– Идем брать руины, – объявил Натанос. – Готовьтесь. Как только закрепимся там и разобьем лагерь, я, так и быть, стерплю недолгую передышку перед последней атакой.
Тролли гурьбой двинулись на восток, следом за Визринн и Лелиас, возглавившими нападение. Апари остановилась перед Натаносом. Лицо ее и волосы под устрашающей маской взмокли от пота. Выглядела она – жальче некуда, но на губах троллихи, смотревшей вслед своим воинам, крадущимся к руинам под кровавой луной, сияла блаженная улыбка.
– Неважно выглядишь, – заметила Сира. – Лелиас – искусная целительница, она могла бы облегчить боль от твоей раны.
Апари била мелкая дрожь, зеленая кожа ее побледнела, покрылась пятнами. Казалось, каждый вдох дается троллихе с немалым трудом, однако от предложения она решительно отмахнулась.
– Нет. В этом нет надобности.
Ее телохранительница, Тайо, слегка поморщилась.
– Укус Вдовы хранит верность тебе и только тебе, – не без досады продолжала Сира. Гордость троллихи просто поражала: подобная глупость наверняка раньше времени сведет ее в могилу. – Пока с лоа не будет покончено, ты нужна нам живой.
В глазах Апари, под маской, заплясали веселые искорки.
– Только для этого я и живу, – отвечала она. – Только ради того, чтобы полюбоваться гибелью Бвонсамди и падением королевы-изменницы.
Со стороны руин донеслись изумленные крики. Атака мятежников застала небольшой лагерь врасплох, а окружившие его темные следопыты, пустив в дело луки, истребляли всех, кто пытался бежать. Толпа мирных жителей, устремившихся прочь из руин, оказалась куда многочисленнее, чем ожидала Сира. Один, закутанный в шкуры юный тролль, протиснувшись наружу сквозь брешь в стене, со всех ног бросился прямо к ним. Его рыжие волосы растрепались во сне, лицо и клыки были забрызганы кровью.
Надев шлем, Сира обнажила клинки полумесяца. Спасаясь от жуткой бойни, тролль подбежал к их укрытию у обочины так близко, что Сира явственно слышала частое, шумное дыхание.
– Вот тебе, Сира, и новая добыча, – сказал Натанос, подняв с земли сумку и приготовившись отправиться в руины следом за остальными. – Может, позволишь ему спокойно отлить напоследок, прежде чем нанесешь удар?
– Одной душой в Пасти больше.
Кривые острия, безжалостно сверкнув, настигли цель, и голова тролля с застывшей на лице гримасой ужаса покатилась в сторону, а тело безжизненно рухнуло в кусты, к их ногам. Не успела отсеченная голова остановиться, как Сира, переступив через труп, двинулась за Натаносом. Настал час одержать еще одну небольшую победу.
– Не слишком завидный трофей для твоей госпожи, – пробормотала Сира, оглядывая обломки колонн и заросшие лозами стены Зо’бала.
Крики в руинах стихли. На миг вокруг вновь воцарился покой, а затем тролли из Укуса Вдовы затянули песню, над треснувшими колоннами поднялся ввысь дым вспыхнувшего костра.
– Но в этих треклятых джунглях всё – сплошное убожество. Пожалуй, если стереть их с лица земли, всем это пойдет только на пользу.
У входа в лагерь Натанос замедлил шаг и покачал головой. Землю устилал ковер мертвых тел. Со стороны нападавших потерь не имелось – только над несколькими сторонниками Укуса Вдовы, сидевшими у разгоравшегося костра, хлопотали целители.
К поющим и пляшущим троллям, обогнав Натаноса с Сирой, присоединились Апари и Тайо.
– Любая одержанная победа чрезвычайно важна, – без околичностей пояснил Натанос. В глазах его горячо, буйно мерцали отсветы пламени. – И этой победой я горд не меньше, чем буду гордиться захватом Некрополя и уничтожением Бвонсамди. Еще немного, и Сильване ни к чему будет его опасаться. Преград на ее пути почти не осталось, а вскоре не останется вовсе. Против нее никто и ничто на свете долго не устоит.
Во сне Натанос Гнилостень не нуждался, однако хрупкие, еще живые тела троллей из Укуса Вдовы требовали отдыха. Даже ведьма, Апари с верной телохранительницей отыскали себе уголок, прикорнули у стенки. На шее Апари тускло поблескивал покрытый патиной медальон, отданный ей Натаносом, дабы она смогла одолеть магию святилищ. Не раз, не раз Натанос подумывал, не забрать ли его назад – либо тайком, либо силой, и всякий раз в ушах звучал вкрадчивый шепот королевы, уговаривавший забыть об этаких пустяках.
«Что нам все эти безделки да побрякушки? – напоминал ее голос. – Что нам вся эта бренная, несущественная память о жизни?»
Нет, его верность Сильване не колебалась даже без вещных, осязаемых напоминаний о связывающих их узах. Их связь Натанос считал предметом вполне ощутимым, как камни под сапогом, и илистая вода, плещущая у щиколоток, и песни сверчков над болотом. Погладив карман плаща, он снова нащупал хранившийся там фиал. Теперь, когда с медальоном пришлось распрощаться, других подарков Сильваны у него не осталось.
Темные следопыты встали на страже, по углам руин, скрыв лица под темными капюшонами и растворившись во мраке. Им отдыха тоже не требовалось, и караул они несли неподвижно, безмолвно, точно каменные изваяния, украшавшие колонны Зо’бала.
