Вэйр снова смолчал, опустив голову и словно не замечая бегущих по спине горячих ручейков. Взгляда не поднял, рук не расцепил, весло не бросил... Зиг, смачно сплюнув на свежие раны, отвернулся и гаркнул кому-то из своих:
- Эй, ну-ка солью этого молчуна присыпьте! Пусть прочувствует как следует мою доброту!
На палубе слаженно гоготнули, и кто-то в охотку помчался исполнять приказ. Правда, стона от юноши все равно не дождался, но зато вдоволь насладился видом его кровоточащей кожи и мелкими судорогами, наглядно демонстрировавшими, что израненному парню приходится сейчас несладко.
- Молодец, - тихо, почти беззвучно сказал Даст тяжело дышащему Вэйру. - Держись, пацан. Знаю, что это нелегко, но так надо. На время. Для того, чтобы у тебя потом был шанс отсюда вырваться. Самое трудное подчас - это одолеть самого себя. Свои страхи, ярость, ненависть... но ты справился, Вэйр. А значит, Судьба не зря свела нас вместе.
Юноша только сжал кулаки и уперся лбом в неподвижное весло. Ветер, хвала Всевышнему, дул попутный, так что ему не нужно было сейчас рвать жилы и поднимать тяжеленную лопасть грозя изойти кровью еще до вечера.
- Наберись терпения, - так же тихо посоветовал южанин. - Не думай о боли. Думай о тех, кто тебе дорог. О тех, кому дорог ты. И тех, кому будет очень плохо, если ты по глупости своей не сумеешь выжить. Я не говорю, что нужно сжаться и позволить им творить все, что душе угодно. Не говорю, что надо стать куском дерьма и сухой грязью на подошвах Зега. Просто сейчас у нас нет выбора. Будет самоубийством бороться с ними на их условиях.
- Но нас больше, чем их! - зло сверкнул глазами юноша.
- Да. Но ты посмотри на тех, кто сидит вокруг: где огонь в глазах? Где гордость? Или воля к победе? И что они могут сделать, сидя на цепи?
Вэйр мрачно покосился по сторонам и быстро отвернулся: Даст прав - среди невольников почти не было тех, кто жаждал свободы так же, как он. И в их глазах не горел неукротимый огонь лютой ненависти, не светилась благородная ярость, не тлела затаенная осторожность... нет. Там был только страх и отвратительная покорность судьбе. А если у кого еще и проскальзывала искорка недовольства, то ее быстро гасили ударами кнута, жестокими пинками, рукоятью от весла или просто кулаками. Ни с кем не церемонились и наводили порядок на палубе железной рукой, предпочитая лишиться одного пленника, чем успокаивать начавшийся бунт.
Вэйр, вдоволь насмотревшись на издевательства, только озлобился еще больше. Но при этом не мог не понимать, что если бы не Даст, то, скорее всего, сейчас за бортом плавало бы его хладное тело, изуродованное до неузнаваемости. Вот тогда мать с отцом уже никогда не дождались бы возвращения сына. И только эта мысль, вкупе с предостерегающим ворчанием соседа, заставляла его сдерживаться.
"Я справлюсь! - свирепо пообещал он себе, проследив за свежей кровавой дорожкой. - Со всем справлюсь! Я вернусь домой, чего бы это ни стоило! Вырвусь отсюда, убью Зега, развалю эту посудину на части и вернусь! Ты только дождись, мама, только меня дождись..."
Довольно скоро причина поразительной беспечности Угря стала ему, наконец, ясна. Как стал понятен способ, благодаря которому Кратт так долго оставался непойманным.
Это случилось в тот день, когда переполненное судно, вопреки здравому смыслу, бесстрашно пристало к берегу возле небольшой деревеньки и нахально бросило якорь. Причем, пристало посреди белого дня, на глазах у многочисленной детворы, стирающих в небольшой заводи баб и целого стада флегматично жующих коров, пригнанных молодым пастухом поближе, дабы, отговариваясь важным делом, потихоньку подглядывать за работающими девками.
Признаться, Вэйр, когда услышал снаружи голоса и увидел сквозь отверстие для весла, что произошло, сперва не поверил своим глазам: видано ли, чтобы известная на весь Аргаир "Красотка" являлась людям во всей своей красе? Да еще с невольниками?! Но Угорь не только пристал к берегу, не только не потрудился распорядиться, чтобы пленников спрятали в трюме и заткнули понадежнее рты, но еще нацепил роскошный камзол и самолично спустился по сброшенному трапу!
Юноша так поразился безмерной наглости пирата, что сперва просто онемел. Затем заподозрил, что крестьяне с ним в сговоре и получают немалые деньги за молчание. Наконец, рассмотрел искренний интерес на лицах оторвавшихся от стирки баб, неподдельный восторг босоногих пацанов, помчавшихся к старосте с важными новостями, через дырку от весла увидел самого старосту - осанистого деда с открытым лицом, изборожденном морщинами, и спокойными глазами мудреца, и внезапно понял: нет, такой человек не стал бы мараться той грязью, в которой по уши засел Угорь. Напротив, голову бы положил, но во что бы то ни стало сообщил наместнику в ближайший город.
