– Вот это другое дело, таким ты мне нравишься гораздо больше! – воскликнул Скосырев и со свистом рассек воздух своей любимой тростью. – Ну, с Богом, – неожиданно перекрестил он старого товарища. Потом заглянул в его глаза, увидел там горящие азартом огоньки, удовлетворенно улыбнулся, крепко его обнял и подтолкнул к двери.
Глава ХХI
Появление Зуева в Мадриде произвело самый настоящий фурор – таких огромных людей здесь никогда не видели, поэтому посмотреть на корреспондента «Вестей Андорры» приходили и стар и млад. А если учесть, что он поселился в отеле «Флорида», битком набитом какой-то странной публикой в шелковых рубашках и с длинными складными ножами – их здесь называли навахами – за поясом, то все решили, что человек из Андорры не кто иной, как их строгий предводитель.
Причина такого отношения к Зуеву был на удивление прозаична: просто он выкинул за окно одного из «шелковых» парней, который вздумал размахивать навахой. После этого вся разномастная публика отеля поджала хвосты и стала раскланиваться с Зуевым издалека. Как оказалось, парни-то они были хорошие, и дурака валяли от безделья. Все они добирались до Мадрида самыми разными путями и были летчиками интернациональной эскадрильи. Когда они где-нибудь в Загребе, Лионе или Манчестере записывались в эскадрилью, им говорили, что самолеты они получат на месте, но, как оказалось, самолетов в Испании было так мало, что всем летчикам их просто не хватало. Парни рвались в бой, хотели схлестнуться с «юнкерсами» и «мессерами», а вместо этого приходилось околачиваться в барах и волочиться за местными красотками.
Свой первый репортаж Зуев написал именно об этом, причем серьезную шпильку вставил французскому правительству во главе с Леоном Блюмом.
«Что бы ни говорили о республиканцах, – писал он, – но одно то, что во „Флориде“ живут летчики-добровольцы из пятнадцати стран, верное свидетельство того, что в Европе республиканцев любят, и не просто любят, а готовы отдать за их дело самое дорогое, что есть у каждого человека – свою собственную жизнь.
Ведь этим парням, которые добирались до Мадрида, бог весть, какими путями, никто ни копейки не платит, в любой момент они могут погибнуть, но никто из них не задается простейшими, на первый взгляд, вопросами: „Какого черта я здесь делаю? Какое мне дело до испанцев? За что, собственно, погибать?“
Можно понять их состояние, когда над Мадридом появляются фашистские бомбовозы и сбрасывают свой смертоносный груз на самые многонаселенные районы города. Причем, словно издеваясь, они бомбят не спеша, раз за разом заходя над целью. Они бомбят, а встретить их некому! Летчики есть, а самолетов нет.
В то же время – я это знаю из достоверных источников – где-то на франко-испанской границе пылятся ящики с разобранными истребителями, присланными одной дружественной страной. Собрать их – дело пары дней, и тогда в Мадриде перестанут гибнуть мирные люди. Но французское правительство наложило арест на эти ящики и отказалось пропускать их через границу. Эх, французы, вы, видно, забыли угрозу Бисмарка, который мечтал „приложить испанский горчичник к затылку Франции“! А ведь приложит, вот увидите, кто-то из последователей Бисмарка его мечту осуществит. Обязательно осуществит!
А пока что по „юнкерсам“ палят кто из чего может – из револьверов, винтовок и охотничьих ружей. Толку от этого, конечно, никакого. А потом люди разбредаются по своим углам, чтобы расчистить развалины и похоронить погибших. Летчики же от беспомощности и досады напиваются до положения риз, хулиганят, дерутся и утешаются готовыми оказать им любые услуги испанскими патриотками».
Эта публикация наделала много шума. Ее перепечатали ведущие газеты Европы, выделив жирным шрифтом укол в адрес Франции. Министерство иностранных дел Франции тут же заявило, что ни о каких ящиках ничего не знает, и вообще правительство республики как придерживалось, так и будет придерживаться политики невмешательства во внутренние дела Испании. Что же касается французских летчиков, которые, возможно, стали членами интернациональной эскадрильи, то это их личное дело, и французское правительство никакой ответственности за них не несет.
Борис Скосырев читал это заявление чуть ли не с лупой.
«Ага, – удовлетворенно потирал он руки, – дошло-таки и до вас. Вовремя Васька вспомнил про горчичник, очень вовремя. И то, что вы про ящики якобы ничего не знаете, тоже хорошо. Это значит, что они, по крайней мере, не арестованы, и если их переправить через границу не официально, то есть минуя таможню, этого никто не заметит. Вот что значит уметь читать между строк! – похвалил он сам себя. – Ну а с летчиками, как, впрочем, и не только с летчиками, все яснее ясного: если ты не в военной форме и прибыл в Мадрид по собственному желанию, то воюй себе на здоровье, но если погибнешь или попадешь в плен, то ни выручать, ни хоронить французское правительство тебя не будет. Что и требовалось доказать!
