А Наташка, улыбнувшись, подтверждает:
— Я тебе, конечно, верю…
— А если я скажу, что всё, что теперь делаю, включая даже криминал, это для того, чтобы изменить будущее? Не своё будущее, а будущее всей страны, чтобы не дать е й рухнуть.
— Значит, всё-таки, как Ленин с Крупской? — прищуривается она. — Снова революция?
— А что, если в ближайшие пару десятков лет меня ждут только битвы, в которых всех моих близких могут убить? Или только меня. Или вообще всех.
— Я с тобой.
— Не торопись. Всё гораздо серьёзнее, чем кажется на словах. Слова не передают запах пороха и крови, вкус слёз, нестерпимую боль и ледяную пустоту в сердце.
— Я с тобой, — упрямо повторяет она.
— А если тебе не понравится то, что я задумал?
— Я, — говорит она чётко и раздельно, — с тобой. Но ты должен будешь рассказать мне к чему мы идём и где наша цель.
Я смотрю ей в глаза, и мне очень хочется взять её с собой. Хочется! Да и, в конце концов… И, в конце концов, я принимаю окончательное решение.
— Хорошо.
Очередное окончательное, бесповоротное, непоколебимое и нерушимое. В конце концов, то, что устроила Марина, произошло, в том числе, и по моей вине… А если бы я сразу всё объяснил Наталье, то ничего бы и не случилось. Наверное… В любом случае, больше я такого не допущу.
— Хорошо, — повторяю я. — И, кстати, да.
— Что «да»? — прищуривается она.
— Ну… ты спрашивала пару минут назад…
— Точно? — спрашивает Наташка и тоже встаёт со стула.
— Ага, — киваю я.
— Точно-преточно?
— Ну, вроде того.
— Вроде того, — повторяет она. — Как же это здорово! Вроде того! Это действительно значит «да»? Скажи мне. Ты, стало быть, всё ещё хочешь на мне жениться?
— Хочу, — киваю я. — Всегда хотел. Ещё до кирпича.
— Ты же не помнишь, — прищуривается она.
— Тут и помнить нечего. Но теперь у нас всё поменяется.
— Что поменяется? — настораживается она
— Будешь моей подругой по оружию и жрицей революции. Это дополнительно к имеющемуся уже статусу жрицы любви. Завтра начнём новую жизнь, а сейчас пойдём отпразднуем, сдачу экзамена.
— Куда пойдём? — удивляется она.
— В спальню, конечно, куда же ещё!
— Ладно, — улыбается Наташка и начинает расстёгивать блузку. — Пойдём, я и сама хотела предложить…
Раздаётся телефонный звонок.
— Я сама! — выпархивает она из кухни и несётся к телефону. — Алло… Здравствуйте, Ирина Викторовна… Егор?
Она делает предостерегающий жест и подносит палец к губам.
— Он недавно ушёл… Не знаю, ничего не сказал. А что передать, если вдруг скоро вернётся?.. Через тридцать минут у Пастухова?.. Поняла… Поняла…
Твою дивизию. У меня же доклад на сегодняшнем совещании. На совещании по подготовке к проведению совещания. Всесоюзного… Твою дивизию! Придётся импровизировать.
— Спальня переносится, — качаю я головой. — Вот, видишь, о чём я говорил? Это борьба, милая.
Выступаю я довольно бледно, поскольку на этот доклад благополучно наплевал. Перед выступлением успеваю бегло просмотреть кое-какие цифры и сориентироваться. Новицкая прожигает меня взглядом, а Пастухов кивает, думая о чём-то своём.
Ораторствую я уверенно и красноречиво, правда за конструкциями и нагромождениями фраз и красивых слов очень трудно разглядеть ключевую тему доклада. Получается в лучших традициях Горбачёвских выступлений.
Наконец, эта пытка заканчивается и до самого вечера я добросовестно, вместе со своими собратьями по движению, работаю над скорейшей подготовкой к мною же придуманному мероприятию.
— Ферик звонил, — сообщает Наташка, когда я возвращаюсь домой. — Что-то важное сообщить хочет.
Приходится перезванивать.
— Слушай, Егор, — говорит он немного встревоженно. — Что ты за задание Угольку дал?
— Какое задание? — не понимаю я.
— Так это я интересуюсь, какое задание. Он там «Гостиный Двор» на уши ставит, с ментами собачится. На каждом углу рассказывает, что это ты ему велел порядок на «Галёре» навести.
— Вот же паразит, — едва сдерживаюсь я. — Зачем же трепать на каждом углу?
— Погоди, — удивляется Ферик, — так это действительно, выходит, ты ему команду дал?
— Не совсем Фархад Шарафович. Я ему сказал делом заняться и тему подсказал.
— Ну вот, доподсказывался. Я его вызываю, короче, сам с ним решай, но только нам в Питере лишнее напряжение не нужно, как ты понимаешь. Туда ещё и Цвет не зашёл, а ты, выходит, уже своих людей ставишь, причём на важные места. А это все сложившиеся балансы меняет. Мне звонят, предъявляют. Люди недовольны. Надо бы поаккуратнее, Егор, такие дела делать. Мы там пока никто.
— Это, конечно, преувеличение, что мы никто, но вот про осторожность забывать нельзя, это вы правы. Вызывайте своего Уголька, пусть приезжает, разберёмся с ним. Но только завтра целый день меня не будет. Я на малую родину уезжаю.
— На один день?
— Да на один день.
— Хорошо, понял тебя…
Мы прощаемся.
— Слышала? — спрашиваю я у Наташки стоящей рядом. — Когда у тебя следующий экзамен?
