— Он от рождения такой, — улыбаюсь я. — И он не морской, он конёк горбунок.
Прям легче становится, отпускает.
— Этим я займусь, — как кинозвезда улыбается Де Ниро. — Этот мой.
— Благодарствуй, брателло, — обнимаю я Цвета. — Век не забуду. Рассказывай.
— Да чё, — говорит он с самодовольной улыбочкой. — Как договаривались, так и сделал.
У меня разработано несколько протоколов для внештатных ситуаций. В данном случае Цвету пришлось использовать план «Г».
— Рассказывай-рассказывай, — хлопает его по плечу Ферик. — Пошли туда, вглубь за стойку. Лидочка, пришли нам бармена.
Мы садимся за свой штабной столик. Бармен сразу приносит мне кофе и спрашивает остальных, кому что. Ферик выбирает коньяк, а Цвет тоже просит кофе.
— Когда тебя замели, я метнулся за вами, — пожимает плечами Цвет. Телефона в тачке нет, поэтому позвонил не сразу. Я своего шофёра посадил на твою тачку, а в свою за руль сел. Короче, остановился у автомата, а вторая машина поехала за этими. А я набрал твоего Большака, рассказал ему, что случилось и в каком направлении вы едете. Вторая машина потом вернулась минут через сорок, наверно… И я тогда перезвонил уже точное место сообщил.
Ну, что сказать, молодец, Цветик. Большак позвонил Злобину, и тот сразу связался с Чурбановым. Красномордый майор, как дальний родственник Поварёнка был уже включён в список лиц, которые могут участвовать в его операциях. Поэтому направление движения и милицейское прикрытие сразу обозначило один из предполагаемых пунктов назначения.
Ну, а потом это подтвердилось новым звонком от Цвета. К тому времени все участники акции возмездия уже двигались в воинскую часть. Два охрененно высоких начальника и два спецназа. Менты зашли на территорию, чекисты стояли у ворот.
Собственно, вот и сказочке конец. На Кухарчука уже было собрано значительное количество материалов, а тут он просто сам себе могилу вырыл. Вот и поехал на внутреннее расследование. Много ему, наверное, не впаяют, но и этого будет достаточно. Он уже не игрок.
Ну, а красномордый майор идёт на разборки по своему ведомству. В общем, можно ставить точку в истории. Одной занозой в заднице меньше. Смайлик.
— Ладно, граждане воры, — говорю я, доставая часы из кармана. — Пора, а то начальница прибьёт.
— Ну-ка покажи.
— Чего смотреть? Это ж обычный «Полёт», а не «Ролекс». Ну, держи…
— Не часы, руки покажи, — хмурится Цвет. — Нехило тебя там прессанули. Подвешивали что ли?
— Ах, это… — хмыкаю я, опуская рукав пониже. — Расскажу когда-нибудь. Ладно, побежал я. Не пропадайте.
— Егор! — встречает меня Лена Иванова, усевшаяся на моё место. — Ты куда делся? Мы тебя ищем, с ног сбились. Тебя же срочно в ЦК вызывают.
— Ну вот я, пришёл прямо в ЦК, — усмехаюсь я. — Теперь остаётся понять, кто именно меня вызывает.
— Да нет! Тебя в ЦК КПСС требуют!
— Лен, ты чего такая эмоциональная? — качаю я головой. — Толком расскажи.
— Сказали, тебя пропуск будет ждать.
— Блин! Иванова! Кто сказал-то?
— Гурко, — объясняет она. — Новицкой позвонили от него и передали…
— Понятно, — вздыхаю я. — Когда, сейчас что ли?
— Ну да, почти час назад звонили.
— Ну, пошёл тогда. Скажешь Ирине Викторовне, что я пошёл?
— Иди, скажу, конечно.
— Чего ты от него хочешь? — спрашивает Гурко, когда я встаю перед ним, как лист перед травой.
— Хочу… — развожу я руками. — Есть у меня проблемка одна… Детище моё отнять пытаются. Переподчинить военным.
— Знаю, — кивает он. — А тебе какая разница? Ты же там фактически верховодить так и будешь.
— Во-первых, они поменяют саму идею. Сузят её и выбросят воспитательный элемент.
— А ты так воспитывать желаешь? — хмурится он.
— Вот сейчас скажу что-то, но вы, пожалуйста, серьёзно к этому отнеситесь, — говорю я.
— Ну?
— Для молодёжи важна осознанность действий. Не катать квадратное и не носить круглое, чем армия наша славится. Нужно понимать, ради чего всё. От штампов отходить в воспитании и попадать прямо в сердце. Когда человек чувствует, что именно от него многое зависит, он горы свернёт и будет хозяином своей страны.
Гурко смотрит на меня, как на умалишённого.
— А во-вторых? — спрашивает он.
— Во-вторых, я не хочу чтобы меня и Новицкую оттёрли от реализации проекта. Мы его придумали и нам осуществлять.
— Ну, это же не личный ваш… проект, как ты говоришь, — пожимает он плечами. — Родите с ней детей, и никто их у вас не отнимет, если вы правильно будете жить. А тут дело государственное. Другого уровня… проект. Понимаешь? Ладно иди, может зажжёшь Михал Андреича своим юношеским максимализмом. Поаккуратнее только, не ляпни чего не надо.
Он объясняет куда идти, и я иду. Мандражирую. Знал бы, что аудиенция состоится сегодня, не завтракал бы…
Оказавшись в его кабинете, подхожу к столу. Паркет, ковёр, деревянные панели, стол, портреты. Хозяин этого величия смотрит молча. Сидит, сложив руки, как примерный ученик. Небрежная седая взъерошенность престарелого плейбоя помноженная на убогость Корейко, сыгранного Евстигнеевым.
