На негнущихся ногах Сашка шагнул вперед. Он чувствовал себя так, словно пробежал километров двести с дополнительной нагрузкой…
Факелы высветили странную фигуру. Перед охотниками стоял шаман в потертой замшевой малице, расшитой цветным узором, свисающими хвостиками животных и птичьими перьями, с большим бубном в руках. Он ударил в свой бубен и закружился вокруг Сашки и Вауыгрра, раскачиваясь, подскакивая и приседая. Затем тщательно обнюхал человека и волка.
— Ты не поддашься на обманы Нга?[31] — прокаркал он.
— Нет, — ответил Сашка.
— Ты выйдешь на охоту за духами и их прислужниками и станешь гнать их, как гонит волк отбившегося оленя?
— Да!
«Да!»
— Волею Нума[32] ты — человек, брат волка — иди, и пусть злые бегут твоей тропы!
«Может быть, уже все?»
«Хорошо бы…»
Но это было еще не все…
Снова оглушительная вспышка факелов. Теперь перед ними стоял маленький сморщенный человечек в уборе из птичьих перьев. В руках у него были копье с простым обожженным наконечником и какая-то погремушка. Он тоже заскакал вокруг человека и волка, размахивая копьем и завывая. Внезапно Сашка понял, что должен ответить «да», и молча кивнул. Человечек в перьях заскакал еще шибче и снова завыл. Сашка опять кивнул. Тот радостно ткнул копьем в направлении церкви и прокричал что-то, но смысл жеста был понятен. Человек и волк медленно пошли вперед…
«Хуугррра не выдержала».
«Чего не выдержала?»
«Испытания. Она упала. Ее человек пытается ее нести, но, думаю, это тоже ненадолго. Она тоже скоро упадет…»
Сашка, не колеблясь, развернулся и пошел назад. Вот действительно: рыжая, веснушчатая Чапа, пошатываясь, шагает, пытаясь тащить за передние лапы потерявшую сознание волчицу…
— А ну-ка. — Сашка забросил волчицу себе на плечи и пошел вперед, поддерживая девушку.
Вауыгрр прижал ее с другой стороны. Чапа останавливалась, отвечала, и тогда Сашка отступал назад, в темноту. Девчонка шаталась, норовя свалиться, но охотник был начеку. Наконец последний спрашивающий…
Вой, крики, грохот погремушки… Чапа зашаталась, глаза закатились…
— Стой, дура! — Сашка пошел на крайнее средство. — Стой, зараза, а то убью!
— Убивай, — не то прошептала, не то простонала обессиленная защитница.
— Только сначала — трахну! Давненько у меня не было такого…
«А я — твою волчицу!»
Девчонку словно подбросило пружиной.
— Чего?! — прошипела она, напрягаясь. — Чего ты сказал?!
— Ничего… Ожила — и слава богу. Пошли…
Втроем они начали подниматься на небольшой холм, на котором стояла церковка. Храм Покрова на Нерли. Неожиданно волчица, лежавшая на плечах Сашки завозилась, чихнула…
«Отпусти меня немедленно, пока я тебя не…»
«Заткнись, дочь рыси и росомахи! Или я тебя!»
Вауыгрр остановился, подняв голову и оскалив клыки. Он в упор смотрел на волчицу, которая, смутившись, попыталась спрятать голову.
— Охотник, — очухавшаяся Чапа несмело потянула Сашку за рукав рясы. — Охотник, отпусти Хуугррру. Она уже может идти сама…
Оказавшись на земле, волчица поднялась на подрагивающие лапы, посмотрела на Сашку:
«Прости мне мою глупость и спасибо тебе, брат моего брата, — она виновато опустила голову, прикрывая ее передними лапами. — Спасибо за меня и за мою сестру. И тебе спасибо, брат мой».
«Брат? — Вауыгрр снова оскалился, но теперь уже весело. — Если встретимся через год, посмотрим — достойна ли ты родить и воспитать моих детей! И ты, брат, не робей!»
Волчица смутилась еще больше, а рыжая веснушчатая Чапа покраснела так, что стала похожа на омлет, щедро посыпанный красным перцем.
Внезапно сзади раздался возмущенный крик. Охотник, защитница и волки обернулись. В руках людей в шафрановых рясах бился Тонга:
— Это нечестно! Нам же сказали, что каждый должен пройти сам! А вы останавливаете меня за то, что я послушался и не помог! А она?!
В ответ раздался низкий и звучный голос митрополита:
— Юница прошла этот путь сама. А если ей кто и помог, так на то была воля Всевышнего. Ты же, ищущий славы лишь себе и лишь для себя, изыди! Ибо не дано идти путем, который желал ты избрать, в одиночестве!
Сашка потащил Чапу вперед. Ему не хотелось видеть, что случится с не прошедшим испытания. Во всяком случае, он надеялся, что Тонге попросту дадут переэкзаменовку. Если, конечно, вообще оставят в живых…
Непроглядная темнота новолуния вдруг словно расступилась, и перед людьми и волками оказался вход в церковь. Сашка сделал шаг к дверям, но запнулся и остановился:
— А вот интересно: нам с волками-то войти можно? Это не богохульство?
Он не ждал ответа на свой вопрос, но неожиданно услышал:
— Звери, восприявшие Слово Его, да не отстанут от людей.
Это произнес на латыни тот самый монах, к которому ластился Вауыгрр. Сашка смело зашагал ко входу во храм.
