– Бог с тобой! – успокоила ее Долорес. – Война – войной, а жизнь – жизнью. Главное, чтобы это было дитя любви, а все остальное – ерунда. Неплохо бы, конечно, чтобы у ребенка был отец, но и это не самое главное.
– У него будет отец, – тряхнула гривой волос Тереза. – Будет! Я нисколько не сомневаюсь, что, узнав об этом, – показала она на живот, – он обрадуется. Он хороший человек, очень хороший человек, и я его люблю!
– И кто же этот счастливец? – поинтересовалась Долорес. – Конечно, если это не секрет?
– От вас у меня секретов нет, – решительно заявила Тереза. – Этот, как вы говорите, счастливец – президент Андорры Борис Скосырев.
– Да ну?! – изумилась Долорес. – Вот так штука. Моя маленькая Тереза – первая леди Андорры? А что, в этом что-то есть. Он же вроде не только президент, но еще и то ли король, то ли царь, так что впервые в истории коммунистка станет королевой. Такого еще не было, от этого прецедента закачаются все троны Европы.
– Зря вы так, – насупилась Тереза. – Когда он нам помогал и пропускал через свою территорию танки, самолеты и другую технику, вы его нахваливали: какой он, мол, антифашист и демократ, а теперь…
– Ты меня не слушай, – по-матерински обняла ее Долорес, – это я от обиды, от обиды за тебя и за всех женщин. Наследить эти чертовы мачо умеют, иногда даже красиво, а потом хвост трубой – и только его и видели. Я вот что думаю, – деловито встала Долорес, – сейчас мы доберемся до штаба батальона, побудем там до вечера, а потом с каким-нибудь поручением я отправлю тебя в Андорру. Объяснись там со своим Борисом, он же человек чести, к тому же русский, а русские люди – отзывчивые, чуткие и добрые. Думаю, что эту новость, – показала она на живот Терезы, – штабс-капитан Скосырев – позволь мне называть его именно так – встретит с радостью и восторгом. Я же тем временем постараюсь подобрать тебе хорошее свадебное платье.
– Господи! – воскликнула Тереза и бросилась на шею Долорес. – Как же я счастлива! Как я счастлива, что у меня есть вы, Борис и мой будущий сыночек!
– Ну что ж, сыночек так сыночек, – поддержала ее Долорес, – хотя это может быть лишь началом. У меня было именно так: сначала сын, а потом дочка. Как-то они там, в далекой России? – взгрустнула она. – Они, конечно, сыты, одеты, обуты, но без материнской ласки детям не сладко, совсем не сладко. Все! – решительно оправила она юбку. – Поехали. Нас ждут.
А потом все было так, как и предсказывал Василий Зуев. Когда запыхавшаяся Мария рассказала Кольцову о том, что пошла к Терезе Лопес, чтобы заручиться поддержкой партии в намечавшейся кампании по организации канала для переброски детей в страны Европы, и та, от имени Долорес Ибаррури, не только горячо поддержала эту идею, но и заявила, что тоже поедет в Андорру, Кольцов понял, что дело принимает серьезный оборот: если в это предприятие включается компартия Испании, значит, ее одобряют в Кремле.
«А сделать что-то такое, что понравилось бы обитателям Кремля, для меня сейчас более чем важно, – подумал Кольцов. – Дети – это святое, и если мы их спасем, товарищ Сталин не сможет этого не заметить и, быть может, даст команду оставить меня в покое».
И надо же так случиться, что как раз в эти дни Франко предпринял генеральное наступление на Каталонию: он бросил на республиканцев пять армейских корпусов. Потрепанные республиканские части отчаянно сопротивлялись и наступление франкистов захлебнулось. Понеся большие потери, республиканцы были вынуждены снять несколько дивизий с других участков фронта, чем тут же воспользовались итальянцы и, не встречая никакого сопротивления, вышли к испано-французской границе.
Это было вопиющим нарушением тайных договоренностей между Римом и Парижем. Французы тут же открыли границу – и где через Андорру, а где и напрямую в Мадрид потянулись караваны с оружием и боеприпасами. Больше того, министерство иностранных дел заявило, что не исключает переброски в этот район французских войск. Тут уж не на шутку перепугался Франко: воевать с Францией никак не входило в его планы, и он кинулся в ноги Гитлеру, прося нажать на Париж.
Пока шла эта возня, Кольцов, Мария, Тереза и Зуев, воспользовавшись сложившейся обстановкой, помчались в Андорру. Как же радовался и ликовал Борис, встретив эту распрекрасную компанию! Он то хлопал по плечу Зуева, то целовал руку Марии, то, не забывая наполнять его рюмку, восхищался репортажами Кольцова. А вот напряженно державшуюся Терезу он не отпускал ни на шаг и пользовался любой возможностью, чтобы прикоснуться к ее волосам, плечу или руке.
Это так умиротворяюще подействовало на Терезу, что, сама того не замечая, она постепенно оттаяла, развеселилась, но, помня наставления мудрой Долорес и отказавшись от вина, выдернула из-за стола гиганта Зуева и пустилась с ним в пляс. То, что они изобразили, а это было какое-то немыслимое попурри из камаринской и фламенко, вызвало такой шумный восторг, такие бурные аплодисменты, что Борис тоже решил тряхнуть стариной и сбегал за гитарой. Понимая, что романсы в этой компании не пройдут, он вспомнил, как в окопах Первой мировой, приняв по стопке, господа офицеры в маршевом темпе наяривали стихи не кого-нибудь, а самого Пушкина.
