— То есть, ты намекаешь, что от удара по темени, у меня личность раздвоилась?
— Да нет, конечно, — успокаивающим тоном говорит она. — Но такое же бывает…
— Ну-ка, приведи пример.
— Если обратиться к фантастическому произведению Стивенсона «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», то…
— Серьёзно? — усмехаюсь я. — А что, я тебя пугаю, когда, по-твоему, превращаюсь в Доброва-Хайда?
— Нет, — улыбается она. — Ты меня не пугаешь, но вот некоторые твои идеи пугают. Кстати был такой доктор, Эуген Блейлер, швейцарец, он занимался проблемами целостности «Я»…
— Ты ещё Билли Миллигана вспомни.
— А я такого не знаю, — смущается она.
— Ему поставили диагноз «множественное расщепление личности». В нём уживались двадцать четыре человека, представляешь? Менялись по очереди. Например, один улетел из Америки в Англию, а другой проснулся утром в этой самой Англии и ни сном, ни духом, как там оказался.
— Ого… У тебя же не так? Ты же не очнулся в Ленинграде, прикованный наручниками, не зная, как там очутился?
— Нет, — смеюсь я. — У меня такого не было пока.
— Тогда, — пожимает она плечами, — остаётся предположить, что ты каким-то чудом прилетел из… не знаю откуда точно, но на твоей схеме показано, что ты прилетел из будущего. Посуди сам, Егор Брагин был тихим мальчиком, не умел драться, не любил конфликты, никогда не чмокал меня в щёчку…
— А тебе этого хотелось? — перебиваю я.
— Возможно, — улыбается она.
— Но почему тогда ты так отреагировала, когда я тебя впервые чмокнул? Будто я тебе сразу в трусики залез.
— Так! — смеётся она. — Перестань про трусики. От неожиданности отреагировала. Неважно, сейчас не обо мне речь!
— А о ком, о товарище Доброве?
— Пожалуй, — кивает Наташка. — Итак, тихий интеллигентный мальчик превращается после травмы в свою полную противоположность. В драчливого, удачливого, нагловатого героя-любовника…
— Что ещё за определение? Почему герой-любовник? Почему не просто супермен?
— Ну, не перебивай! В чём причина такого перерождения? Удар кирпичом по голове? Ну, ударьте меня, пожалуйста, я тоже хочу измениться?
— Зачем? — удивляюсь я.
— Хочу на языках говорить и сквозь стены просачиваться, а ещё читать мысли и уметь становиться невидимой.
— Но у меня таких способностей не обнаружено после травмы.
— Во-первых, кто тебя знает, а, во-вторых, вдруг у всех по-разному происходит? Но, если серьёзно, всё-таки, как с тобой произошли такие резкие перемены?
— Странно, раньше тебя эти перемены не беспокоили…
— Всегда беспокоили, но сейчас я посмотрела на твою схему и…
— А тебе я какой больше нравился, до или после травмы?
— Учитывая, что, как и сколько раз ты со мной сделал… — с серьёзным видом задумывается она, но потом не выдерживает и прыскает, — пожалуй после. Но вдруг, это уже не ты?
— И что тогда? А кто, кстати?
— Не знаю, — пожимает она плечами. — Сам расскажи…
Расскажи тебе… А что сказать про настоящего Брагина? Что он того, похоронен через сорок три года не в своей могиле? А если не похоронен, то влачит жалкое существование в пятидесятилетнем теле? Пипец, ужас… Об этом лучше и не думать. Впрочем, честно говоря, вряд ли можно выжить при встрече с маршруткой, летящей на такой скорости… И как ты это всё воспримешь?
— Поехали на английский, а? — говорю я. — Столько уже пропускать можно…
Она прикусывает губу, но не возражает. Кивает и встаёт из-за стола. Я тоже встаю и начинаю собирать грязную посуду.
— Надо купить видик, — говорю я.
— Это что?
— Видеомагнитофон. Будем смотреть фильмы на английском и совершенствоваться в языке. Начнём с «Чужого».
— А это что?
— Ну… это космический ужасник. Как космонавт внутри себя проносит инопланетянина.
— Поняла намёк, — подмигивает Наташка. — Я посуду помою, не беспокойся.
После занятий мы возвращаемся домой, потому что я договорился со Злобиным, что он придёт обсудить результаты моей поездки, ну, и вообще поболтать.
— Ой, а чем его угощать, у меня же нет ничего… — волнуется Наташка.
— Борщ прекрасно подойдёт. И отбивные вроде, ты говорила.
— Ой… не знаю, для него борщ слишком примитивно, мне кажется.
— Да ладно, мы с ним сто раз в пельменной ели и ничего. А твой борщ, надо сказать — это настоящий кандидат на «Мишлен». Как так получается, что ни капуста, ни свёкла у тебя хрусткость не теряют?
— Я крышкой кастрюлю не закрываю, — пожимает она плечами, — чтобы овощи не распаривались.
— Гениально! — хвалю я.
— Гениально! — хвалит Злобин и опрокидывает в себя рюмку ледяной тягучей «Посольской». — Кстати, когда свадьба? Надо попробовать успеть отбить твою невесту.
Не сыпь мне соль на сахар, товарищ… Товарищ генерал-майор, вообще-то.
— На чужой каравай, — киваю я, — сами знаете. Лучше скажите, когда будем большие, непомещающиеся в рюмку звёзды обмывать?
— Да шучу-шучу, Егор, — подмигивает он.
— Будете ещё, Леонид Юрьевич? — спрашивает Наташка, игнорируя шутку, связанную с упоминанием свадьбы.
