нко, но и о том, что воевать в белых перчатках невозможно и без крови на войне не обойтись. Вы согласны? – решил он воспользоваться присказкой Рамоса.
– Согласен, – поняв его ход, улыбнулся Рамос. – Но… в разумных переделах, – наставительно поднял он наманикюренный пальчик. – Все, что касается того, что делается, как вы сказали, без белых перчаток, не должно создавать впечатления о наших солдатах как о варварах и кровавых маньяках.
– В разумных пределах, все будет в разумных пределах, – погладил заметно побелевший шрам Павел. – Я только просил бы выдать мне такое удостоверение, которое не ограничивало бы свободу передвижения, то есть чтобы я мог посещать и дивизионные штабы, и траншеи на передовой.
– Об этом можете не беспокоиться, такой пропуск-вездеход у вас будет… А теперь о другом. Когда вы думаете вернуться в Андорру?
– Я не знаю, – пожал плечами Маркин. – Ну, наверное, через неделю-другую, во всяком случае, не раньше, чем соберу достаточно много материала.
– Перед отъездом обязательно зайдите ко мне, – подошел к настенному шкафчику Рамос. – У меня к вам будет маленькая просьба, – достал он тускло блеснувший флакон. – Дело в том, что я хочу отблагодарить барона Скосырева за его бесценную посылку, тем более что в письме он намекает на то, что приличного одеколона в Андорре достать невозможно. А я в свое время, – горделиво улыбнулся он, – как бы это сказать поделикатнее, – ласково поглаживая флакон, чуть ли не пел Рамос, – приучил его к таким ароматам, каких в продаже просто не бывает: ведь этот одеколон я делал сам.
Короче говоря, хотя мои запасы и не бездонны, для барона Скосырева что-нибудь найдется. Этот флакон, – поймал он им солнечный луч, который тут же превратился в миниатюрную радугу, – я попрошу вас передать из рук в руки президенту Андорры. И напомните ему, что это я, Франциско Рамос, несколько лет назад предсказал барону необычную судьбу. Как только я его увидел, то сразу понял, что у таких людей, как он, особое предназначение. Как видите, я не ошибся! Могло ли прийти в голову штабс-капитану разбитой белой армии, что он станет президентом Андорры?! Да ни за что на свете, такое не может привидеться и во сне. А я, как только его увидел, сразу понял, что передо мной человек исключительной судьбы.
Глава ХVIII
Первые же репортажи Маркина, напечатанные в «Вестях Андорры», произвели фурор. Умница Маркин писал их так хитро, что ни Рамос, ни другие фалангисты придраться к ним не могли: ведь корреспондент независимой газеты рассказывал о героических буднях освободителей Испании от коммунистической заразы. Но читатель повнимательнее, ознакомившись с этими буднями, сразу видел звериный оскал и безудержную жестокость этих кровожадных освободителей. Вот как, например, Павел Маркин описывал штурм Бадахоса – довольно большого города близ границы с Португалией.
«Вооруженные допотопными винтовками и охотничьими ружьями республиканцы засели в старинной крепости, надеясь, что их защитят толстые крепостные стены. Не тут-то было! Верные друзья Франко, немецкие летчики из легиона „Кондор“, подняли в воздух три десятка „юнкерсов“ и устроили нечто вроде ковровой бомбардировки. Надо было видеть, как превращались в щебень стены крепости и как летали по воздуху ошметки тел защитников этого гнезда республиканцев.
А когда в дело вступили итальянские артиллеристы, в упор расстреливая засевшего в развалинах противника, стало ясно, что долго наемникам Коминтерна не продержаться. Так оно и случилось! Но даже когда город пал, стрельба продолжалась, правда, на этот раз – выборочно.
Следуя приказу Франко: „Коммунистическую заразу уничтожать на корню!“, генерал Ягуэ приказал согнать на арену для боя быков две тысячи пленных республиканцев. Их внимательно осматривали, и если находили на плече след от приклада винтовки, а при стрельбе он обязательно остается, расстреливали на месте.
Я уж не говорю о заваленных трупами улицах и переулках: оказывается, легионеры получили город в качестве добычи, они могли убить каждого, кто казался им красным и, само собой разумеется, конфисковать его имущество. Тогда же было официально объявлено, что всего в городе было расстреляно четыре тысячи граждан Бадахоса.
Когда я спросил у генерала, почему он все это разрешил и зачем эта дикая резня, он, не моргнув глазом, ответил:
– А вы чего ждали?! Думали, что я потащу с собой четыре тысячи красных?! И куда я их потащу? Моя колонна все время в движении, мы непрерывно наступаем, а ни тюрьмы, ни концлагеря у меня пока что нет.
Оставить их на свободе у себя тылу? Позволить им Бадахос снова сделать красным? Этого я допустить не могу. Так что другого выхода, кроме того, чтобы отправить их к праотцам, у меня не было.
Вывод из этой печальной истории можно сделать только один: так как фалангисты обречены на то, чтобы наступать, впереди еще немало городов, которые им придется освобождать от республиканцев. Так что Бадахос – это только начало, его судьбу могут повторить и Мадрид, и Барселона, и другие охваченные огнем города Испании».
Когда Борис Скосырев прочитал этот репортаж, который тут же перепечатали ведущие газеты Парижа, Лондона и даже Москвы, то не на шутку встревожился. Ведь, будучи очевидцем штурма Бадахоса, Маркин рассказал не только о звериной жестокости фалангистов, но и пригвоздил к позорному столбу Гитлера и Муссолини. Эти фашистские деятели упорно отрицают свое участие в гражданской войне в Испании, а Маркин рассказывает о ковровых бомбардировках немецких летчиков и об атаках итальянских артиллеристов.
