— Миш, я не понимаю, это первый раз что ли? Ты же лучше меня знаешь, что в этом случае делать… Это где, в «Москве»?
— Да, в «Москве», но этот… м-м-м… хулиган, да мы его оттащили, убрали, естественно, но он тебя требует, говорит, что твой партнёр, орёт на всех, уволить грозит.
— Блин, нет… Только не…
— Уголёк…
— Ну твою дивизию! Уголёк… Он где, у ребят в клетке?
— Да, но он благим матом на всю гостиницу орёт… Чего с ним делать-то? Гасить?
— Позвони Ферику или Цвету.
— Я звонил уже, не могу дозвониться, нет нигде. Тем более, он тебя конкретно требует.
— Блин… скажи, что я уже еду. Только не выпускай из клетки до моего приезда. Скажи, мне доложили об инциденте и я еду.
— Мне кажется, он клетку зубами перегрызёт.
— Из клетки выпусти, ладно… но пусть сидит в дежурке. Усиль ребятами. И дай ему выпить, что ли… Успокой, короче. Угости чем-то. Я скоро.
— Бляха-муха, Егор, как его успокоить-то? Он же бешеный… Он мне глотку перегрызёт…
— Давай, Миша, выкручивайся, ты матёрый. Ты крутой переговорщик, я в тебя верю. Справляйся.
Я кладу трубку и задумчиво массирую шею.
— Уголёк опять объявился? — спрашивает Злобин.
— Да, бучу устроил, его там в кандейку утащили, но надо разруливать как-то. Чего он припёрся-то? Без предупреждения. Без объявления войны.
— Ну вот и возможность, — пожимает плечами Де Ниро. — Без шума и пыли. По-моему, упускать такую нельзя. Возьми ребят и всё.
— Отличный совет. Во-первых, мне же и предъявят, а, во-вторых…
— Не предъявят. Сделай по-умному. Замири, пусть все видят. Умиротвори, короче. А так, он же настоящая заноза и всегда на взводе. Он успокоится и уйдёт. С тебя и взятки гладки, да кто на тебя подумает-то? С кем он там ещё схлестнулся и почему, тебя не касается. Ты что сторож ему?
Блин, это уже слишком, товарищ генерал-майор… Но решать-то надо… В любом случае, надо… Или он мне весь бизнес загубит. В Питере. Да и здесь вон тоже… Твою дивизию! Дон Вито хренов!
Я беру парней и выезжаю. Де Ниро едет домой, садится за руль и мчит всем спиртам назло. Он домой, а я в казино.
Моя машина ещё не вернулась, поэтому еду опять на Наташкиной. Алик и Витёк со мной, ещё четверо парней подъедут к гостинице. Вот же мудила, честное слово.
— Суки, я вас на перо поставлю! — доносится из-за закрытой двери. — На ремни порежу! Твари! Волки позорные!..
Когда мы заходим в дежурку, Уголёк едва держится. Глаза горят, на губах пена, по полу разбросаны бутерброды, осколки бокалов, стул валяется.
Охранники стоят, готовые отразить удар и, судя по всему, уже несколько раз отражали. Блин…
— Вито, — спокойно говорю я и киваю. — Вито, замолчи.
На удивление, увидев меня, он замолкает.
— Пошли, — показываю я головой на дверь и выхожу в коридор.
Он выходит за мной но, увидев мою бригаду, останавливается, как вкопанный.
— Куда? — спрашивает он, чуть бледнея.
— «Куда» — плохое слово, — отвечаю я и захожу в лифт. — Пошли, сказал.
13. Говори, Егор!
— Ты чего снова приехал? — спрашиваю я.
— Так ты свалил, а мы ничё не решили, — пожимает плечами Уголёк.
— А как решить, если ты ничего не предлагаешь? Чего ты решать-то хочешь? На чужой территории казино открывать?
— Я этого додика завалю! — гневно прищуривает он пылающие глаза.