Это, разумеется чисто внешне, лишь то, как он выглядит. Костистый, мосластый, с широкими скулами, напоминает немного нашего завуча по воспитательной Крикунова. Кстати, как он там? Не пора ли его дёрнуть, куда повыше?
На носу пластмассовые очочки, как у ботана-задрота… Непознаваемый и непотопляемый. Очень странно смотреть на человека, говорить с ним и даже зависеть от него, понимая, что чуть больше, чем через полгода его не станет.
— Здравствуйте, Михаил Андреевич. Брагин Егор, аппарат ЦК ВЛКСМ, по поводу ВМПО «Факел».
Он молча показывает на стул и я сажусь. Он снова складывает руки и продолжает молча меня разглядывать.
Я откашливаюсь. Блин… Чего делать-то? Ладно…
— Михаил Андреевич, мы задумывали молодёжное патриотическое движение «Факел», как комплексное решение по воспитанию подрастающего поколения. Оно, безусловно, играет большую роль в подготовке будущих солдат вооружённых сил, но главная задача нашего начинания совсем не в этом. Она лежит в политической и идеологической плоскости. Мы хотим воспитывать людей с активной жизненной позицией, ценящих и любящих родину не по указке старших, а по велению сердца.
Дальше я повторяю всё то, что говорил Брежневу и Гурко.
— Мы считаем, патриот не тот умеет портянки заматывать, это тоже, конечно, но главное, он видит цель, знает и понимает нужды страны и готов защищать её идеалы с оружием в руках.
Говорю я с пафосом и страстью, чётко проговаривая слова. Минут пятнадцать вещаю, не меньше. Суслов за всё это время не произносит ни одного слова и вообще не двигается. Я в какой-то момент даже заподазриваю, не скончался ли он раньше времени.
— Поэтому, — резюмирую я, — считаю, что передача управления «Факелом» Главному Политическому Управлению или армейским структурам в корне неверна и прошу помочь отстоять наше детище и оставить под вашим…
Я задумываюсь. Под чем блин «вашим»…
— Под вашим шефством и крылом…
Крылом? Серьёзно? Капец… смазал концовку.
Интрига здесь лежит на поверхности. Идеологическое направление курирует Суслов, а наш проект оказался неожиданно весомым из-за его упоминания на Съезде в качестве перспективного и важного. Его сам генсек одобрил и запустил в плавание. Да что генсек, его весь съезд поддержал, а это высший орган КПСС.
Баланс сил немного изменился. Совсем чуть-чуть, но изменился. И с грядущим развитием «Факела» может измениться ещё сильнее. Вон уже всесоюзные совещания идут, да и первые секретари обкомов и республиканских ЦК начинают шевелиться.
А кто у нас не хочет усиления Суслова? Правильно, его постоянный спарринг-партнёр Андропов. Отсюда и инициатива погранцов, и её поддержка, судя по всему, начальником ГлавПУРа и отдельными членами президиума. Аргументы придумать нетрудно хоть в ту, хоть в другую сторону. Главное не аргументы, а интересы участников процесса.
А я сейчас, фактически, себе в ногу стреляю, поддерживая соперника Андропова, зная, что этому сопернику в ближайшей перспективе ничего не светит.
Костью в горле будущего генсека мне быть совсем не хочется, но приходится идти на такой вот рискованный манёвр, чтобы сохранить «Факел» за собой…
— Ещё, раз уж мне довелось с вами увидеться, хочу отметить очень активную и мощную помощь первого секретаря Свердловского обкома КПСС товарища Ельцина Бориса Николаевича. Очень хотелось бы выразить ему благодарность. И если бы у вас была возможность его как-то отметить, похвалить, это бы придало новый импульс первыми секретарям других регионов. Может быть даже направить к нему для перенимания опыта…
— Материалы у тебя? — прерывает меня и своё молчание Суслов.
Твою дивизию… Материалы! В этот момент я вижу только его глаза, на весь экран буквально. Серые, как сталь, холодные и разящие, посильнее клинка…
— Чемодан этого человека, — уточняет он.
— Да, — чуть помолчав отвечаю я.
Блин… вот это жар пошёл…
— Я скажу, кому и когда передать, — твёрдо говорит Суслов.
Твою дивизию… По спине пот течёт…
— Боюсь, это моя единственная гарантия на сегодняшний день. Нет, Михаил Андреевич, не смогу.
Стараюсь смотреть твёрдо и выдерживать его взгляд.
— Гарантия не слишком надёжная, — усмехается он, — если принять во внимание, что случилось с… этим человеком.
— Я смогу быть лучшим хранителем, чем этот человек.
Суслов долго не отвечает, прожигая меня холодным огнём своих глаз. Смотрю ему прямо в переносицу.
— Смог бы, — наконец, произносит он, — наглости у тебя хватает. Да только у того человека была за спиной целая система, а что у тебя? Факел? Гореть всегда, гореть везде, гореть и никаких гвоздей?
Юморист, блин…
— Система была не за него, а против, — не сдаюсь я. — А я сделаю, чтобы стала «за». И года не пройдёт.
— Да, наглости тебе не занимать, — кивает он. — Иди, я подумаю, как поступить. А про «Факел» твой… Леонид Ильич уже со всеми переговорил, армии передавать не будут. Он сказал… что незачем… членами мериться, итак ясно у кого он длиннее.