К удивлению и огорчению Букреева, пресса не оставила его в покое и во время траурной церемонии. Несколько журналистов не преминули накинуться на него с вопросами, и Анатолий постарался по мере возможности удовлетворить их любопытство. Представители изданий «Лайф» и «Тонинг пойнт» (агентство Эй-Би-Си) обратились к нему с просьбой об интервью, и Букреев не стал отказывать им. Он считал своим долгом объяснить, что же произошло в те трагические дни. Букреев старался выражать свои мысли как можно более четко, боясь быть неправильно понятым. Он знал далеко не все, будучи лишь одним из многих участников тех событий, и ему самому было крайне важно понять, где была допущена ошибка.
Взял у него интервью и Джон Кракауэр, который решил обстоятельно опросить всех участников экспедиции. Впоследствии Букреев вспоминал, что разговор имел очень узкую направленность. Анатолий по-прежнему говорил по-английски с трудом, и Кракауэр, казалось, был разочарован. Желая лучше разъяснить свою точку зрения, Букреев вручил журналисту ксерокопию своих ответов на вопросы Уилкинсона. Там Букреев четко излагал все подробности своей встречи со Скоттом, когда тот шел к вершине, а Анатолий спускался к нему навстречу. Приводим отрывок из этого текста:
«Скотт поднялся по перилам ко мне, и мы с ним переговорили. До вершины ему еще оставалось от получаса до часа. Я не знал, в каком темпе он шел тогда. Скотт был главным в экспедиции, все решения он принимал сам. Он мог остаться и подождать клиентов, а мог и продолжить подъем. Что я думал? Скотт оставался самим собой. Физически он был очень силен, а что касается самочувствия, то на такой высоте никому особенно хорошо не бывает. Скотт отвечал в этой экспедиции за все, и он решил идти к вершине. Почему? Не знаю. Когда я спросил, как он себя чувствует, Скотт сказал, что он в полном порядке. Надо знать Скотта: у него всегда было „все в порядке“. Он был очень сильным альпинистом, одним из самых сильных в Америке, и сложно было предвидеть, что он попадет в такое положение. Мне нужно было заботиться о клиентах, обо всех участниках, но я не ожидал, что что-то может случиться с самим Скоттом. В основном мы с ним говорили о клиентах. На мой взгляд, все они были в неплохом состоянии. Я рассказал об этом Скотту и спросил, что мне делать дальше. Что он ответил? Мы обсудили с ним необходимость поддержки экспедиции снизу, из базового лагеря, и Скотт одобрил мою идею о спуске. Тогда все еще шло хорошо. С моей точки зрения, не имело никакого смысла, чтобы я здесь торчал, замерзая в ожидании остальных участников. Разумнее было спуститься в четвертый лагерь, откуда я мог в случае необходимости принести кислород или же выйти на помощь к отставшим клиентам. Стоя на такой высоте без движения, очень быстро замерзаешь. Силы оставляют тебя, и ты становишься ни на что не способен».
В конце июля Букреев получил на руки экземпляр статьи Кракауэра, и, по случайному стечению обстоятельств, в тот же день к нему в гости приехал Мартин Адамс. Они расстались еще в Катманду и с тех пор не виделись. Теперь Мартин специально приехал в Санта Фе, чтобы встретиться с Анатолием. Вечером Букреев, Адамс и их друзья собрались все вместе за большим столом возле дома. Статью Кракауэра решили зачитать вслух. При первом же упоминании своей фамилии Анатолий подался вперед, стараясь не упустить ни слова. «Букреев вернулся в четвертый лагерь в половине пятого вечера, прежде чем на маршрут обрушился ураган, — писал Кракауэр. — Сломя голову он помчался вниз с горы, не дожидаясь своих клиентов. Поведение для гида, мягко говоря, странное».
Анатолий обвел глазами присутствующих, недоумевая, правильно ли он понял услышанное.