— Через три дня, — отвечает она.
— Хорошо, бери учебник с собой и побежали, нам в аэропорт нужно.
— Я тоже с тобой еду? — спрашивает она. — Родители в Сочи улетели. Контейнеры-то загрузили уже. Мы где остановимся? У меня квартиры там уже нет.
— Ничего, мы утром прилетим, а вечером уже обратно двинем, так что квартира нам и не нужна.
— А что мы будем там делать? — интересуется она.
— Да, хочу проверить кое-что. Один маленький эксперимент. И для него мне нужна ты.
В город нашего детства мы прилетаем ранним утром, поэтому едем в гостиницу напротив своей школы. Места имеются и я снимаю два двухместных номера — для нас и для парней. Приходится накинуть сверху за размещение с «двоюродной сестрой», причём вопрос решается довольно тяжело, поскольку дежурная оказывается очень принципиальной и с гонором.
Но, вырвав своё, мы забираемся в постель и тут же отрубаемся. Проснувшись по местному времени ближе к обеду, идём в гостиничный ресторан перекусить, а потом на двух «уазиках» едем на Предзаводской.
— Что мы будем делать? — спрашивает Наталья. — Далеко ли едем? И что это у тебя за коробка?
То, что «куда» слово плохое она знает и по моей просьбе заменяет его чем-нибудь другим.
— Нет, недалеко. На Предзаводской.
— И что там? — интересуется она.
— Хочу тебя познакомить кое с кем.
— С кем?
— Скоро увидишь.
Мы подъезжаем к хорошо известному мне дому и идём во двор. Тут на удивление пустынно, хотя этот день я помню, он запечатлелся в моей памяти. Но ничего, подождём немного. Мы садимся на лавку у одного из подъездов и наблюдаем за двором. Парни стоят с двух сторон дома. Неподалёку.
Чирикают воробьи. Ещё сквозит мёрзлым холодом, но уже тепло, трава зеленеет, важно выхаживают голуби, выискивая червячков и букашек.
— Ходють-ходють, — качает головой шаркающая ногами бабка, идущая мимо нас. — Спасу нет. Тьфу, срамота одна… Не курите здесь!
Это она нам. Я улыбаюсь.
— Егор, — тихонько толкает меня в бок Наташка. — Скажи, чего ждать-то?
— Сейчас, погоди.
Из-за соседнего дома выбегает стайка ребятишек, и двор сразу наполняется звонкими голосами и смехом.
— Вот их мы и ждали, — объясняю я Наташке. — Видишь того мальчика?
Он по-хозяйски обнимает одной рукой мелкую девчушку и объясняет что-то мальчику постарше, активно жестикулируя. Девчонки с детства липли…
— Это Егор Добров, — говорю я.
17. Подумать надо
— Егор Добров? — удивлённо повторяет Наташка.
— Да, он, — киваю я. — Ему сегодня восемь лет стукнуло.
— Серьёзно? — у неё глаза становятся похожими на блюдца. — То есть, у вас разница в десять лет? Как на твоей схеме? Погоди… Что ты хочешь сказать?
— Что я хочу сказать? Возьми вот эту коробку. В ней игрушечная железная дорога. Очень клёвая, сам бы играл.
— А ты откуда его знаешь? — прищуривается Наталья.
— Он очень хотел, чтобы ему подарили железную дорогу, а родители купили велик. Вон гляди, пацан на нём едет. Это дружбан Егора.
— Откуда ты знаешь? — повторяет она.
— Да я его давно знаю. Сейчас, смотри-смотри, на друга смотри на велосипеде.
— Смотрю, и что с ним не так? Вроде парень, как…
В этот момент велосипед наскакивает на какую-то преграду и парнишка вылетает вперёд через руль. Наташка вскакивает.
— Не переживай, ничего с ним не будет. Там травка, земля мягкая. Вон, видела? А вот на колесе восьмёрка. Сто процентов.
Пацан… имени я его не помню… бодро вскакивает, отряхивает коленки и внимательно осматривает свои ладошки. Виталик вроде, а может Эдик… Забыл. Некоторые фрагменты того дня очень ярко всплывают в памяти. А некоторые… Но почему, в таком случае, я даже запах весны помню? Свежая зелень, клейкие листочки тополей, пыльный аромат земли. Впрочем… наверное, эти подробности примешались в более позднее время…
Интересно… а вдруг Брагин сейчас там, в этом парнишке? Нет, что я несу, он бы мне сказал при нашей первой встрече. Отдай, закричал бы, моё тело…
— Короче, Наташ, вот что надо делать. Возьми коробку и пойди к Егору. Подари ему. Поздравь с днём рождения.
— Это странно, что посторонний человек будет подарок дарить, разве нет?
— Неважно, ему восемь лет, наври что-нибудь, совет дружины, ЦК Октябрят, я не знаю, школа решила подарить. Но, главное не это. Главное, скажи что-нибудь запоминающееся. Такое, что он не забудет всю жизнь. Необычное что-нибудь. Или сделай.
— Что сделать? — хлопает она глазами.
— Что-то экстравагантное. Только не пугай. Можешь грудь показать.
— Егор! — возмущённо восклицает она. — Ну, ты совсем уже? Он же ребёнок!
— Иди-иди, милая, давай, пожалуйста. Я не смотрю. А парни смотрят, приглядывают.
— Тем более, парни смотрят! Объясни мне, что мы делаем, для чего это? И что это за мальчик?
— Я всё объясню потом, когда ты сделаешь, что я прошу. Мы ради этого сюда и приехали.