Но тогда почему Кратт оставался таким спокойным? Почему пошел навстречу, не волнуясь, что за ним наблюдают десятки обреченных людей, в глазах которых, как и у Вэйра, вдруг вспыхнула безумная надежда? Неужто он не понимал, что они будут кричать? Что хоть кто-нибудь да рискнет замахать руками или вскочить со своего места? Любой ценой постарается привлечь внимание, чтобы местные поняли, увидели, послали дальше тревожную весть... и если не сейчас, то хотя бы через пару недель королевская гвардия добралась бы до этого нелюдя. Взяла бы его в тиски, устроила на реке засаду... рукав-то всего один - путь назад перекрыть проще простого, свернуть тут негде, а летать он наверняка еще не научился... о да, славная бы вышла потеха. Из такой ловушки Кратт бы уже не вырвался. А ради такого стоило рисковать. Стоило лишиться головы и пойти на корм рыбам. Это - сравнительно небольшая цена за осознание того, чтобы больше никто и никогда не пострадает от его рук.
Вэйр даже дыхание затаил, лихорадочно озираясь. Слегка привстал на скамье, собираясь плюнуть на все и подать голос. Как тут...
- Мое почтение, господин, - низко поклонился староста, не дойдя до Угря нескольких шагов. Вместе с ним подошли и трое кряжистых мужиков, на лицах которых не виднелось ни толики беспокойства. - Какими судьбами снова к нам?
- День добрый, уважаемый Жигор, - кивнул Угорь и остановился напротив, лихо заложив руки за пояс и заломив свою пижонскую шляпу, ни видом, ни тоном, ни выражением лица не напоминая ни господина, ни купца, ни просто доброго человека. Однако староста не смутился. Даже напротив - смотрел на пирата со всем вниманием и готовностью выслушать любую просьбу. Словно не видел перед собой перегруженного корабля и не замечал отчаянные лица людей, готовых уже сорваться на крик.
- Как идет нынче торговля, господин? - совершенно спокойно спросил он. - Что везете на этот раз?
- Лес, как всегда, - странно хмыкнул Угорь. - И много всякой всячины. На юге задумали плотину строить, чтобы отхватить у пустыни немного земли, вот я и решил попытать счастья.
Староста окинул цепким взглядом низко сидящее судно и поцокал языком.
- Нет. До устья не дойдете - слишком мелко. Потом волоком придется, да вдоль леса...
- Ничего. Рук у меня много: перетащим.
- Ну, возможно, - не стал спорить дед. - Только цену-то, небось, втридорога возьмете?
- Конечно. Кто ж задарма работать будет? - наиграно удивился пират. - Было бы тут течение, сами бы сплавили, сколько надо, и дело с концом. А идти вверх, почти каждый день на веслах, да еще с таким грузом, потому что пристать тут до самого Белозерья негде...
- Да, берега у нас плохие, - вздохнул староста. - Скалы, да сели. И леса уже через пару дней хорошего не будет - все кривулины да береза, а на плотину северное дерево нужно, лиственница... где ее у нас сыщешь? Да и корабль нам не потянуть, даже если всей деревней деньги собрать будем...
Угорь самодовольно улыбнулся.
- Вот и я так подумал. У нас только с провиантом худо - прохвост-подрядчик немного не рассчитал, так что, боюсь, едва хватит на моих проглотов. Не хотелось бы останавливаться лишний раз. Но я подумал, может, у вас чем разживусь?
- Почему нет? - спокойно отозвался дед. - Что вам нужно?
- Я думаю...
Вэйр со все возрастающим недоумением следил за мирной беседой на берегу.
Как же это? Почему молчит старик?! Неужели ничего не видит? И не замечает, что лесом тут даже не пахнет, а Угорь похож, скорее, на бандита с большой дороги, чем на степенного купца! Да что там старик! Эти три бугая за его спиной тоже в ус не дуют, словно ослепли, оглохли и напрочь отупели в своей замшелой деревеньке! Или они принимают этого мерзавца за кого-то другого?! Хотя... староста же по имени его назвал... выходит, Кратт просто прикрывается торговыми делами?! И только поэтому все еще не оказался пойман?!
- Помогите... - вдруг едва слышно прошептал кто-то из невольников. - Помогите...
Даст встрепенулся, но староста снова не услышал.
- Помогите...
- На помощь! - вдруг не выдержал один из пленников и порывисто вскочил с места, громко зазвенев кандалами. - Помогите! Нас...!
Но тут над головами рабов свистнул кнут, и несчастный упал, обливаясь кровью. Среди невольников пошло нешуточное волнение, вызванное запахом свободы и мелькнувшей призраком полубезумной надежды. Кто-то вскочил следом за первым бедолагой, открыл рот, чтобы истошно завопить и уж точно переполошить всю деревню. Но Зег снова лениво взмахнул кнутом, и смельчак рухнул на палубу с громким воем.
Вэйр, чуть не дрожа от возбуждения, с надеждой уставился за борт, потому что поднявшийся на судне шум просто невозможно было не услышать, но, к его удивлению, мирная беседа не прервалась. Более того! Староста даже не посмотрел в сторону реки, а, задумчиво хмуря брови, пытался выторговать себе побольше прибыли. И трое мужиков рядом с ним не заозирались, выискивая источник нечеловеческого вопля. И бабы не встрепенулись. И детишки не прыснули испуганно вон. Зато мимолетного взгляда от Угря пленники все же удостоились. И была в этом взгляде такая насмешка, столько презрения и неприкрытого злорадства, что Вэйр стремительно поднял голову и почти с ужасом увидел на мостике закутанную в длинный плащ долговязую фигуру мага: под низко надвинутым капюшоном не было видно лица, но острый подбородок беспрестанно шевелился, как если бы чародей нашептывал себе под нос какие-то скороговорки. А рядом с ним небрежно прислонился к перилам Зег и красноречиво ухмылялся: спокойно так, с полной уверенностью, что пленников не только не услышат, но и не увидят. Готовый с такой же легкостью снести голову любому из надоедливых смельчаков и ничуть не смущающийся присутствием посторонних.