Скотт лично одобрил мое решение спускаться и ждать участников в лагере, чтобы, если понадобиться, выйти к ним навстречу. В этом и состоял наш план, который, в конечном счете, оказался правильным. Я не понимаю, почему Кракауэр так написал.
В продолжение своей статьи Кракауэр давал читателю понять, что, останься Букреев с клиентами, проблем на спуске у них бы не было. Утверждение в высшей степени несправедливое.
Окончательная уверенность в том, что погода испортится, пришла ко мне лишь на заключительной стадии спуска. Меня, как и Скотта, куда больше заботило то, что у клиентов заканчивался кислород. Я выполнял поручение Скотта. Если бы я оказался вместе с клиентами, когда разыгралась непогода, то, скорее всего, мы бы все погибли. Я говорю это совершенно искренне. Я не супермен; в таких условиях мы бы наверняка остались на горе навсегда.
Букреев, извинившись, вышел из-за стола и принес из дома англо-русский словарь. Когда чтение возобновилось, он то и дело искал в нем незнакомые слова, пытаясь уловить суть. «Поспешность Букреева, скорее всего, объяснялась тем, что у него не было с собой кислорода, да и одежда на нем была не такая теплая, как у всех окружающих. Ему ничего не оставалось, кроме как немедленно идти вниз».
На этот раз, выходя из-за стола, Анатолий не произнес ни слова, но спустя несколько минут он вернулся, держа в руках фотографии. Взглянув на одну из них, Мартин Адамс увидел себя вместе с Букреевым на вершине Эвереста. «Толя, — сказал Мартин, — к чему мне разглядывать все эти снимки. Я и так знаю, что ты был одет не хуже остальных, ведь я же сам покупал для тебя эту куртку». Вынув изо рта сигару, Мартин покачал головой. «Ну и дает же этот писака. Совсем заврался». На фотографии, Букреев был в той самой куртке, которую Адамс подарил ему накануне экспедиции. Себе Мартин купил точно такую же, только другого цвета.
Замечание об отсутствии кислорода также неприятно удивило Букреева.
Я занимаюсь альпинизмом уже более двадцати пяти лет и лишь при одном восхождении на восьмитысячник пользовался кислородом. У меня никогда не возникало затруднений из-за отсутствия вспомогательного кислорода. Скотт был согласен с моим решением идти без кислорода.
В конце статьи Кракауэр привел трогательную историю своей встречи с Энди Харрисом — гидом экспедиции Роба Холла. По словам Кракауэра, их беседа состоялась на спуске, чуть выше четвертого лагеря. Кракауэр предупредил своего гида о том, что ледяной склон, отделявший их от долгожданного четвертого лагеря, был весьма опасен. Поскользнувшись, Харрис сорвался вниз по склону и, по мнению Кракауэра, скорее всего, вылетел на обрыв стены Лхоцзе, где и погиб. После того как чтение закончилось, Адамс усмехнулся и сказал: «Это был я. Это со мной он тогда разговаривал». За несколько недель до своего вылета в Санта Фе Мартин беседовал с Кракауэром по телефону. Кракауэр спросил у него, возможно ли, что неподалеку от лагеря он тогда встретился с ним, с Мартином, а не с Энди Харрисом. Адамс не стал отвечать сразу. Он еще раз внимательно перечитал записи, которые вручил ему Кракауэр непосредственно после трагических событий. Сличив текст беседы со своими воспоминаниями, Адамс пришел к выводу, что Джон заблуждался. Мартин перезвонил ему и сказал, что убежден в том, что это был он, Мартин, а никак не Энди Харрис. Видя, что журналист по-прежнему сомневается, Адамс предложил ему пари: «Десять против одного, что это был я». Кракауэр, по словам Мартина, пари не принял и потребовал дополнительных доказательств.