– Как бы Гитлер не дал команду нейтрализовать Маркина, – взволнованно размышлял он. – А что, недоуменный звонок из Берлина, что, мол, за шустрый малый трезвонит на весь белый свет о том, о чем лучше помалкивать – и все, выстрел в затылок, который сделает якобы фанатик-республиканец, автомобильная катастрофа или что-нибудь в этом роде. Надо бы Пашку отозвать, а то ведь этот чертов Франко может перенести свою злобу на всю Андорру и двинет фашистские легионы на наши Долины.
Каково же было удивление Скосырева, когда через пару дней пред его очами предстал сам Маркин. Он был пропылен, растрепан, едва держался на ногах, но глаза блестели, а с лица не сходила мрачная улыбка заглянувшего в глаза смерти человека.
– Живой! – радостно обнял его Скосырев. – Слава богу, живой! Ну, как ты, что ты? Рассказывай, а то мы тут так переволновались, что я готов был ринуться следом за тобой.
– Прежде всего, позвольте передать вам большой привет и ответный презент от синьора Рамоса, – протянул он неправдоподобно изящную коробочку.
– Давай, давай, – дрожа от нетерпения, схватил Борис коробочку. – Догадываюсь! Я догадываюсь, что мог прислать Рамос. Спорим, что это одеколон?
– Не буду, – махнул рукой Маркин. – Тем более что Рамос сам рассказал о содержимом флакона. Вот уж не думал, – погладил он свой шрам, – что человек, у которого в фашистских кругах репутация холодного палача, в свободное от кровавой работы время занимается созданием благородных ароматов.
– Что ты в этом понимаешь?! – возмутился Скосырев. – Я этого человека знаю не один год и со всей ответственностью заявляю, что в своем деле Рамос – чародей, маг и волшебник. Хочешь верь, хочешь не верь, но если бы не он, если бы этот цирюльник не внушил мне веру в особое предназначение, я бы не сидел в этом кресле, а ты бы сторожил парижский гараж. Да-а, это одеколон! – приоткрыл он сверкнувший радугой флакон. – Это такой одеколон, – нанес он за ухо крохотную капельку, – что… что мы еще поживем! – радостно закончил Борис. Если бы ты разбирался в ароматах, то сразу бы понял, что, посылая этот одеколон, Рамос дал понять, что беспокоиться мне не о чем и что сейчас его интересует запах не пиренейского снега, а садов Мадрида.
– Ну и ну, – озадаченно улыбнулся Маркин. – Шифр у вас что надо, ни одной контрразведке он не по зубам.
– Вот-вот, – неожиданно посерьезнел Скосырев, – давай-ка лучше о разведке, а заодно и контрразведке. Должен тебе сказать, что за последнее время в Андорре появилось довольно много туристов: лазают, понимаешь, по горам, что-то зарисовывают, что-то фотографируют. Никакие это, по-моему, не туристы, а самые обыкновенные шпионы. Причем очень немногие говорят по-испански. Синдик Роблес сообщил, что среди туристов много немцев, англичан, американцев, венгров и даже русских и фотографируют они не столько вершины и водопады, сколько дороги, тропы и перевалы. Как думаешь, зачем?
– Затем, что территорию Андорры они рассматривают как кратчайший путь между Испанией и Францией.
– А зачем им этот путь? – въедливо продолжал Скосырев.
– Это и ежу ясно! – возбужденно вскочил Маркин и потер налившийся кровью шрам. – Если с захватом Бадахоса Франко вышел к границе с Португалией и именно через Португалию к нему пойдут танки, самолеты и пушки, то у республиканцев все гораздо сложнее. С моря их порты блокирует итальянский флот, а по суше к ним можно пробраться только через территорию Андорры.
– Вот именно! – подвел итог Скосырев. – Значит, рано или поздно Андорра станет прифронтовой зоной. Официально мы будем придерживаться нейтралитета, а на самом деле…Что мы будем делать на самом деле? – испытующе заглянул он в глаза Маркину. – Ты фалангистов знаешь лучше всех нас, видел их, так сказать, в деле…Что посоветуете, поручик? – жестко спросил он. – На чьей вы стороне?
– Во всяком случае, не на стороне Франко, – как о чем-то давно решенном ответил Маркин. – О республиканцах мне известно мало, но мятежей они не поднимали, к власти пришли законно и людей на аренах для боя быков не убивали – это я знаю точно. Одного этого достаточно, чтобы втихую, не крича на весь белый свет, поддерживать республиканцев. Если по нашим горам шастают их люди или люди, которые хотят им помочь, то пусть себе шастают, фотографируют и таскают на себе, на мулах или на быках, что им вздумается.
– Молодец! – хлопнул его по плечу Скосырев. – Именно такого ответа я и ждал. Но, – со свистом рассек он тростью воздух, – как ты правильно сказал, о республиканцах мы знаем мало, непростительно мало. Поэтому надо как можно быстрее отправить в Мадрид Зуева. Пусть он там засветится как корреспондент «Вестей Андорры», а заодно установит контакты с их руководством и вообще постарается понять, что нам может дать дружба с республиканским Мадридом. Если честно, – добавил он после паузы, – я очень боюсь, как бы власть там не захватили коммунисты. Если это произойдет, то Мадрид станет дурной копией Москвы, и тогда кровь польется такой рекой, какая не снилась и Франко. Мы это знаем на примере России: даже опричники Ивана Грозного не пролили столько крови, сколько большевики.