Думаю, что теперь французских добровольцев станет больше. А как они доберутся до той же Барселоны и дальше до Мадрида? Только через территорию Андорры. Надо будет и нам сделать вид, что никаких добровольцев мы знать не знаем: бродят, мол, по горам какие-то туристы, и вся недолга. Но они бродили и раньше, а пересчитать их по головам нет никакой возможности: с французской стороны граница охраняется кое-как, а с нашей вообще не охраняется, так что проследить за тем, кто вернулся, кто остался, кто пошел куда-то дальше, мы не в состоянии: у нас же нет ни армии, ни жандармерии.
Молодец! – похвалил сам себя Скосырев. – Это будет нашим вкладом в дело борьбы с фашизмом, и если победят республиканцы, они это оценят. А если на коне окажется Франко, то я всегда смогу сказать, что никогда не давал визы ни одному французу, венгру или американцу и, как они оказались в Мадриде, понятия не имею.
Теперь надо сделать так, чтобы Зуев растолковал это кому-то из руководства республиканцев. Нисколько не удивлюсь, если окажется, что они дипломатического языка не знают и читать между строк не умеют: сочтут заявление французского МИДа очередным потворством Франко, напечатают что-нибудь гневное в своей газете и на том успокоятся. А то, что французы, хоть и скрытно, но на их стороне, не поймут и, значит, ничего не сделают, чтобы перетащить эти чертовы ящики на свою территорию, как можно быстрее собрать самолеты и пустить их в дело.
Решено, – схватил карандаш Скосырев, – сейчас же отправлю шифровку Зуеву: пусть выйдет на кого-нибудь из членов правительства. Как он это сделает, его забота, но тянуть с этим делом нельзя».
В тот же день Зуев получил довольно странную телеграмму, в которой говорилось о какой-то посылке, которая пришла на его имя из Франции и в связи с его отсутствием он должен прислать доверенность, чтобы ее мог получить кто-то другой. Зуев все понял и тут же кинулся в отдел печати, который руководил работой всех иностранных журналистов.
И надо же так случиться, что первым человеком, с которым он там столкнулся, причем в прямом смысле слова, была Долорес Ибаррури. Да-да, та самая Ибаррури, которая была одним из вождей испанских коммунистов и которую в народе называли не иначе, как Пасионария, то есть Пламенная. Женщиной она была невысокой, но чрезвычайно юркой, резвой и резкой в движениях, поэтому с разбегу налетела на Зуева, ткнулась головой в его живот, как мячик, отлетела назад и чуть было не покатилась по лестнице. Зуев этого допустить не мог: он подхватил Долорес своими длинными ручищами, подбросил, как ребенка, вверх и со смехом поставил на ступеньки.
– Осторожнее надо, синьора, – укоризненно покачал он головой. – Представляете, что было бы с этой лестницей, да и с этим зданием, если бы вы меня сшибли и я загремел бы вниз.
– Представляю, – восхищенно разглядывала Зуева Долорес, – было бы землетрясение. Откуда вы такой? Вы явно не испанец: у нас таких геркулесов нет.
– Из Андорры, – сделал попытку расшаркаться Зуев, но задел своим сапогом мусорную корзину, та с грохотом опрокинулась и, подпрыгивая на ступеньках и пугая посетителей, покатилась вниз.
Зуев кинулся было за корзиной, но не догнал и, махнув рукой, смущенно прижался к стенке. А главная коммунистка Испании так звонко расхохоталась, что из дверей стали высовываться люди и спрашивать, что случилось.
– Все в порядке, – вытирая слезы, успокаивала их Долорес, – все в полном порядке. Просто в маленькой Андорре выросли такие большие люди, что даже в Испании им тесно. А как вы там оказались? – уже без улыбки спросила она Зуева. – И кто вы такой? Судя по акценту, как, впрочем, и по фигуре, – отступила она на шаг, чтобы получше разглядеть Зуева, – вы не уроженец Андорры.
– Конечно, нет, – не стал скрывать Зуев. – Я уроженец Воронежа, это такой город в России.
– Так вы русский?! – всплеснула руками Долорес и подпрыгнула, чтобы поцеловать Зуева. – Здравствуйте, Грандо руссо, добро пожаловать в Мадрид. А в каком вы здесь качестве?
– Вообще-то, я корреспондент «Вестей Андорры», – помявшись, ответил Зуев. – Но, прошу прощения, я не знаю, с кем разговариваю.
– Секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Испании Долорес Ибаррури, – протянула она сухонькую, но очень крепкую руку.
– Зуев, – не сразу ответил Василий, в котором мгновенно проснулась неприязнь к коммунистам.
– И давно вы из России? – сделав вид, что ничего не заметила, поинтересовалась Долорес.
– Давно, – почему-то начал злиться Зуев. – Без малого двадцать лет назад.
– Вы не поверите, но я почему-то именно так и подумала, – взяла его под руку Долорес и повела в конец коридора. – Тут есть свободный кабинет, давайте-ка там и потолкуем. Не сомневаюсь, что в Мадриде вы оказались не случайно. Или я не права? – шутливо ткнула она его в бок.
– От вас ничего не скроешь, – решил подыграть ей Зуев.
По дороге он напряженно вспоминал то немногое, что знал об Ибаррури. Родилась она в семье горняка, в компартии чуть ли не со дня ее основания,