— Нет, не завалишь, — качаю я головой. — Ты где остановился?
— Нигде. Ты же сказал, что в любой гостинице меня устроишь.
— Устрою, но не сегодня, — говорю я и смотрю на часы. — Сегодня только в «Красной стреле».
Мы выходим из лифта.
— Какой стреле, нах?
— По пути поговорим. В ресторан уже не успеем, но в поезде классно кормят.
— Ты чё, решил меня коленом под зад? — напрягается он.
— Это ты сказал. Я тебя просто провожаю. Поговорим, ладно?
— Ну давай… Чё бы и не потрещать…
Мы садимся в машину.
— А чё за подгон молчишь? — хмыкает он. — Не понравилось что ли?
— Какой подгон? — удивляюсь я.
— От фарцы, какой ещё. Джинсари, корки, майка, чё?
— Это от тебя что ли было?
— Нет, нах, тебе дедушка Ленин принёс. Из Смольного, бля. Ты так, наверно подумал, да?
— Серьёзно? Нихера себе, а я-то думал, это спортсмены подсуетились.
— Щас, ага, подсуетятся они. Они сами тебя и развели.
— Они ж не фарцуют, западло типа.
— Но спекулей гоняют, стригут с них время от времени.
— А ты почему не стрижёшь? — интересуюсь я.
— Стригу. Подгон же организовал тебе.
Он вальяжно и с самодовольным видом откидывается на спинку и поглядывает на меня.
— Благодарю, фрателло, — хлопаю я его по руке. — Если бы не ты, ходил бы я, как чмошник. Ладно. Скажи мне, чего ты хочешь?
— Казино хочу, я тебе говорил уже.
— Ты слишком горячий. Я понимаю, ты требуешь уважения, но как ты жив ещё с таким характером?
— Чё тебе не нравится? — напрягается он и подаётся ко мне.
— Мне не нравится, что ты не ценишь жизнь. Ни свою, ни чужую. Что ты взрываешься-то постоянно? Зачем поддерживаешь это тление, чтобы оправдать погоняло что ли?
— А я чё-то не понял, ты меня поучать что ли решил? Ты сявка, в натуре.
Я вздыхаю и качаю головой.
— Слушай, дон Вито, ты мне нравишься…
— Ты чё, девку нашёл, чтобы тебе нравиться?
— Блин, — вздыхаю я и улыбаюсь. — Зачем ты постоянно в бутылку-то лезешь? Короче, этого мудилу из «Океана» не трогай. Как брата прошу, ты понял? А за подгон благодарю.
— Да чё там, от души — внезапно улыбается он в ответ.
Блин, доброе слово и кошке приятно, да?
— А этого босяка ссученного я порешу, точно тебе говорю, — мгновенно меняется он в лице и скалится, как собака.
— Ми скузи, дон Вито, — складываю я пальцы в щепоть, — при всём уважении, но не сейчас.
При слове «уважение» он приободряется.
— Потом, — продолжаю я, — когда станет ненужным. Что ещё сказать, хочешь с нами работать, займись чем-то конкретным. Подбери под себя, «Галёру», стань круче Феки.
— Фека лошара. Он сейчас чир тянет.
— Но учти, — оставляю я без реакции это замечание, — что туда уже спортсмены лезут, отбирают шмот у спекулей, правда пока бессистемно. Обложи фарцу данью и дай защиту. А это вообще ой, какая непростая задача. Привлеки ментов значит. Плати им регулярно и больше, чем они сейчас имеют. Но за это пусть не только глаза закрывают, но и боксёров гоняют. Втыкаешь, Уголёк? Никого не убивай, этим делу не поможешь.
Он молчит, щурится, строит гримасы делового и страшного человека.
— Но с этими вопросами тебе к Цвету, — гну я своё. — Ферик за тебя слово замолвил, дальше давай сам. Я в тебя верю. В тебе энергии столько, что на целый Питер хватит. У тебя люди есть?
