– А что мне сделается?! – заметно повеселевшим голосом ответила Тереза. – Полфляжки уже употребила, так что скоро запою. Жаль только станцевать не смогу: эта окаянная плита расплющила меня, как блин.
– Тереза, – с замиранием сердца спросил Зуев, – а пальцами ты шевелить можешь?
– Раз держу фляжку, значит, могу, – старательно бодрясь, ответила Тереза.
– Да нет, я про ноги. Пальцами ног шевелить можешь? Ты их хотя бы чувствуешь?
– Чувствую. Но шевелить не могу, очень больно.
– Это хорошо, – обрадовался Зуев. – Раз чувствуешь боль, значит, они живые! А крови нет? Я понимаю, там ничего не видно, но ты проведи ладошкой по плите, на которой лежишь: если рука сухая, значит, крови нет, а если…
– Мокрая! И еще какая мокрая, – всхлипнула Тереза. – По-моему я лежу в луже крови, – навзрыд заплакала она.
«А вот это хреново, – подумал про себя Зуев. – Изойдет кровью, и тогда ей ничем не поможешь».
– И знаешь, что я еще нащупала? – взяла себя в руки Тереза. – По-моему, я лежу в обнимку с бомбой.
– Как «с бомбой»? – не поверил свом ушам Зуев.
– Длинненькая такая, как сигара, а на хвосте стабилизатор.
– Не трогай! – крикнул в темноту Зуев, вспомнив, что немецкие летчики любили вперемежку с фугасами сбрасывать бомбы замедленного действия. – Оставь ее в покое! Лежи смирно и не шевелись. Не пройдет и года, как я до тебя доберусь, – решил пошутить он.
– Если будешь снабжать коньяком, то обязательно дождусь, – в том же духе ответила Тереза.
И вот наконец вход в пещеру стал таким, что Зуев смог туда протиснуться. Присев на корточки и упершись плечами в злополучную плиту, он почувствовал, что она чуточку качнулась.
«Ну вот, голубушка, – подумал он, выбирая точку опоры, – теперь ты моя, теперь я тебя отодвину. – А бомба-то полутонная, – погладил он подарок немецких летчиков, – если рванет, да еще в закрытом пространстве, от нас не останется даже пуговицы. Но если до сих пор не рванула, может, не рванет вообще?» – успокоил он себя и высунулся наружу.
– Эй, люди! – крикнул он. – Идите сюда. Сейчас я приподниму плиту, а вы хватайте женщину за руки и тащите наружу. И подальше, подальше от этой пещеры! Лучше всего за угол. О, как раз подъехала санитарная машина, – обрадовался он, – так что как можно быстрее отдайте ее врачам.
И вот, сцепив зубы и попросив помощи у Бога, Василий Зуев вдавил плечи в плиту и начал ее приподнимать. Трещали суставы, рвались сухожилия, но плита медленно, по сантиметру, начала приподниматься вверх. Как только между нею и Терезой образовался миллиметровый зазор, ее схватили за плечи, выдернули наружу и отнесли в санитарную машину. И хотя за Терезой тянулся кровавый след, обессиленный Зуев удовлетворенно улыбнулся, крикнул: «Живи долго!» и помахал рукой своей несостоявшейся фее.
Это было последнее, что он успел сделать. В тот же миг раздался такой чудовищный взрыв, что остатки здания превратились в мелкий щебень! Санитарную машину спасло только то, что она стояла за углом и взрывная волна ее не достала. Когда осела пыль и люди стали разбирать завалы, то они с ужасом обнаружили, что от «Грандо руссо» ничего не осталось – ни одежды, ни обуви, ни костей. Вообще ничего! Единственное, что они нашли: обрывок лацкана куртки с прикрепленным к нему значком чемпиона Каталонии по стрельбе из пистолета.
Через несколько дней, когда Тереза пришла в себя, врачи сказали, что ходить она будет. А вот из-за того, что произошел выкидыш, пришлось делать радикальную операцию.
– И что это значит? – поинтересовалась она.
