— Деньги⁈ — он задыхается от возмущения. — Деньги уходят в оплату товара. И ещё ты мне принесёшь два раза столько в качестве компенсации моих издержек.
— Вот же ты хитрец! — качаю я головой. — Чуть больше двух часов назад был мне должен два чемодана бабла, а теперь требуешь то же самое от меня, даже больше. Ну ты и хитрован, предупреждали ведь меня умные люди. Только смотри, в чём дело, безопасность груза — это твоя задача, нечего на других пенять, если не можешь элементарное дело до конца довести. А мне ты кое-что пообещал, но не выполнил. А бабосики-то загрёб. И, поскольку ты сорвал сделку, теперь мой партнёр очень сердится на тебя, буквально кинжал точит. Так что плати и делай выводы…
— Знаешь, как чемпионы могут выбивать денежки? Давайте!
В голове моей вдруг сталкиваются медные тарелки, а литавры рассыпаются напористым, ритмичным перестуком молоточков, молотов и кувалд. Это Свиридовское «Время, вперёд!» Ах, какой бы я снял видеоклип. Рабочие окраины, Ленинградские человейники, заводы, кующие, плавящие и корёжащие! По конвейеру едут снаряды, самолёты, и товары народного потребления.
И вдруг, решительные лица плохишей-боксёров. И чистые светлые лица афганцев-самбистов в чёрных костюмах. Частая смена планов. Драма! Нерв!
Там-там-там, та-дá-да! Взрыв! Магма! Расплавленный чугун!
Там-там-там, та-дá-да! Лица, искажённые решимостью.
Там-там-там, та-дá-да! Бело-красное крошево зубов! Брызги на стекле объектива.
Почему я не пошёл работать в кино? Всё ведь в жизни могло сложиться совсем иначе…
Тá-да, тá-да, тá-да, бьют молотки по рояльным струнам.
— Давайте! — командует Бекштейн и тут вступают фанфары, будто весь Ленинград одновременно включает программу «Время»…
Таааа, та, та, та, да, та-таааа….
Илья даёт отмашку и стаи конкурентов по соцсоревнованию сходятся в смертельной схватке. Я же хватаю его левой за грудки и, отступив на два шага, блокирую проход его боевикам, а правой легонько накидываю ему по мордасам. Действительно, легонько, только для острастки и в ритме литавр. Солдат, как говорится, ребёнка не обидит. На него у меня другие планы, но пусть немного понервничает.
Он крутит башкой, пытается вырваться и я чуть добавляю силушки, заставляя его взвыть. Денис прорывается вперёд, пытаясь вырвать из моих рук своего нанимателя.
— Незавидна судьба наёмника, — подначиваю я рыжего боксёра, — за деньги и на братушку руку поднимет. Да, Дениска?
Он не отвечает и, наконец, ему удаётся обойти Илью, оторвав от меня и запихнув себе за спину. Он резко выбрасывает левую руку вперёд, но расстояние между нами довольно большое, и я легко отклоняюсь. И, поскольку четверо на одного — это не очень спортивно и благородно, я принимая правила игры, применяю запрещённый приём, и бью ногой ниже пояса.
Сильно бью. Поэтому Денис скручивается в воющий клубок и валится на Бекштейна, сбивая его с ног. Стремясь скорее ввязаться в драку, двое спортсменов перескакивают через бортики и, переступая боком, двигаются ко мне по внешней стороне трапа.
Они в этот момент оказываются хорошими целями, чем я немедленно пользуюсь.
Там-там-там, та-дá-да!
Там-там-там, та-дá-да!
Одному в — кадык, другому — в ухо! Ах, ты уворачиваться? Ну, получай в затылок! Они падают в воду, как спелые груши с дерева, а я сбегаю по трапу на берег. Тут идёт заруба. Банда мясников пытается разделаться с фронтовиками. Ну, это, мягко говоря, не айс идея.
Калачи они, конечно, тёртые. Помимо соревнований, имеют опыт работы вышибалами в питерских пивнушках и ресторанах. Думаю эти кулаки знакомы с зубами немалого количества гопников. Так что биться ни на жизнь, а насмерть им уже доводилось.
Подбегаю сзади и хлопаю ладонями, сложенными лодочками по ушам. В аут! А этому по позвоночнику! Бляха, недостаточно… Он резко поворачивается и с разворота бьёт мне в дыхалку. Ах, ты ж ёжик… Я сгибаюсь и расшибаю ему пятак головой. Это не бокс детка!
Отскакиваю в сторону, чтобы продышаться и оказываюсь в руках Эдика Новожёнова.
— Чё так долго ехали? — хриплю я и хватаю палочку выручалочку, которую он мне протягивает.
— Потом расскажу, — кивает он.
Пистолет бесшумный с примкнутым глушителем. Впрочем и стрелять-то уже не в кого. Противник либо ползёт, либо лижет раны, либо лежит в своей крови. Чёрные рубашки рулят и разруливают, да ребятки?
Там-там-там, та-дá-да!
Там-там-там, та-дá-да!
И только боксёр Саня никак не уймётся, набрасываясь на свеженького Эдика, да с баржи бежит ещё не битый бычок, а за ним, прихрамывая — рыжий Денис.
— Хорош, пацаны! — командую я отбой с последними фанфарами, затихающими в моей голове. — Маловато вас пришло. Остановитесь, не убивать же вас. Заканчивайте, сказал!
