Пока все были заняты своими делами, он улизнул из дому, чтобы посмотреть, что происходит, и его загипнотизировал нескончаемый поток людей и машин.
На поиски Мехмета послали Хусейна, и тот увидел маленького брата, когда свернул на главную дорогу. Когда он побежал за ним, раздался взрыв.
– Мехмет! – заорал он. – Ко мне!
Он подхватил малыша и бегом бросился домой.
Там Мехмет получил от отца такую затрещину, что искры из глаз посыпались.
– Не смей уходить из дому! – сердился Халит.
Они с Эмин чуть не обезумели от тревоги.
Эмин обняла сына, и, когда утирала ему слезы фартуком, у нее самой были глаза на мокром месте. Мехмету ударил в нос аромат специй. Вокруг творилось что-то странное, но, по крайней мере, этот запах был знакомым.
– Все убегают! – выкрикнул он. – Все! Нам тоже надо бежать.
– Нет! Мы не можем без Али! – закричала Эмин. – Он не будет знать, где нас искать.
– Зачем нам бежать от своих! – урезонил их Халит.
– Это не наши, папа! Это турки!
– Но они пришли нас защитить. Разве нет? – сказал Халит сердито.
– Они ведь нас не убьют, правда, Хусейн? – заволновалась Эмин.
– Почему ты так думаешь, мама? – спросил сын срывающимся от страха и гнева голосом. – Творится полная неразбериха. Как они узнают, кто есть кто? Ты встречалась когда-нибудь с турецкими солдатами?
– Хусейн! – одернул его Халит.
– Ты их не знаешь, отец. Не знаешь, какие они! Ты не знаешь, что они станут делать, когда войдут в город!
До этих пор многие одобряли действия Турции. Они верили, что у Турции было право попытаться обеспечить независимость Кипра. Но сейчас, похоже, они перешли границы. Если Эмин ничего не знала о репутации турецких солдат, то только потому, что не хотела слышать. Повсюду ходили слухи об их жестокости. Все только и говорили об изнасилованиях.
– Я больше беспокоюсь за женщин, чем за мужчин, – сказал Хусейн.
– Хусейн! Не говори так при матери!
– Я пытаюсь спасти нас! Нужно уходить отсюда.
– Может, он и прав, – засомневался Халит. – Может, не стоит рисковать.
– Но, Халит, – умоляла Эмин, – Али совсем еще ребенок! Когда он вернется, то пойдет домой. Как мы можем его бросить!
Муж попытался ее переубедить, но она и слышать ничего не хотела. Эмин была на грани истерики.
– Я никуда не пойду! Никуда!
Она поспешно вышла из комнаты.
– Подождем немного, – сказал Халит сыну. – Мать вернется.
Время шло, стемнело, напряжение усилилось.
Хусейн помешивал кофе в маленькой джезве. Когда образовалась пенка, он погасил огонь и разлил темную жидкость в две крохотные чашечки.
Сидя за столиком, Халит курил одну сигарету «Данхилл» за другой.
Тишину нарушало только гудение холодильника. Назар, амулет от сглаза, казалось, наблюдал за ними со стены. Мехмет незаметно примостился на полу.
Вернулась заплаканная Эмин.
– Если бы мы только смогли его удержать, – сказала она сквозь слезы, садясь за столик. – Тогда бы мы были все вместе и смогли бежать.
– Еще не поздно, – с надеждой сказал Хусейн. – Пойдемте сейчас.
Они продолжали спорить, хотя старались не повышать голоса на случай, если солдаты уже были поблизости. Мехмет забрался к матери на колени и заткнул уши. За всю свою короткую жизнь он ни разу не слышал, как его родные ссорятся.
– Гавволе! Черт побери!
Халит грохнул кулаком по столу. Одна из чашечек подпрыгнула и, упав на каменный пол, разбилась вдребезги. Все застыли.
Эмин снова заплакала, закрывая лицо фартуком, чтобы заглушить рыдания.
– Не могу поверить, что это происходит снова, – простонала она. – Я просто не могу поверить…
Потом она молча собрала осколки разбившейся чашки.
– Если мы будем продолжать так себя вести, – печально заметил Хусейн, – то совсем падем духом.
На той же улице большая часть членов семьи Георгиу собралась в квартире Ирини и Василиса. Перед иконой святого Неофитоса горела лампада, отбрасывая причудливые тени на потолке. Из-за плотно закрытых окон и ставень в комнате было душно. Было два часа ночи.
На столе стояли пустые чашки и стаканчик с зиванией.
Паникос мерил шагами комнату. Василис, сидя в кресле, нервно перебирал четки, но их пощелкивания не было слышно из-за тяжелого дыхания дочери.
Мария положила руки на стол. Ирини массировала ей спину и при этом тихонько приговаривала: «Сейчас пройдет, сейчас пройдет». Руки у нее были липкие и мокрые от пота, который, стекая с шеи дочери, просочился через ее платье.
Время от времени Мария стонала и хваталась за край стола. У нее побелели костяшки пальцев, а выступившие от боли слезы капали на кружевную скатерть.
На полу, забившись в угол, сидел Василакис. Он охватил руками голову и заткнул уши. Малыш вжался подбородком в колени и зажмурился, надеясь, что так его не будет видно.
На секунду отворилась дверь, лунный свет упал на стену, осветив стеклянный мати, амулет от сглаза, который там висел. В комнату проскользнул Маркос.
