— Нет, дорогой, меня ничего не смущает, — усмехается он. — Возможно, это связано с тем, что я знаю, где сейчас находится твоя мама, твой папа и твоя девушка, а также пара моих людей, ожидающих команду. И в любой из моментов нашего, надеюсь, очень долгого и плодотворного сотрудничества, с каждым из них может случиться что-то непоправимое.
Наверное, что-то в моём лице показывает, что угроза меня задела, потому что он удовлетворённо улыбается. В любом случае, совершенно напрасно он затронул эту довольно деликатную и весьма для меня чувствительную тему.
— И вот, какая штука, юный Бро, ты отсюда не выйдешь, пока деньги не будут у меня.
— Один лям налом? — уточняю я. — Ты ничего не перепутал, уважаемый? Как они здесь появятся, если все мы будем оставаться здесь?
— Что вы там возитесь⁈ — прикрикивает вдруг Абдулла на своих людей. — Вяжите скорее.
Это касается тех, кто пытается связать Алика.
— Давайте этих двоих, спинами, — командует чёрный бородач. — Так же, как и тех.
И тут он, конечно допускает серьёзную ошибку. Нас трое, а стволов у них только два и всех держать под прицелом невозможно. Поэтому, когда один из тех басмачей, что вяжут Алика подходит к Виктору, а ещё один, тот что со стволом, соответственно продолжает держать Витю на мушке, чуть сторонится, и я оказываюсь немного сбоку и сзади. И, естественно, спешу реализовать удобное положение.
Я сжимаю кулак и бью в ухо того, кто с пушкой, но не прямо в ухо, а в холмик, маленький костяной выступ, прячущийся за ушной раковиной. Больно, твою дивизию. Мне-то больно, а уж этому бедолаге… это даже и сравнить не с чем.
Он всхлипывает, но самое важное в этом всём вот что. Несмотря на кажущуюся неожиданность и внезапность моей атаки, Виктор реагирует так, будто знал, что я сделаю это. Вот что значит слаженность боевого расчёта. Он тут же с разворота пробивает чуваку рядом с собой по кадыку, а тому, что с пушкой, бьёт ногой по другому уху и выхватывает из ослабшей руки пистолет.
Алик тоже не остаётся безучастным, но он уже обмотан верёвкой и его движения не настолько свободны. Поэтому он бьёт ногой по руке, сжимающей пистолет. Рука отлетает в сторону, но чувак жмёт на спуск и тотчас раздаётся выстрел, громкость которого оказывается значительно усиленной в помещении.
Чёрный Абдулла оказывается парнем довольно резким и по-звериному отчаянным. Поняв, что дело принимает неожиданный и неблагоприятный оборот, он вытаскивает нож и хватает своего же чувака с разбитыми ушами, и закрывается им, как щитом.
Он отступает, прячась за несгораемый шкаф, стоящий в паре шагов от выхода. Видать, у грузчиков не было сил тащить этот сейф и его бросили сразу, как запёрли в помещение.
— Неумно, Бро, — усмехается Абдула. — Подумай о своих близких.
— А ты подумай, как собираешься выбираться отсюда.
Парни заканчивают со своими противниками, отправляя их в беспамятство. Я беру у Вити ТТ и несколько раз стреляю в стену и потолок над местом, где засел Абдула. Не отказываю в удовольствии шарахнуть и по сейфу, отправляя пулю по касательной. Она звонко бьёт по металлу и с воем уносится к двери. Психологическое воздействие.
— Абдулла, сдавайся!
Абдула выталкивает вперёд свой живой щит, а сам бросается к двери, но в этот момент в коридоре раздаются гулкие шаги. Несколько человек бегут по коридору, пытаясь, вероятно определить, где находится источник звука. Помогая им, я стреляю ещё раз. Дверь распахивается и Чёрный Абдула выскакивает как раз в объятия людей в чёрном. Прах к праху, чёрное к чёрному.
Мы закидываем пленников в большой холодильник. Это комната с толстой железной дверью и мощным запором. Там сейчас тепло, холодильная установка выключена. Просто выбраться им оттуда не удастся. Так что ближайшие несколько дней придётся провести здесь. А может и больше, кто знает будущее?
Я улыбаюсь. Хороший вопрос…
В паспорте у Абдуллы написано, что он Алишер Мирзаев. Жалко, что не Абдулла.
— Егор, ну что мне было делать? — всплёскивает руками Бекштейн. — Этот басмач приставил пистолет к моей голове…
— Не парься, Илья, я не в претензии.
— А я говорил, что их нельзя кидать! Это опасно! Такие дела с рук не сходят.
— Илья Лазаревич, что ты такое говоришь! Ты совершенно неправильный вывод сделал. Смысл в том, что мы можем делать всё, что захотим, а на нас наезжать нельзя. Вот единственный правильный вывод. Не заморачивайся, просто продолжай делать своё дело. В центре тобой очень довольны, ты молодец. И знаешь, вот что я тебе скажу. Не грусти, что в результате нашего сотрудничества, по сделкам, которые ты проводил раньше, твоя прибыль снизилась. За счёт того, что количество операций растёт, ты не только наверстаешь упущенное, но возьмёшь больше. Зато сейчас, ты защищён. Сегодняшний инцидент не является системным, но даже и сейчас угроза от тебя отведена.
— Да-да, Егор, я понимаю, — поджимает он губы, соображая, что слова мало что значат, а вот КГБ с его хваткой, держащий его за горло, значит очень даже много.