На севере, посреди небольшого отдельного островка, высился, ждал Некрополь. Зубцы его главной башни тянулись к кровавой луне, словно поднятые в мольбе руки. Неспешным шагом Натанос приблизился к краю разрушенного моста, некогда соединявшего руины Зо’бала с просторным открытым двором Некрополя. С виду пройти туда вброд ничто не препятствовало: глубина – от силы по щиколотку… но что-то удерживало Натаноса, не позволяло двинуться вдоль обвалившегося моста дальше.
Да, накануне битвы им неизменно овладевал непокой, но здесь дело было в чем-то другом. Казалось, гончие псы памяти хватают за пятки разум, словно бы что-то невидимое, угрожающее неотвязно идет за ним следом… Счастье, что он не спит: сон наверняка принес бы с собой лишь мучительные кошмары.
Ветры вокруг выли, стонали, точно от боли. Натаносу еще предстояло составить письмо к Сильване, сообщить ей о достигнутых успехах и неизбежной победе, но что-то в колышущемся тумане звало, влекло к себе. За водой, посреди храма Некрополя зиял темнотой арчатый проем, и мерцавшие по углам его синие огоньки казались глазами – глазами, которые видят Натаноса и узнают. От этого взгляда вдоль спины пробежала зябкая дрожь.
– Ну здравствуй, Натанос.
В воду у самых ног с плеском упала монета. Натанос нагнулся, присел, выудил из топкого ила золотой кругляш и медленно провел по нему пальцем, отирая от грязи знакомые чеканные контуры.
– Ты не настоящий, – ответил он разом и монете, и этому голосу, однако, поднявшись и обернувшись, оказался нос к носу с кузеном, Стефаном Маррисом. – Ты давным-давно мертв.
Казалось, он смотрится в снисходительное, всепрощающее зеркало. Обладатель густой копны темных, рыжеющих к концам волос и искристых карих глаз, Стефан всегда, всю жизнь превосходил Натаноса красотой. На губах его неизменно играла усмешка, от крыльев носа тянулись к уголкам рта, прятались в бороде веселые складки. Кожа Стефана до сих пор сохраняла живой румянец, что только лишний раз подтверждало: перед Натаносом – всего-навсего галлюцинация, морок.
Да, Стефан Маррис был давным-давно мертв, и осталась от него лишь кровавая клякса посреди стола. Все прочее послужило сырьем, из коего был воссоздан Натанос, причем не как-нибудь – в облике Стефана.
«Единственное, о чем сожалею».
– Отчего ты позволяешь ей все это творить? – негромко спросил Стефан. – Я был твоим кузеном, Натанос. Во всем на тебя равнялся, хотел стать тобой… но только не так. Вовсе не так.
Золотая монета в ладони была тяжелой, как настоящая. Вздохнув, Натанос стиснул ее в кулаке. Эту монету Стефан еще юнцом получил в дар от Сильваны, на обзаведение первым в жизни мечом. Кузен с детства мечтал стать паладином, служить ордену Серебряной Длани, и своего, в самом деле, добился, вот только служба его длилась недолго: вскоре ему суждено было стать глиной, из коей заново вылепили Натаноса. Собственное тело Натаноса было разорвано в клочья поганищем, а после его подняли из мертвых, превратив в раба Плети, в безвольного, неразумного вурдалака. Однако Сильвана избавила его от этой участи, помогла продолжить жизнь после смерти, но изуродованное мертвое тело слабело, разваливалось на глазах. И вот тогда Сильвана решила помочь этому горю.
Воспользовавшись телом Стефана.
– У меня не было выбора, – ответил Натанос, не в силах взглянуть кузену в глаза. – Мои кости вываливались из суставов, от порванных жил не было никакого толку. Мне требовалось новое тело…
– И потому ты присвоил мою плоть.
Натанос вздрогнул.
– Так решила Сильвана. Меня невозможно было восстановить, не пожертвовав членом семьи.
Стефан скорбно покачал головой. Во взгляде кузена не чувствовалось ни гнева, ни отвращения – одна только жалость.
– И все-таки ты продолжаешь служить ей. После того, как она поступила со мной. После того, что сделала с нашими близкими. Да, я – единственный призрак, не дающий покоя тебе, но сколькими призраками ты наделил других? Сколькие продолжают жить, преследуемые духами родных и любимых, погубленных тобой на службе бессердечной королеве?
От чувства вины перед Стефаном вмиг не осталось даже следа. Внезапно осмелевший, Натанос поднял взгляд на кузена.
– А знаешь ли ты…
Лицо Стефана слегка изменилось, утратило и миловидность, и дружелюбие, окуталось странным голубым ореолом, в голосе зазвучала насмешка.
– А знаешь ли ты, каких гнусных дружков завела твоя королева на Той Стороне? Ведь пожалованную ей силу и назад нетрудно забрать. Повелители смерти не допустят ее победы. Ее мощь – ничто против их могущества. К силам Темных земель она прикована так же надежно, как и к собственному посмертию.
– Да что ты можешь обо всем этом знать? – процедил Натанос. – Ты же не знаешь ее, как ее знаю я.
С этими словами он крепко стиснул кулак, обращая в ничто монету, подсунутую ему хитростью и колдовством. Бвонсамди… Бвонсамди… ну конечно!
Лицо Стефана подернулось рябью, исчезло, превратившись в жуткий ухмыляющийся череп, в костяную маску, парящую в воздухе на том самом месте, где только что стоял кузен.