Букреев был оскорблен этой статьей. Он никак не мог понять, зачем Кракауэру понадобилось выставлять его в таком свете? Ведь Букреев отослал ему текст своего интервью с Уилкинсоном, где подробно объяснил, почему он решил спускаться вниз. Что произошло? Букреев неправильно понял вопросы Кракауэра? Или Кракауэр неверно истолковал его ответы? Но почему? Ведь еще в начале июня он предоставил редколлегии «Аутсайда» полную запись своей беседы с Уилкинсоном. Тогда Букреева приглашали в редакцию, чтобы договориться с ним об использовании его фотографий в материале Кракауэра.
По мнению Букреева, редакция проигнорировала эту запись, в которой, в частности, рассказывалось о его разговоре со Скоттом Фишером на ступени Хиллари. Не было проверено и то, как он был одет в тот день. 31-го июля при помощи своих друзей Анатолий составил обращение к Марку Бранту, редактору журнала «Аутсайд». Ниже приводится текст этого письма
Соединенные Штаты, штат Нью-Мексико, 87501, Санта Фе, Маркет стрит, 400 редактору журнала «Аутсайд» Марку Бранту
Уважаемый господин Брант!
Обращаюсь к вам, так как считаю, что статья Джона Кракауэра, опубликованная в сентябрьском номере вашего журнала за 1996-ой год, содержит несправедливую критику моих действий, предпринятых на Эвересте 10-го мая 1996-го года. Я с большим уважением отношусь к господину Кракауэру и отчасти разделяю его взгляды на роль гида в высотных экспедициях. Не сомневаюсь, что он сделал все возможное для спасения своих товарищей в тот трагический день. Лишь незнание им некоторых деталей, а также недостаток высотного опыта помешали ему воссоздать полную и объективную картину тех событий.
Все мои действия были основаны на более чем двадцатилетнем опыте высотных восхождений. За свою жизнь я трижды поднимался на Эверест и двенадцать раз — на вершины высотой более 8 000 метров. Мною были покорены семь из четырнадцати восьмитысячников, причем все — без использования кислорода. Я отлично понимаю, что сам по себе этот опыт еще не дает ответа на все вопросы, и потому перехожу к детальному рассмотрению событий.
Провесив перила до самой вершины, я стал ждать появления наших участников. На вершине Эвереста я находился с 13:07 до 14:30. За это время только двое клиентов достигли цели. Это были Клев Шенинг и Мартин Адамс; оба — участники экспедиции Скотта Фишера. Меня тревожило отсутствие остальных. Не имея радиосообщения с ними, я предположил, что они столкнулись с какими-то трудностями при подъеме. Поэтому я принял решение спускаться к ним навстречу.
Чуть ниже вершины я встретил идущего наверх Роба Холла, руководителя новозеландской экспедиции. Он, как мне показалось, был в хорошей форме. Потом я увидел четырех клиентов «Горного безумия» и четырех наших шерпов. Все они продолжали подъем и чувствовали себя нормально. Над ступенью Хиллари я встретил самого Скотта. Он выглядел усталым, хотя, по его словам, шел нормально, разве что немного медленней обычного. Его состояние, как мне показалось тогда, не внушало тревоги, хотя сейчас я понимаю, что кислород у него был уже на исходе. Мы обсудили сложившуюся ситуацию. Я сказал, что, поскольку восхождение затянулось, то кислород у участников может закончиться еще до их возвращения в четвертый лагерь. Я считал, что мне нужно как можно быстрее спуститься в четвертый лагерь, чтобы там согреться, выпить горячего чаю, прийти в себя и быть готовым к возможному выходу наверх, на помощь спускающимся альпинистам. Скотт, как и прежде Роб Холл, выразил полное согласие с моим планом. За клиентов я мог не беспокоиться, так как с ними оставались еще четверо шерпов, Нил Бейдлман (второй гид нашей экспедиции), Роб Холл и Скотт Фишер, которые в случае чего оказали бы им необходимую помощь. Подчеркиваю, что на момент нашего разговора никаких четких признаков ухудшения погоды, притом такого сильного и внезапного, еще не было.