Ирини подняла голову, сразу позабыв о дочери:
– Левенти му! Ты не уехал?!
– Нет, мама. Как я могу вас бросить?
– Но ты мог бы уехать, – сказал Василис. – Сбежать, как все остальные…
– Мог бы, – ответил Маркос. – Но не уехал.
Он подошел к матери и поцеловал ее в затылок с таким невозмутимым видом, будто просто зашел в гости в обычный день.
В отличие от остальных собравшихся в комнате Маркос находился в приподнятом настроении. В отсутствие Савваса он успешно реализовывал то, что волею случая очутилось в его руках. Этим утром он продал пистолет из сейфа. Было много желающих, готовых заплатить любые деньги за оружие, чтобы защитить себя. А теперь сейф был заполнен кое-чем еще более ценным.
Раздался голос Паникоса, которого было не видно в темноте.
– Что там происходит?
– Пока все тихо. Большинство жителей уехали.
Мария, не обращающая внимания ни на что, кроме терзающих ее схваток, громко застонала. Ирини тотчас заткнула дочери рот ладонью:
– Ш-ш-ш, милая, ш-ш-ш.
– Надо сделать так, чтобы она не кричала, – прошептал Маркос. – Иначе нам всем грозит беда.
– Она вот-вот родит, – простонала Ирини. – Панагия му! Ну почему именно сейчас?!
Через несколько секунд снаружи послышался грохот тяжелых сапог.
Глава 20
15 августа было особой датой в календаре. День Успения Богородицы считался одним из самых важных праздников для Церкви и тысяч женщин, носивших имя Мария. Обычно Мария его отмечала.
В этом году все было по-другому. Когда последние мучительные схватки терзали ее хрупкое тело, турки окончательно прорвали оборону Фамагусты. Остатки кипрской Национальной гвардии бежали. Соединившись с турецкими боевиками из Старого города, солдаты беспрепятственно вошли в пустой город.
В спальне родителей Мария держала на руках новорожденную дочку. Родившаяся на два месяца раньше срока крошка сосала слабо. Вошел Паникос и погладил жену по голове.
Последние несколько часов Мария ни о чем не могла думать, кроме как о непереносимых приступах боли, сотрясающих ее тело. Все окна и ставни были плотно закрыты, чтобы не были слышны ее крики, и в комнате было жарко.
Мария совершенно обессилела. Закрыла глаза. Мир снаружи перестал для нее существовать.
Если соблюдать тишину, у них останутся шансы какое-то время избегать опасности. Теперь, когда ребенок родился, они обсуждали вполголоса, что делать дальше. Когда можно будет уехать? Или уже слишком поздно?
Маркос снова куда-то ушел.
Когда он вернулся через несколько часов, Василис набросился на него с расспросами о том, что происходит в городе.
– Мародерствуют. – Маркос был немногословен. – Шарят по магазинам, грабят…
– Панагия му…
Ирини в изнеможении опустилась на стул и принялась легонько раскачиваться, причитая вполголоса.
– Маркос, надо выбираться отсюда, – сказал Василис.
– Послушай, и речи быть не может, чтобы выйти на улицу! Надо выждать, сидеть тихо и смотреть, что будет происходить.
– А что мы будем есть? – робко поинтересовалась мать.
– Когда кончатся продукты, я что-нибудь раздобуду, – ответил он. – Все уехали, кругом одни солдаты.
– Турецкие? – шепотом спросила Ирини.
– Да, мама, турецкие солдаты. Пока они опустошают магазины, но рано или поздно начнут грабить дома.
– Забаррикадируем двери мебелью, – решительно сказал Василис. – Помоги мне.
Впервые Ирини подумала, что, возможно, Христос, где бы он ни был, находится сейчас в меньшей опасности, чем они здесь.
Саввас и Афродити не достигли цели своего путешествия. Пока они ехали, поняли, что, вероятно, придется менять планы. Они тащились по запруженной машинами дороге из Фамагусты, а навстречу им двигался грузовой транспорт.
Такой же массовый исход наблюдался и в Никосии – люди бежали из города. Жителям столицы как никому другому было знакомо чувство противоборства и страха, поскольку они десяток лет прожили в городе, разделенном линией, но на этот раз многие спешили покинуть его. Ракеты попали в «Хилтон», где размещался госпиталь Красного Креста. Даже психиатрическая больница подверглась атаке.
Солдаты на обочине предупредили их, что в Никосии так же опасно, как и в Фамагусте, и Саввасу пришлось смириться с тем, что о поездке в столицу не могло быть и речи.
Вместе с тысячами других их направили на британскую базу в Декелию в пятнадцати милях к юго-западу от Фамагусты, где было относительно безопасно. Теперь транспорт окончательно встал. Семьи шли пешком, пробираясь между машинами. Некоторые вели велосипеды, нагруженные скарбом. Вся эта многотысячная масса двигалась в одном направлении.
Автомобили, автобусы, тракторы, пикапы и телеги, запряженные мулами, въезжали на базу через контрольный пост. Старые и молодые, богатые и бедные – все искали одного и того же. Убежища! На всех лицах было одно и то же выражение – смесь недоумения и страха. Десятки тысяч людей бросили все, что составляло их жизнь, а впереди их ждала неизвестность. Они оставили город на разграбление. Поскольку Национальная гвардия разбежалась, воспрепятствовать этому было некому.