Я знакомлюсь со смешливыми красотками из Польши и Югославии, заслуживая неодобрительные взгляды от девочек из нашей делегации — Натальи и Татьяны. Горбачёв дрейфует по фойе в окружении функционеров братских партий. А социалистическая пресса, освещая международное мероприятие, щёлкает вспышками и таскает громоздкие телевизионные камеры.
Вечером мы едем на приём в величественное здание на Унтер ден Линден, рядом с Бранденбургскими воротами. Народу приезжает много. Горбач с нами не едет но, когда наша делегация прибывает на место, он оказывается уже здесь, в компании с послом Абрасимовым, двумя генералами и различными важными господами в штатском разнообразного, судя по всему, подданства. Имеются и дородные дамы в мехах, и молодые шустрые юноши, и желающие отужинать на халяву деятели неопределённого происхождения.
Горбачёв ласково улыбается, слушает, кивает, и сам, конечно, охотно высказывается. Кажется, он немного подшофе. В углу на небольшом подиуме наяривает трио балалаечников. Любопытно, они содержатся в штате, ежедневным творчеством смягчая тоску посольских по родине, либо выписаны специально на мероприятие?
Музыка смолкает, на подиум поднимается посол и коротко приветствует участников вечеринки. Потом выступает Михал Сергеич. Выступать ему нравится, поэтому он долго и путанно выводит какие-то скучные сентенции. Слушатели начинают разглядывать мраморные капители, гранитную отделку, хрустальные люстры, портьеры и опереточные французские шторы. И даже те, кто не голоден, всё чаще поглядывают в сторону дверей, закрывающих зал с угощениями.
— Искренний, а не плакатный, основанный на лозунгах патриотизм — вот подлинное веяние времени! — под бурные аплодисменты заканчивает свою речь Горби.
Большие двустворчатые двери распахиваются и народ, олицетворяя массы, штурмующие зимний, штурмует зал со столами, уставленными бесхитростными по ресторанному скучными блюдами.
Радостный гомон и возгласы удовлетворения окутывают нас акустической оболочкой. Вообще, слово «удовлетворение» почему-то очень любимо нашими социалистическими вождями. Ну, а раз так, то и нам не грех удовлетвориться.
— Егор, — хлопает меня по плечу Горбач, — ну как настроение?
— Чувствую глубокое удовлетворение, — киваю я.
— Это рано, ты ещё молодой, ты, наоборот, должен быть неудовлетворён, должен с молотом — в кузницу, с серпом — на жатву. Надо грезить новыми свершениями и жаждать перевернуть мир, делая его чище и лучше.
Вот оно что. Мир перевернуть хочешь…
— Михал Сергеич, — киваю я, — настоящее удовлетворение всегда есть куда углýбить.
— А вот это правильно! — улыбается он. — Это по-нашему. Хорошо сказано. Молодец. Ну-ка, вот шнапс… Давай. А вот скажи мне, как ты думаешь что надо изменить в нашей жизни?
— Провоцируете, — подмигиваю я.
— Что, почему? — делается он удивлённым.
Прям всё на лице, вот что значит алкоголь растормаживает.
— Нет, — качает он головой. — Назрела потребность узнать, как и почему. Вот, как юная смена, надо откровенно. Я так скажу, все недомолвки не надо! Понимаешь?
— Ладно, смотрите, — говорю я, замахивая стопарик, хрен с ним, переживу, я же молодой. — Вот есть проблема алкоголизма, ваше здоровье, кстати.
— Да, есть такая проблема. И твоё тоже.
— Низкая алкогольная культура, согласны?
— Никакой культуры! — хмурится он.
Блин, да он уже хороший. Говорят, он бухой к Брежневу ездил представляться, когда его на секретарскую должность в ЦК предлагали.
— Ну вот, — киваю я. Пьют горькую, значит. Так?
— Да! Надо решительно с этим злом! Производительность труда…
— Погоди, дядя Миша, ой…
Он хитро улыбается и грозит пальцем.
— Михал Сергеич, погодите. Вот у нас наработки, лоза тысячелетняя без филоксеры, традиции и так далее. А народ шмурдяк глушит. Самогон гонит…
— Сажать!
— Да подождите! Алкогольное изобилие будет только при коммунизме, по ходу, а в наших-то реалиях как вы хотите бороться…
Он открывает рот, но я не даю сказать.
— Погодите, говорю. Смотрите, даю вам два варианта развития сюжета, основанных на мировом опыте. Первый. Запрещаем пить, ограничиваем возможность покупать, как у чухонцев, вырубаем к херам виноградники, и макс один литр на месяц. Жёсткий лимит, самогонщиков под суд, трезвость — норма жизни. Или вообще вдохновляемся американским, идеологически чуждым сухим законом.
— Правильно! — нетрезво кивает он.
— Вариант два. Развиваем виноделие, развиваем винную культуру, образовываем людей.
— Ни в коем случае!
— Да погодите! Вино постоянный спутник, люди начинают разбираться в нюансах, знают как, где и сколько…
— Нет! Не верю!
Бл*дь!
— В первом случае, когда вы проводите жёсткие ограничения, расцветает подпольный и абсолютно криминальный бизнес…
— А Щёлоков на что?
— Не справляется, в подобном случае невозможно справиться, а народ травится бурдой, переплачивает и плодит разбойников-бутлегеров. А во втором варианте, довольно длительном, конечно, повышается культура, сокращается потребление крепкого алкоголя, баланс смещается в сторону вина, общий уровень алкоголизма…
— Нет!
