– Я повелел – к двадцатому дню месяца Ипип. Палки для нерадивых уже заготовлены.
– Пусть поспешат во имя целости своих спин. Что касается носильщиков ладьи – готовы две команды нубийцев, здоровые парни, тренированные как солдаты. Пронесут и ладью из меди, если потребуется. Даже если треть их одновременно подвернёт ноги, ладья не шелохнётся на ходу.
– Как ты добился этого? – полюбопытствовал Имхотеп, разворачивая папирус с чертежом.
– Велел собрать носилки нужной длины и нагрузить камнем по весу ладьи. Сверху – чаша, почти полная. Плеснёт – всех пороть. Вот и маршируют, не дыша.
–Остроумно. Так, а это что за план квадратной баржи?..
– Её настил будет сценой в четвёртый день мистерий. – На лицо Меру легла тень заботы. – Баржа встанет на священном водоёме. Якоря, балласт, места для переодевания – всё предусмотрено… Я не вижу иного выхода, чтобы оградить лицедеев от толпы. До берега – двенадцать локтей воды, на мостках – надёжная стража.
Имхотеп согласно наклонил голову. В четвёртый день играют оплакивание Осириса и зачатие Гора. Последняя часть действа – самая волнующая; зрители впадают в умоисступление, а девушки и женщины рвутся к воплощённому Осирису. Тем более в Праздник Вечности!..
– Ты не продумал освещение, брат мой. Завершение – в ночи…
– Над этим и страдаю. Корзин с дровами надо много, но пламя колеблет воздух, отсвечивает в глаза; станет хуже видно. Простой люд разъярится, могут случиться беспорядки.
Имхотеп сочувственно посмотрел на Меру. Сын мореходов и пиратов, тот умело составлял планы сложных сооружений, но с чудесами света иногда терялся.
–Зеркала.
Меру внимательно прислушался, вглядываясь в благородный лик Имхотепа.
–Вогнутые зеркала из полированной меди. Они соберут свет, как чаши – воду, и направят его со всех сторон на сцену. Заодно уменьшится число корзин с дровами.
–Преклоняюсь перед твой мудростью, брат! – искренне восхитился Меру. – Не откажи мне в помощи – рассчитай размер и кривизну зеркал.
– Это мы перенесём на завтра – кропотливая работа. Кроме того, надо прочесть наставление медникам… Взгляни и ты на мой труд. – Имхотеп выложил большой лист.
–Поясни – для которого из рукавов Хапи эта плотина?
Глаза Имхотепа чуть похолодели, губы поджались.
– Это гробница Джосера.
– Чудовищно… – вырвалось у Меру; он мигом поправился: – Чудесно!
Имхотеп понял: в плане что-то не так. На Меру можно сердиться за его горячность, за дерзость – но в глупости молодого жреца Осириса не обвинишь. И чутья ему не занимать. Но будущий везир берёг в запасе главный аргумент.
– Царевич поручил составить план жилища его вечности. Это должно быть нечто, прежде не виданное. Но размеры гробничной платформы – а они, как видишь, огромные! – не столь важны. Я решил выстроить её из камня.
– Охо, охо! – От удивления Меру воздел руки. – План поистине царский! Что за длина! от одного конца гробницы вряд ли разглядишь другой конец… Сколько же камня и работников понадобится? какой глубины фундамент? Сколько лет займёт строительство?
– По царю и гробница! Вечному – вечное! – За нарочито громкими словами Имхотепа явно крылось, что смету он ещё не прорабатывал. Или опасался увидеть в итоге подсчётов громадные числа, непосильные казне Великого Дома.
– Позволь мне высказать соображение…
– Его и жду. Иначе бы зачем мне привозить сей план?
– Чтобы поразить будущее поколения, ты расположил гробницу вширь, – сложив ладони, что означало сосредоточенное раздумье, Меру заговорил спокойнее, уже без тени иронии. – А следует – ввысь.
– Царей не хоронят в подножии стелы или обелиска, – со сдерживаемым гневом возразил Имхотеп.
Вместо ответа Меру взял уголь и стал рисовать на чистом листе.
– Расположи платформы стопкой, одну на другую, и каждая верхняя меньше, чем нижняя. Сделай их, как гончарные круги. Срезав углы, ты затратишь меньше камня, а поднимать блоки – по насыпям. Именно высотою гробницы добьёшься величия!
– Нет, нет. – Имхотеп нетерпеливо вырвал у него уголь, досадуя, что мысль пришла в голову сыну береговых пиратов, а не ему самому. – Круглое выглядит, словно жильё полевой деревенщины! варварски! Только квадрат.
Затем рука его замерла.
– Твой план негоден, Меру. Столько камня, целая гора камней на малом месте – грунт не выдержит! Гробница треснет и накренится – выйдет не величие, а стыд на всю вечность.
В душе Меру пришлось согласиться с Имхотепом. Море поднимается; следом растёт уровень грунтовых вод, почва становиться непрочной для больших строений.
– Поэтому разумнее – обычная платформа. Вес распределится помалу…
– Старики рассказывали – на прародине, в Атланде, – медленно заговорил Меру, прищурив глаза-топазы, – стояла высокая статуя, с виду как бы золотая. Её блеск указывал путь морякам, а ночью в полой голове статуи жгли огонь, чтобы глаза горели. Думаю, то изваяние было тяжёлым…
– И что же?
– Статуя стояла на скале. Поставь гробницу не в долине Хапи, а поодаль, где твёрже грунт. Тогда опасаться не придётся.
– На краю Ливийской пустыни, – быстро молвил Имхотеп, подхватывая мысль. – На Западе, в стране смерти!
– Мне нечего добавить, – поклонился Меру, дав понять, что разговор исчерпан.
– Брат, твоё участие неоценимо. – Имхотеп дружески обнял его. – Зеркалами я лишь отчасти отплачу тебе за столь ценные находки!.. Но скажи – стопка гончарных кругов, ведь она не вдруг тебе явилась? Возвышенье из круглых ступеней – не египетская мысль…
– Иногда на ум приходят вещи, которых вовсе нет, – пожал плечами Меру. – У нас на берегу эти внезапные видения зовут «голосом крови». Мы вспоминаем то, что было с кем-то, где-то, давно… Когда номарх Западного рукава ввёл меня в храм Пер-Усира, и началось моё учение, я с изумлением узнал, что египтяне так же верят в возвращение души, как верили в Атланде, как вещают старики…