а через сто лет? И какая разница? Может, лучше сразу, без агонии?»
– Чего, чего... Ничего особенного. Поработать предложили. Смертником.
– Круто, – слегка обалдел Кувалда. – И сколько дают?
«Сколько дают... Нисколько. Если б деньги стали предлагать, отказался бы сразу. Дело ведь не в них. Не станет с ними интереснее жить. Богатые скучают ничуть не меньше, чем босяки. Человеку занятие требуется достойное, а не деньги. Они всего лишь один из видов коммуникации. Как речь, письменность или жесты. Вот если людям незачем будет общаться, тогда и деньги исчезнут. Когда, например, всем станет плевать друг на друга, на развлечения, на удобства, на выпивку и закуску. А пока есть хоть какие-то запросы, будет и потребность в деньгах».
– Сухой паек.
– В смысле? – Кувалда растерялся. – Квоту на поставки в армию продовольствия, что ли? Я не понял, ты в бизнесмены записался? А почему – смертником? Это не смертельно. Поделишься с кем надо и жируй себе. Хочешь, я твоей крышей буду.
«Нет у этого Кувалды мозгов. Крыша для смертника. Идиот. От кого прятаться под такой крышей? Поставки продовольствия... Вот, кстати, перекусить бы не мешало. Десять уже. Люська на ужин, наверное, макароны сварила».
– Сухой паек в прямом смысле. А больше никакой оплаты. Кувалда, мне час дали на размышление. Отстань.
– Час? Да ты за это время только полмысли и успеешь подумать, – костолом рассмеялся. – Ты вот что, Федор, пошли их подальше. Забесплатно даже роботы не вкалывают. Тем более если действительно опасное дело.
«Вот именно... Роботы. Чем отличаются люди от роботов? Тем, что могут забесплатно поступить так, как подсказывает совесть. А она такая штука, которую никаким амперметром не измеришь. Она не какая-то там электрическая активность. У нее свои законы, и к физике они отношения не имеют. Нет, я не претендую на звание самого совестливого человека Планеты, но вдруг в этом есть смысл? Хотя бы в этом. Не может же быть, чтобы в спасении такого огромного и сложного мира не было хоть малейшего смысла. А значит, появится он и в моей жизни. Вернее – в смерти. Но ведь так всегда и бывает. Был ли смысл в жизни человека, можно понять, только когда он умрет. Осталась о нем память – был. Не осталось памяти – не было, напрасно рождался, жил и старался прилично выглядеть...»
– Кувалда, ты зачем живешь?
– Я? – бандит округлил глаза и почесал в затылке. – Да ну тебя! Мыслитель хренов! Нашел чем голову надувать. Давай лучше подумаем, как отсюда свалить, пока нас тоже на опыты не увели. Мне в бесплатные смертники неохота... Эй, урки, разрешаю шевелиться!
– Тут четыре уровня автоматической охраны и три кордона, – ожил Хан. – Мы с Барыгой хотели кассу подломить, думали, тут филиал банка, а оказалось – база секретная.
– Щеглы, – оценил Кувалда. – Без подготовки, что ли, вломились? Гастролеры безбашенные. Ну, и как вас вели?
– Сначала по коридору, потом в лифт запихнули, на пять этажей вниз, потом опять коридор и прямо сюда. Четыре силовых отсечки было. Две наверху, две внизу. И солдаты. Два поста внизу, один в кассе этой фальшивой.
– Федор, а тебя как доставили? Поверху или прямо из подвала?
Поверху... Об этом кошмарном моменте Пустотелову вспоминать не хотелось. Пронзительно голубое небо, пьянящий сильнее спирта воздух, слепящее до слез солнце и толпы сытых, чистых и улыбающихся горожан. Повсюду громкие звуки, сверкающие полировкой машины, зеркальные витрины, яркие вывески, музыка, рекламные ролики видеосистем и выкрикивающие бесконечные лозунги зазывалы: «Только самое лучшее! Насыщенный вкус! Стихия страсти! Ничего лишнего! Воплощение мечты!..» Гигантский разноцветный водоворот, сверкающая воронка чужой, странной жизни. Той самой, которую должен спасти добровольный узник подземелья Федор Пустотелов...
– Поверху. Так же, как этих. Я останусь, Кувалда. Я решил.
– Ты чего, самоубийца?! – ужаснулся бандит. – Не-е, Федька, я тебя вытащу. Ты меня потом еще благодарить будешь... Значит, так, бакланы, я пойду паровозом. Хан, держишь тыл. Барыга – посередине, тащишь этого тормоза.
– На себе, что ли? – Барыга скривился, но распухший нос и шишка на лбу не позволили включить мимику на полную мощность.
– Надо будет, потащишь на себе, – отрезал Кувалда. – Да только он сопротивляться не станет. Верно, Федя?
Бандит выразительно вытаращил глаза и почесал кулак.