Внутри были мрак и тьма, которую еле-еле рассеивали две свечи, горящие возле алтаря. Сильно пахло ладаном и еще чем-то неуловимо-сладким и приятным.
— Ты, восставший на путь борьбы, страдания и смерти, своей ли волей пришел ты сюда? — гулко разнеслось под сводами храма. — Ответствуй истинно, и да не осквернятся ложью уста твои!
— По своей воле! — Сашка снова почувствовал, что это «им отвечают». — По своей, и пусть будет то, что будет!
— Подойди, брат. Пусть страх оставит сердце твое и нечистый да не коснется души твоей!
Сашка шагнул вперед к алтарю. Шаг, еще шаг… К ногам будто привесили тяжеленные гири…
Внезапно его схватили сзади за руки и за плечи. Сашка как-то вяло и отрешенно подумал, что, наверное, мог бы освободиться, но остался стоять неподвижно. Чьи-то руки раздернули на груди рясу, разрывая ткань и обнажая грудь. Перед глазами появилась багровая точка, она разгоралась, начиная светиться все ярче и ярче. Через мгновение Сашка увидел, что перед ним стоит какая-то фигура размытых очертаний и держит раскаленный металлический прут, на конце которого выклепан крест. Тоже раскаленный…
— Готов ли ты, восставший на великий подвиг, приять знак своего служения? — вопросил все тот же гулкий бестелесный голос. — Готов ли ты страданием тела своего подтвердить свой обет?
Вместо ответа Сашка вдруг рванулся, стряхивая руки, державшие его, и шагнул вперед, прижимаясь голой грудью к раскаленному кресту. Точно к возлюбленной — прямо напротив сердца…
Сперва боль ослепила и оглушила его. Затем сквозь пелену проступили свет, звуки, и он услышал, как со свистом втягивает сквозь зубы воздух, увидел, как отдаляется от него потемневший и потухший крест.
— Здравствуй, брат наш! — загремело по всему храму. — Приди к нам как равный к равным, и мы благословим тебя. В трудную минуту мы будем плечом твоим, руками твоими. Прими же знак своего служения!
«Еще раз?!» — изумился Сашка, но тут из тьмы храма выступил отец Сергий и протянул ему короткий меч, очень похожий на тот, что висел на боку у Тени. Он помог повесить его на левый бок, поправил перевязь и отступил назад в темноту.
— Прими же знак своего служения! — Теперь голос провозглашал на латыни.
И перед Сашкой оказался монах, протянувший ему серебряное распятие на цепочке. Повинуясь странному чувству, Сашка поцеловал изображение, и монах повесил крест ему на грудь. Крест приятно захолодил ожог, боль начала куда-то уходить…
Принять знак служения предложили теперь по-арабски, и Сашка получил от Кунта-Хаджи длинные четки из неизвестного черного камня. После нового призыва лама одарил Сашку странной вещью, похожей на веер, но из булатной стали с острейшими кромками. Японцы с поклоном подали пояс с сюррикенами, шаман — небольшой замшевый мешочек, а колдун в перьях — продырявленный камень. Сашка стоял, держа в руках подарки, и не знал, что делать дальше…
— Подойди к алтарю, брат наш, — велел голос.
Сашка вышел к алтарю, и тут же семь рук легли ему на грудь. Сильно кольнуло, и он чуть не вскрикнул. Ладони исчезли и унесли с собой боль от ожога. Скосив глаза, Сашка вторично еле удержался от крика: там, где только что был безобразный обугленный рубец, не было ничего! Девственно гладкая кожа!
— Мы заклеймили не тело твое, но твою душу, ибо никогда отныне не изгладится знак из нее, и никогда не забудешь ты сего дня! Ступай, воин! Иди и ищи врагов, что поносят Имя Господне и слепо тщатся на дело рук его! Мы благословляем тебя!..
Остальное было словно в тумане. Сашка стоял рядом с Вауыгрром и видел, как шла тем же путем Чапа. Она не рискнула сама полезть на пышущий жаром крест и дико завизжала, когда раскаленный металл коснулся ее левой груди. Но, видимо, от нее и не ожидали подвига охотника. Она тоже прошла испытание и получила какие-то дары…
— Молодец! — шепнул оказавшийся рядом Тень. — Ничего другого я от тебя и не ожидал, но — молодец!
«А я?»
«И ты — тоже». — Тень взъерошил шерсть на голове зверя. Затем, снова став обычным, сурово приказал:
— Пойдемте, нам еще домой добираться…
— Тень, стоянка двадцать пять минут. Мы пройдемся?
Тень повернулся на полке, потянулся:
— Лейтенант Волков-Райский! Сколько раз вам нужно повторять, что никакой тени здесь нет. Есть только генерал-майор Серебрянский. Так что будь так добр, обращайся ко мне по званию или по имени-отчеству.
Вот так. Выговор получен. В отличие от ответа…
— Идите, идите. — Яков Александрович снова отвернулся к стене. — Ноги промните и вообще… Только дверь поплотнее закройте — сквозит!
И мы с Вауыгрром двинулись к выходу из вагона…
Как странно все выходит. Вот, казалось, только-только был торжественный прием в ряды охотников на нечисть, вот только-только меня хлопали по плечам бывшие наставники, а ныне — старшие товарищи по общему делу, только-только я, получив «кратковременный отпуск в связи с окончанием обучения», отправился в Архангельск, где нашел Ленку… И вот теперь: прощай, веселое мирное житье-бытье…