— С удовольствием, — соглашается он. — Такого борща отродясь не ел. Егор, подливай беленькую. Жалко, что ты компанию составить не можешь. А звёзды будем обмывать в ближайшее время.
— Как там наш друг Поварёнок поживает? — интересуюсь я.
— Пребывает в пессимизме, — усмехается Де Ниро. — И есть, отчего.
— Дел он наворотил, — качаю я головой. — Жаль, их все ему вменить нельзя. Там бы на вышечку сразу набралось и не одну…
— Ничего, мы не такие уж и простаки, Егор, сделаем ему козу, не переживай.
После ужина мы со Злобиным идём в «библиотеку» — комнату с диваном и двумя красивыми книжными шкафами, правда почти без книг. Я ещё не успел обзавестись, а Мартик свою библиотеку распродал перед отъездом.
— Этот Бекштейн, — говорю я после подробного рассказа о поездке, — тот ещё фрукт. С одной стороны, от успехов у него, по всей видимости, головокружение разыгралось, как сказал бы товарищ Сталин, а с другой — он, похоже, весьма талантливый сукин сын.
Насколько я помню, в середине восьмидесятых его грохнут при невыясненных обстоятельствах. Я думаю, он довыпендривался, довыпендривается то есть.
— Надо за ним понаблюдать, конечно, — продолжаю я, — но, считаю, нужно его активнее привлекать к сотрудничеству. Да и за его собственными деяниями контроль установить.
— Давай его обложим, — размышляет Де Ниро. — Прижмём по линии ОБХСС и по нашей тоже. А ты потом придёшь и решишь все проблемы, но за это… придумаем потом, что за это…
— У него, скорее всего, крыша хорошая, не может же он просто так на шару, что называется, такие дела крутить… Может буча подняться.
— Надо выяснить, кто его защищает и использовать волшебный чемодан Поварёнка.
— Если товарищ Су прознает о манипуляциях с чемоданом в личных целях, боюсь нам тогда ноги повыдёргивают.
— Это ещё не факт, — пожимает он плечами и отпивает из бокала виски, настоящее, не нашего производства.
— Там ещё есть такой персонаж, как Уголёк. Боюсь, как бы он не замочил Илюшу нашего.
Я рассказываю, что там приключилось, и что за гусь этот дон Вито.
— А зачем тебе этот Карандаш? Тем более, если от него угроза делу исходит. Он задиристый, неуравновешенный, как я понимаю. Никто и не удивится, что он всплывёт где-нибудь в Финском заливе…
— Вы мне предлагаете его просто устранить что ли?
Он пожимает плечами.
— Ладно, Егор, неплохо съездил, есть, о чём поразмыслить. Ты прав, деньги там большие крутятся, нужно накладывать свою руку. Давай всё взвесим, обдумаем и заберём себе этот чудесный город.
— Давайте, — хмыкаю я, — заберём. Чур мне Эрмитаж.
— Бери, — разрешает он отпивая виски. — Я тебе тоже хочу кое-что рассказать. Похоже, Гурко внял твоей просьбе и начал кое-что делать.
— Пиарить и прокачивать тему ЕБН?
— Пиарить — это что?
— Пиар, буржуйский термин, паблик рилейшнз, в узком смысле, значит раскручивать и продвигать.
— Значит, пиарить, да и… прокачивать тему ЕБН. Ха, ЕБН, да, молодец. А я тем временем попросил подготовить сводки по Свердловской области. В прошлом году двукратное увеличение хищений. Как тебе? Железная дорога, лес. Отправки в Узбекистан, а он у шефа уже в зоне особого внимания. Улавливаешь? Уже неплохо, да?
— Согласен, неплохо.
— А на днях Ельцин, он же там у себя царь и бог, так вот, буквально пару дней назад он встречался со студентами и преподавателями вузов и пять часов отвечал на вопросы. Спрашивали, скажу тебе, без страха и оглядки, вопросы были максимально острые и злободневные. Партийная дисциплина, воровство, коррупция, снабжение, перебои с продуктами питания, талоны, престарелые правители, социальные проблемы, молодые семьи. Да, много чего. И ответы были тоже подстать, дерзкие и не слишком… э-э-э…
— Политкорректные, — подсказываю я.
— Да, хорошее слово. И он в таком ключе говорил, что, когда, мол, придёт наше время, мы это всё изменим и всё такое. До основанья, а затем… Понятно, это можно повернуть по-разному, но с учётом того, что Рябов, это его покровитель в ЦК, тоже свердловский, уже несколько раз попадал на карандаш с едкими высказываниями по поводу возраста Брежнева и других товарищей, атмосфера складывается, я бы сказал, с привкусом скандала. Так что… так что у меня ребята готовят докладную на имя шефа.
— А Медунов никак не проявлялся?
— Нет, сидит тихо.
Заглядывает Наталья.
— Прошу прощения, — говорит она. — Егор, тебя к телефону просят.
— Наташ, — развожу я руками.
— Да, — кивает она, — но сказали, что вопрос срочный, это твой Миша Бакс. Там ЧП какое-то…
Ёлки, этого ещё не хватало…
— Простите, Леонид Юрьевич, я на минутку.
— Да-да, без проблем, — улыбается Де Ниро. — Мы уже, в принципе, всё обсудили с тобой.
Я иду в гостиную.
— Что там, Миша? Привет…
— Привет, Егор. Слушай, тут такая ситуация… Короче, клиент… напал на другого уважаемого клиента. Тут товарищ из ЦУМа, а он на него набросился… оскорбил, по зубам влепил.