Федору при виде кулака снова стало на все плевать. Подвиг во имя человечества срывался по привычной, банальной причине. По причине того, что это там, наверху, все пока еще сияло благополучием и дышало свежим воздухом. А уровнем ниже, среди тоннелей метро, торговых площадей и в лабиринтах «спальных пещер», текла совсем другая жизнь. Жизнь, которой управляли не промышленники, политики и аккуратные агенты ПСБ, а такие, как Кувалда. С молчаливого согласия политиков, промышленников и агентов. Зачем Кувалде понадобилось спасать Федора, догадался бы и ребенок. Конечно, если он вырос в подземелье. Естественно, не из сочувствия или подвальной солидарности. Поспешность, с которой проводилась «зачистка», и высокое положение мелькающих за кулисами фигур сулили хороший куш. Им позарез нужен Пустотелов, но деньги он не возьмет. Они это прекрасно понимают, а потому ничего и не предлагают. Но альтруизм Федора не означает, что деньги не нужны другим заинтересованным лицам. Хотя бы за молчание. Ведь любая секретная операция связана с какой-то тайной. А тем же журналистам только дай зацепку, раскрутят любую тайну. Раз правительство хочет, чтобы все было шито-крыто, но не желает платить Пустотелову, оно заплатит его «крыше». Которая умыкнет Федора в самый неподходящий момент – когда правительство уже открыло карты, – а после сделает вид, что в курсе темы соглашения. Так что платежей будет два: сначала за возвращение Федора, после – за молчание «крыши». Пустотелов не сомневался, что ход бандитских мыслей был именно таким.
Глава 5
Сигнал тревоги раздался, когда агенты Щеткин и Совковский вошли в коридор тюремного блока. Им и без громких намеков сигнализации было понятно, что у двери в камеру что-то происходит. Первым добежал Совковский. Остановившись, он почесал стволом пистолета макушку и растерянно обернулся к Щеткину.
– Дела-а...
Щеткин раздвинул сгрудившихся охранников и протиснулся непосредственно к месту происшествия. На пороге камеры сидел оглушенный солдат, а у его ног лицом вниз растянулся грузный Хан. «Секретарь адвоката» Барыга улегся навзничь поперек опрокинутой койки. Посередине камеры, в луже темной крови, лежал лишившийся половины черепа Кувалда. Громила был, несомненно, мертв, но при этом шевелился, будто боролся с кем-то в партере.
– Что тут... произошло? – агент подошел к телу Кувалды и, присев, зачем-то потормошил его за плечо.
– Сержант Борисов открыл камеру, чтобы вывести Пустотелова, – ответил солдат с активированной винтовкой в руках, – а этот... Хан ему ка-ак звезданет...
– Этот, что ли, Борисов? – Щеткин кивнул на нокаутированного охранника. – Ты ружьишко-то выключи.
– Он... – солдат щелкнул предохранителем. – А потом Хан на меня попер. Ну я и выстрелил.
– А остальных зачем положил? – Щеткин покачал головой.
– Так ведь они тоже ломанулись!
– Федор, ты там живой? – агент потерял интерес к охраннику и снова склонился над телом Кувалды, украдкой косясь на свое запястье.
«Живой... Конечно, живой, раз шевелюсь. Нашел что спросить. Только задохнусь скоро под такой тушей. Что он ел? Луком воняет, как из помойки... До лампочки, конечно, только и так дышать нечем, а тут еще лук... Бандит, он и есть бандит. Теперь уж точно без мозгов. Не фигурально. А этот агент... Вопросы задает. Лучше бы помог...»
– Живой, – прочитав текст на экране мыслеграфа, вывел Щеткин. – А ну, военные, переверните тело.
Охранники торопливо столкнули останки Кувалды с трепыхающегося Пустотелова. Присоединившийся к коллеге Совковский облегченно вздохнул.
– Повезло.
– Кому? – задумчиво спросил Щеткин. – Заметил, как лежал Кувалда?
– Тихо.
– Неумно шутить гораздо легче, чем думать, – с осуждением произнес напарник. – Он лежал на Федоре, лицом вниз и ногами к двери.
– Ну и что?
– А то, что если они все «ломанулись» на выход, он должен был упасть либо на спину, либо не ногами к двери, а головой, – Щеткин покосился на охранников. – Эй, воин, а кто тебе разрешил открыть камеру?
– Агенты... – солдат удивленно оглянулся. – Где же они? Здесь были.
– Какие агенты, как фамилии? Да не верти ты головой!
– Да вот только что здесь были! – воин растерянно развел руками. – Я не знаю, как фамилии, но одеты, как вы, и значки у них...
– А выглядели как?
– Я же говорю, как вы.
– Я о лицах спрашиваю.
– Так... простите, господин агент, но в этих костюмах...
– Понятно. Мы для тебя как китайцы – на одно лицо, – Щеткин вздохнул. – Военные! Выше погон взгляд не поднимается.
– Странное дело, – негромко буркнул Совковский. – Жареным пахнет.
– Верно, – так же тихо согласился Щеткин. – Федор, ты как? Встать сможешь?
«Сердобольный какой...» Пустотелов недовольно фыркнул и медленно поднялся. В общем-то, все было на месте – и руки, и ноги. На затылке надувалась шишка, а в голове гудело – результат того, что Кувалда припечатал Федора всей своей массой к бетону, – но особых неудобств это не доставляло.
– Попить бы и умыться.
Он размазал по бледному лицу капли чужой крови. Было видно, что прежде всего Федору хочется поблевать. Каким бы пофигистом он себя ни считал, а лежать в луже крови в обнимку с обезглавленным трупом ему было поперек желудка.
– Идем, – Щеткин взял его под локоть и вывел из камеры.
Совковский двинулся следом, при этом внимательно следя за охранниками. Те выпустили троицу без возражений, но словно бы нехотя. Лишь оказавшись на командном уровне базы, где дежурили агенты ПСБ, Щеткин и Совковский расслабились.
– Не нравится мне это, – Щеткин утер испарину. – Странные какие-то эти военные. Не забудь, как освободимся, надо узнать, какое подразделение внизу службу несет.