Отоваренные не возражают, а вот бегущий с баржи, будто скипидару под хвост получил. Глаза горят, тестостерон, адреналин и весенние ароматы гонят его вперёд. Бычок летит на Виктора, сжимая угрожающего вида кулаки, и тому ничего не остаётся, как принять бой. Он бросается навстречу бегущему, подпрыгивает и с ноги вдупляет разъярённому наёмнику по тыкве.
Раздаётся звук, будто это действительно тыква, то есть овощ, фрукт или ягода, как считают некоторые матёрые ботаники. В общем, мы слышим звук трескающегося от спелости плода, а чувак, получая корректировку траектории, уходит в штопор и, двигаясь ещё какое-то время на бреющем, приземляется на асфальте.
Бой прекращается и даже Саня опускает руки, оставляя Эдика в покое.
— Получили, драчуны? — усмехаюсь я. — Теперь в городе новая власть и вам придётся с ней считаться. Илюха, тебя это тоже касается.
Я киваю Бекштейну, понявшему, что только что произошло. В сообразительности ему точно не откажешь. Теперь уже он оставляет Дениса за спиной, пробираясь на передний план. Он чуть приподнимает руки, будто собирается танцевать «Хава Нагила», и тоже предлагает прекратить побоище:
— Всё-всё! Хватит! На этом останавливаемся!
Знает кошка, чьё мясо съела.
Спортсмены начинают потихоньку чистить пёрышки и сбиваются в кучу, и только тяжеловес Саня, не получив сатисфакции, снова приходит в боевую готовность.
— Да за**али вы все! — вдруг восклицает он. — Чё за херня⁈ Это чё за пижоны такие? Как так-то?
Не в состоянии осознать и принять происходящее, он делает шаг, размахивается и бьёт в голову Эдика, который в этот момент осматривает ухо одного из наших бойцов и стоит к нему спиной.
Эдик, не проронив ни звука, как подкошенный, падает на землю.
Ах, ты урод! Гнев вскипает мгновенно. Захлёстывает, накрывает чёрной душной волной, рвёт грудь, не даёт дышать и, тем более, рассуждать, туманит разум. Всё происходит автоматически, само, никаких решений принимать не нужно, они принимаются не разумом, а телом и сердцем. Быстро и чётко.
Щёлк…
Рука поднята и спусковой крючок нажат. Щёлк и всё.
Пистолет выплёвывает маленькое смертоносное жало и на роже тяжеловеса навсегда застывает наивное детское недоумение.
— Теперь так, — на удивление спокойно говорю я, когда его тело падает к моим ногам.
Говорю негромко, но слышно меня очень хорошо, потому что в этот миг все смолкают. Все и всё. Даже ветер. Даже вода в реке. Замирают птицы, звери и насекомые.
— Теперь так, — тихо повторяю я и вижу, что мой голос проникает в сердце каждого. — Вы будете либо со мной, либо с ним.
Я показываю на неподвижное тело Сани длинным стволом. И этот ствол — мой скипетр и символ абсолютной власти.
— Решать вам. Сейчас забирайте свою падаль и быстро валите отсюда. А мне надо ещё с Ильёй потолковать.
Я знаю, это ещё не конец. Здесь лишь маленькая горстка, набирающих силу молодых жеребцов жадных до радостей жизни. И они уже научились брать эти радости просто так. При помощи силы. Скоро они начнут ломать всех — фарцовщиков, блатных, деловых, плохих и хороших. Ломать этот мир и перекраивать его по своему разумению. Поэтому Цвету тут не справиться. В этом городе порядок будем контролировать мы.
Эдика везут в больницу. Спортсмены забирают своих павших и пострадавших и сваливают. Машина с моими парнями стоит рядом. Те, кто не уехал, забираются внутрь и ждут, они знают что делать.
Я поворачиваюсь к Бекштейну. Он ничего хорошего не ожидает и наверняка прямо сейчас, в этот момент, прокручивает варианты, как со мной поквитаться, как приструнить и вернуть своё, честно нажитое, кого на меня натравить и кому на меня настучать. Вижу я тебя, Илюша, насквозь вижу.
— Мы не закончили, — киваю я. — Итак, ставки поднялись. Но я тут ни при чём, ты сам их задрал. Ты же это понимаешь?
— Но я не смогу расплатиться, — качает он головой. — Из-за тебя я не отправил груз постоянному покупателю… Меня теперь на куски порежут… Мы тут не в игрушки играем. Это очень жёсткий бизнес… И всё очень серьёзно. А тебе… тебе конец, я это очень хорошо вижу. Ты просто ещё очень юный, чтобы это понять.
— Надо было сообщить мне о своих опасениях и, поверь мне, мы бы разрулили вопрос с твоим постоянным покупателем. А ты решил меня поиметь. Подумал, что я буду менее опасен, чем бухарские басмачи?
Со стороны дороги доносится звук милицейских сирен.
— Ты сделал всё неправильно, — продолжаю я, не обращая внимания на приближающиеся завывания. — Вместо того, чтобы получить защиту и надёжного партнёра в моём лице…
— Какого партнёра! — восклицает он с лёгкими истерическими нотами. — Кто тебя знает, вообще? Что ты из себя строишь? Отлупил несколько спортсменов? Да тебя размажут и мокрого места не оставят. Ты не представляешь, какие за мной стоят люди.
— Кое-что представляю, — усмехаюсь я, наблюдая, как меняется лицо Бекштейна.
Я не оборачиваюсь, но слышу звуки подъезжающих автомобилей, хлопанье дверей и быстрые приближающиеся шаги.
— А что это за шаги такие на лестнице? — чуть нахмурившись спрашиваю я.
— На какой лестнице? — не понимает Илья.
— Гражданин Бекштейн? — раздаётся голос за моей спиной.