— Найдутся, — неохотно отвечает он.
— Вот и хорошо. Заставь со своими людьми фарцу подчиниться. Только без фанатизма, учитывай психологию. И экономику. Если слишком надавишь, они уйдут в другое место или будут искать другого защитника. Не переусердствуй. Когда ты подомнёшь под себя всё это кубло, с ментами добазаришься, Цвет тебя возьмёт в команду. Сто про.
— А он тут каким боком? Я с тобой, вообще-то говорю.
— Я не блатной и в ваши базары не полезу, могу только советы давать. А тебе по-любому с ним нужно тереть. А чем он тебе не угодил? Вор авторитетный, большие территории контролирует.
Он не отвечает, и отворачивается к окну.
— Но смотри, — завершаю я своё воззвание, — береги ресурс, то есть конкретно спекулей. А найдёшь помещение под казино — отлично. Но там должно быть всё схвачено, чтоб ни один мент или чекист не докопался. И ещё, у меня в казино нельзя устраивать скандалы.
— То есть этому бл*дскому борову можно было, а мне нет? Ты чё несёшь, Бро⁈
Нет, вразумить его не удастся, как ни пытайся. Значит, нужно использовать уникальные характеристики продукта. Может, эта страсть, в итоге, поможет ему подмять галереи «Гостиного Двора». Или, взорвавшись, как бомба, он унесёт с собой начинающих чувствовать силушку и входящих во вкус спортсменов.
— Слушай, Уголёк, я тебя несколько дней всего знаю, но вижу, ты нормальный чел. Скажи, как тебя искать, если что?
Он диктует телефон.
— А пи**ра этого я урою.
— Да погоди ты, искупай также да и всё. Он мне нужен живым и здоровым. Не вздумай карандашами своими тыкать.
— Не, а ты чё против карандаша имеешь? Ты сам попробуй, а я посмотрю, как у тебя получится.
— Нет, я сказал.
— А ты кто такой, говорить мне? — усмехается он и на этот раз безо всякой злобы. — Ты ж вообще левый фраерок.
— Но ты, я смотрю, полюбил меня, — усмехаюсь я в ответ.
— Чё? — опять напрягается он.
— По-братски, чё, — пихаю я его локтем.
— Не, фрателло, Бро, в натуре, ты того тяжеловеса чётко уделал, — подмигивает он. — Тебе бы ещё карандашик в руку.
— Карандашик? — начинаю смеяться я, и мой смех переходит в хохот. — Карандашик? А-ха-ха! Да ты прикалываешься, Вито, в натуре, прикалываешься.
— Ты чё гонишь, Бро! — мрачнеет он и снова злится, но уже меньше, чем через минуту тоже начинает смеяться, сначала сдерживаясь, а потом гогоча во всю силу.
Тот ещё гусь. Но, при всей его неукротимой дури я испытываю к нему нечто вроде симпатии. Он мне чем-то напоминает Хаблюка, дружбана дяди Гены. Тот из-за чрезвычайно серьёзного отношения к себе и неуёмного ЧСВ тоже всегда готов встать на защиту своего достоинства, не боясь показаться комичным и глупым.
Я выкупаю купе в СВ, переплатив кассирше чирик, и подвожу Карандаша к вагону.
— Скоро увидимся, мой друг, — киваю я, и мы обнимаемся на итальянский манер, дважды имитируя прикосновение щеками.
— А ты откуда знаешь столько слов итальянских? — спрашивает он. — И вот… прощаться умеешь.
— Интересуюсь, — пожимаю я плечами. — Читаю, кино смотрю.
— А-а-а, понятно. Я вот когда лаве заработаю, свалю на Сицилию.
— Там тебе делать нечего, ты же не будешь мандарины выращивать или рыбу ловить, — пожимаю я плечами. — Поезжай в Рим или Милан. Там движ.