— Но мы не можем оставить его здесь надолго, — качает головой Бекштейн. — А это значит, когда мы его выпустим, он придёт мстить.
— Нет, Илья, не придёт. Мы поставим его в таз с цементом и десантируем на дно морское.
— Что? — ужасается Бекштейн.
— Сконцентрируйся, пожалуйста, на открытии цехов. Это сейчас твоя наипервейшая задача. Мы должны насыщать рынок, пока государство не справляется, улавливаешь? У нас есть благородная миссия. Так не подкачай же. Зарабатывай больше денег и история тебя не забудет.
— Кругом хватают цеховиков, — качает он головой. — Сейчас что-то несусветное творится.
— Нас не схватят, мой несмелый друг, — успокаиваю его я. — Не бойся, я тебя прикрываю. Лично, вот этими руками отвожу от тебя угрозы. Цени. И, к тому же, тебе вообще бояться нечего, ты теперь агент госбезопасности. Всё, работай, брат, работай.
Я отправляюсь в отель, из таксофона звоню Ферику в Ташкент и спрашиваю знаком ли ему Чёрный Абдулла.
— Что? Алишер Мирзаев? Правда? Он у тебя? Ни в коем случае не выпускай. Это огромная удача, Егор. Это же единственный сын нашего… оппонента. Понимаешь меня? А теперь и наш козырный туз.
— Хорошо, мы можем его содержать здесь сколь угодно долго.
— Егор, можешь мне прислать человек десять толковых парней? Мне очень нужно поговорить с папой твоего… гостя.
— С позиции уверенной силы?
— Именно, именно! Весь необходимый… инвентарь я им предоставлю.
— Я подумаю, Фархад Шарафович, как это лучше организовать. Думаю, может занять пару дней, так что наберитесь терпения, пожалуйста.
— У нас хороший шанс, Егор, изменить ситуацию так, чтобы… ну, чтобы скажем так, конкуренцию превратить в сотрудничество.
— Я бы хотел знать подробности, — говорю я. — Чтобы оценить ситуацию…
— Ну хорошо. Я тебе сообщу номер, на который можно позвонить и спокойно всё обсудить. Но Алишера… не отпускай ни в коем случае. Пусть погостит у тебя подольше, ты понимаешь?
— Конечно. Я создам ему все возможности, не беспокойтесь.
Поговорив с Фериком, я сразу звоню в Геленджик Толяну и прошу усилить охрану, а так же обратить внимание на всех узбеков, оказывающихся в поле зрения. И не только узбеков, поскольку ассасины могут быть кем угодно.
На этом переговоры не заканчиваются, и я снова звоню в Геленджик. На этот раз в дом дяди Гены. Он на работе, а трубку снимает Лариса.
— Ларчик, привет. Как жизнь курортная?
— Ну, — усмехается она. — Не столько курортная, сколько аграрная. Я тут участком занимаюсь. Подсадила кое-что, поливаю, пропалываю. Дел хватает, но зато и урожай, надеюсь, будет неплохой. Как у тебя дела? Ты когда приедешь уже?
— Не знаю пока. Не знаю. А Наталья дома?
— Я же тебе и говорю, — понижает голос Лариса до уровня доверительного и максимально дружеского, — тебе надо приехать, посмотреть, как мы тут устроились. Понимаешь меня?
— Так дома или нет?
— Да что дела? — игнорирует она мои слова. — Дела никогда не кончатся и все их не переделаешь, поверь мне, уж я-то старше тебя, я знаю, что говорю.
— То есть дома, да?
— Да.
— Она слышит, что ты со мной говоришь?
— Думаю, да, — подтверждает она.
— И почему ей не нужно знать, что я о ней спрашиваю?
— Ну… — подвисает она. — Как бы тебе объяснить…
— Ларис, это не тот случай, поверь. Она что, сказала, чтобы её не приглашали к телефону?
— Вроде того, — соглашается Лариса Дружкина.
— Понятно… Тогда передай ей, что я о ней спрашивал. Передай. Обязательно.
— Хорошо, передам. Её сейчас нет дома.
— Это она просила так сказать?
— Да, ты прав.
Я вздыхаю.
— Ладно. Скажи, я звонил и хотел с ней поговорить. Как она?
— Грустная, — шепчет она и тут же громко добавляет. — Отлично, в прекрасном настроении. У неё всё хорошо.
До чего бестолковая эта Дружкина.
— Ну, так не забудь передать.
Вечером вместе со всей делегацией я возвращаюсь в Москву. В самолёте я сажусь рядом с Новицкой и Пастуховым.
— Ирина Викторовна, — говорю я. — Я сегодня после закрытия совещания общался с представителями Узбекистана. Там вот какая ситуация. Нужно нам самим ехать. Ребята опасаются, что без нашего личного присутствия и толчка, местные руководители спустят всё на тормозах. А это значит, что показатели наши рухнут вниз, и товарищ Суслов, патронирующий наш проект, даст кому-то по голове.
— Это что ещё такое? — протестующе восклицает Пастухов, не желающий, по всей видимости, получать по голове. — Значит нужно ехать, раз существует такая угроза.
— Но отправляться нужно немедленно, — говорю я. — По горячим следам, пока участники совещания ещё горят энтузиазмом.
— Вот и отправляйтесь! — приказывает первый секретарь ЦК. — Сейчас вернёмся, день-два и давайте в Ташкент.
Ирина, сидящая между мной и Пастуховым, незаметно пихает меня локтем в бок.
— Конечно, Борис Николаевич, — улыбаюсь я. — Сразу и поедем.