Ну, о чём с таким дубом говорить.
— Нельзя, Михал Сергеич, хирургическими методами такие…
— Зло нужно вырубать под корень…
Во-во, и виноградники тоже, да?
— Да, блин, — качаю я головой, — это был бы удар по экономике и вас просто…
— Только радикальное решение проблемы. Это же наше будущее! Непримиримая борьба! Не померли ведь финны?
— Да вас же просто возненавидят, чего непонятного? — мотаю я головой. — А насчёт финнов крыть нечем, финны действительно ещё не все померли… А вы почему, кстати, без супруги?
— Так протокол мероприятия не позволяет…
— Ну, слушайте тогда анекдот.
Нагнал мужик самогона трёхлитровую банку. Сидит, думает, а вдруг участковый придёт, что делать? Надо спрятать. А если найдёт? Надо смоделировать ситуацию.
Берёт он банку, убирает под кровать и начинает моделировать. Стучит по столу и сам себе отвечает.
Тук-тук-тук.
— Кто там?
— Участковый. Говорят, вы самогон гоните.
— Нет, не гоню.
— А это что под кроватью?
— А, это… это сок берёзовый.
— Ну-ка, дайте мне попробовать.
Достаёт мужик банку, наливает полный стакан и выпивает. Нет, думает, плохо спрятал. Надо перепрятать. Убирает банку в тумбочку и опять моделирует ситуацию, стучит и сам отвечает.
Тук-тук-тук.
— Кто там?
— Участковый. Говорят, вы самогон гоните.
— Нет, не гоню.
— А это что в тумбочке?
— А, это… это сок берёзовый.
— Ну-ка, дайте мне попробовать.
Достаёт он банку, наливает полный стакан и снова выпивает. Ему вштыривает уже хорошенько, и он сидит расслабленный, банка на столе, всё хорошо. И тут по-настоящему в дверь стучат.
Тук-тук-тук.
— Кто там?
— Участковый.
Заходит настоящий участковый.
— Говорят, вы самогон гоните.
— Нет, не гоню.
— А это что на столе?
— А, это… это сок берёзовый.
— Ну-ка, дайте мне попробовать.
— Да пошёл ты нах*й, я тебе уже два раза наливал!
Горби по-детски недоумённо хлопает глазами и вдруг начинает пыхать, как закипающий котелок крышкой, но пыхнув пару раз, не может сдержаться и хохочет так, что аж слёзы из глаз выступают. Ну, посмейся. Я вздыхаю:
— Надо бы сначала смоделировать, Михал Сергеич, прежде чем с плеча рубить…
В самолёте, по пути домой я раскладываю мысленный пасьянс. Медунов, Щербицкий, Романов, Горбачёв, Ельцин, тьфу-тьфу-тьфу. Ельцина вообще гнать поганою метлой, выжигать лазером и рассеивать прах. Херово на сердце… Хоть самому в генсеки подавайся. Ну что за претенденты, ну ёлки-палки… Как-то даже руки опускаются. Один другого лучше… Твою дивизию, короче…
Девчонки щебечут, обсуждают покупки, джентльмены надувают щёки, поднимая стаканчики, а я просто закрываю глаза и вызываю детское воспоминание. Вот я маленький, в восьмой день рождения. Друзья, велосипед, двор и вдруг… фея, бляха, настоящая, волшебная и охрененно красивая.
Неземная, ласковая, благоуханная, восхитительная… Идея фикс, недостижимая мечта всей жизни. Куда там Катьке до неё… Паровозик, вагончики, давнее наваждение, но в мыслях только эта нежная, как цветок девица. Блин… похоже, я сам себя подсадил на этот наркотик… И, похоже, у меня начинается ломка…
В Шереметьево делегацию встречает автобус, но дополнительно ещё машина для Горбачёва и машина для меня.
— Тебя подвезти? — спрашивает Горби. — Ты где живёшь?
— Спасибо большое, но меня машина ждёт, — киваю я, когда мы выходим в отдельный зал для очень крутых чуваков.
— Ну что же, думаю, мы с тобой ещё увидимся по работе и не только, — улыбается он. — Надо будет разные ситуации смоделировать.
Он смеётся и ласково смотрит грустными глазами. Подумаем ещё, что с тобой делать…
Меня поджидают Алик и Виктор. Я прощаюсь с товарищами по поездке и ухожу с ребятами. Сажусь в тачку и еду домой. «Дома ждёт холодная постель», — звучит рефреном.
— Как вы тут, ребятки? — спрашиваю я. — Я вам кое-какие гостинцы привёз.
— Спасибо, — кивает Виктор. — Чего нам сделается-то? Баклуши несколько дней били, да на тренировки ходили. Практически, бездельничали, короче.
Молодцы, отдохнуть тоже надо…
— Сегодня Цвет несколько раз звонил, — говорит Алик. — Хотел с тобой поговорить.
— Ну, давайте наберём его.
— А он в Ленинграде. Мы сообщили ему, когда ты прилетишь, так что, думаю, он позвонит с минуты на минуту. Там похоже шухер какой-то, точно не знаем, он не объяснял, но нам так показалось.
Блин, что ещё за шухер… Походу, Уголёк наделал дел. Как приеду, надо будет позвонить Ферику, может, он в курсе…