– Как ныне сбирается вещий Олег
Отмстить неразумным хаза-арам,
Их села и ни-и-вы за дерзкий набег
Обрек он мечам и пожа-арам.
Его тут же поддержал Кольцов, а потом и Зуев, который, топая сапожищами, заорал во всю глотку:
– Так громче музыка-а,
Играй поб-е-ду,
И враг бежит, бежит, бежит.
– Так за царя… – начал было, но тут же спохватился Кольцов. – Стоп, дальше без меня.
– Ну и черт с тобой, – махнул рукой Зуев и обернулся к Борису. – Давай, президент, врежем так врежем, чтобы чертям тошно стало.
– Давай, – кивнул Борис, и они, как им казалось, запели, а на самом деле закричали на два голоса:
– Так за Царя, за Родину, за Ве-е-ру,
Мы грянем дружное «Ура, ура, ура!»
– Вот это да! – восхищенно захлопала Мария. – Вот это песня! Надо же, как Пушкина приспособили. Но вы не думайте, что вы одни такие. У немцев есть певец, который поет, казалось бы, невозможное: он поет на стихи Маяковского.
– Это кто же такой? – ревниво поинтересовался Зуев. – Я Маяковского читал: по-моему, его стихи не то что петь, но и читать не каждый сможет.
– А вот он смог, к тому же по-немецки! – гордо заметила Мария. – Его зовут Эрнст Буш, и он сейчас в Мадриде.
– Да? Что-то я о таком не слышал, – усомнился Зуев.
– Еще услышите! Вот увидите, скоро о нем заговорит вся Испания, он только начинает свои гастроли. По идее, я должна быть с ним – ведь я приехала в качестве его секретаря и переводчицы, но дети важнее.
– Дети? Какие дети? – отложил гитару Борис.
– Испанские сироты, те, которые застряли в Андорре и которых не пропускают французы.
– Ах, вот вы о чем, – вздохнул Борис. – Как ни грустно об этом говорить, но такая проблема существует. Мы готовы принять всех испанских сирот, больше того, я убедил своих подданных, извините, граждан, – смутился он, – брать детишек в свои семьи, и они согласились. Но сирот становится все больше, а население Андорры все то же. Короче говоря, ситуация безвыходная, и я просто не знаю, как быть дальше.
– Ради этого мы и приехали, – успокоил его Кольцов. – Я намерен дать в «Правде» серию репортажей, посвященных этой проблеме. Само собой, их перепечатают ведущие газеты Европы, подаст, наконец, свой голос Лига Наций, французов пригвоздят к позорному столбу – и им ничего не останется, как открыть свою границу.
– Самое странное, – усмехнулся Борис, – что после стремительного наступления итальянцев французы границу открыли, но только с односторонним движением: то есть из Франции в Испанию можно и ходить, и ездить, в том числе и через территорию Андорры, а вот во Францию дорога закрыта. Я не раз писал в Париж, возмущаясь этими порядками и объясняя, что ни одного взрослого испанца через свою территорию мы не пропустим, речь, мол, идет только о детях, но из Парижа ни ответа ни привета.
– Сволочи, – скрипнул зубами Зуев. – Посмотрел бы я на этих месье, если бы в подобной ситуации оказались их дети. Но есть, есть Божий суд, наперсники разврата, – погрозил он кому-то кулаком, – есть грозный судия, он ждет, он недоступен звону злата, и мысли и дела он знает наперед, – неожиданно для себя заговорил Зуев стихами, но тут же отчаянно смутился и, извинившись, проронил: – Это не я, это Лермонтов так сказал, по-моему, как припечатал.
– Он абсолютно прав, – подхватил Кольцов. – Я тоже считаю, что рано или поздно каждый получит по заслугам, но, как говорится, на Бога надейся, а сам не плошай. Короче говоря, мы с Марией должны побывать в семьях, которые приняли испанских сирот, поговорить с главами этих семей, с ребятишками, родители которых погибли от рук немецких летчиков, итальянских артиллеристов и испанских фашистов. Я запишу их рассказы, а Мария сделает фотоснимки. Кстати, я забыл спросить, все ли дети живут в семьях, или есть что-то вроде специальных детских домов, которые содержит правительство Андорры?
– Нет, таких домов у нас нет. Мы посоветовались с синдиками и решили, что в семьях детям будет лучше, – с едва заметным нажимом ответил Борис. – Но средства на содержание этих детей из президентского фонда выделяю я.
– Замечательно, – одобрительно кивнул Кольцов. – Когда мы можем приступить?
– Да хоть сегодня, – улыбнулся Борис. – Но лучше – завтра, потому что все это, – кивнул он на богато накрытый стол, – надо доесть и допить.
– За этим дело не станет, – повеселел Кольцов и предложил тост за дам.
Когда мужчины встали и, по-гусарски откинув локти, выпили по полной, к Борису, изобразив просительную гримасу, подошел Зуев.
– А можно мне с ними? В защите-то нуждаются не только детишки, но и гости, мало ли что там, в горах…