– Только то, что рожать вы уже не сможете, – ответили ей.
– Ну, что ж, значит, не судьба, – вздохнула она, – значит, не быть мне королевой Андорры. А что с моим спасителем, он ранен или погиб?
– Синьора Зуева больше нет, он погиб как герой. Испания его никогда не забудет. А вам от него последний подарок, – вручили ей значок чемпиона Каталонии по стрельбе из пистолета.
– Ах, Зуев, 3уев! Ах, «Грандо руссо»! – разрыдалась Тереза. – Я знала, что ты меня любишь, знала, что я твоя фея, но что я могла сделать, я-то любила другого. Но теперь ты со мной, – прикрепила она значок к клапану кармашка кофты. – Всегда со мной!
В тот же день, чуть ли не последним самолетом, ее переправили в Марсель, а оттуда, на советском пароходе, в Одессу.
27 марта 1939 года пал Мадрид, а 31-го вся Испания была в руках Франко. На следующий день победоносный каудильо приказал напечатать во всех газетах написанный им самим указ, в котором говорилось: «Сегодня, когда Красная армия захвачена в плен и разоружена, националистические войска выполнили свои главные задачи. Война закончена».
Но на самом деле война не была закончена, и каудильо выдавал желаемое за действительное. Дело в том, что хоть и сильно потрепанные, но вполне боеспособные части республиканцев были не пленены, а всего лишь прижаты к испано-андоррской границе. По большому счету, никакого выбора, кроме как сдаться на милость победителя, у республиканцев не было – на это и рассчитывал Франко.
Но он не знал Бориса Скосырева! Когда до него дошла весть о гибели Зуева и фактической потере Терезы, его хватил такой удар, что несколько дней он не мог подняться с постели. Леди Херрд была в Лондоне, Виктор Гостев, который не знал о случившемся, занимался подготовкой свадебной церемонии в Париже, и лишь один Маркин как мог ухаживал за своим президентом.
Когда Маркин рассказал Борису о падении Мадрида и о том, что Франко на весь мир заявил, что никакие международные конвенции на пленных республиканцев не распространяются и он будет судить их как отпетых бандитов, то есть либо расстреливать, либо гноить на каторге, Борис решительно встал с постели.
– Черта лысого, этому плешивому карлику! – рубанул он любимой тростью по ближайшему цветку. – Пиши указ президента свободному народу Андорры, – приказал он. – «Я, Борис Первый, король и президент суверенной Андорры, повелеваю пропустить на территорию нашей страны оказавшихся в безвыходном положении испанцев. Больше того, я приказываю оказывать им всяческую помощь, в том числе продуктами, лекарствами и транспортными средствами.
Тем испанцам, которые захотят уйти во Францию, никаких препятствий не чинить, а тем, кто захочет остаться в Андорре, помочь в обустройстве.
Единственное условие: при пересечении нашей границы республиканские части должны сложить оружие и следовать по территории нейтральной Андорры без винтовок, пушек и пулеметов».
– Сильно, очень сильно! – воскликнул Маркин, поставив последнюю точку. – Этот указ войдет в историю. Вот только, – помявшись, продолжал он, – как отреагирует на него Франко?
– Плевать я хотел на этого маньяка! – снова взмахнул тростью Борис. – Напасть на Андорру ему не позволит Лига Наций. А кричать и угрожать крошка каудильо может сколько угодно, пока, даст Бог, не изойдет пеной.
Так оно и случилось. Узнав об указе Скосырева, Франко пришел в такое бешенство, что президента обещал повесить, а Андорру стереть с лица Земли. Но тут подала голос Франция, которой вовсе не улыбалось иметь такого агрессивного соседа: несколько дивизий были переброшены на юг, а франко-андоррскую границу открыли настежь.
Франко тут же притих, но злобу на Скосырева затаил и при случае обещал отомстить.
А благодарные испанцы, которых Борис спас от неминуемой гибели, еще долго благословляли его в своих молитвах: ведь очень многие республиканцы перебрались во Францию, а потом разъехались по всему свету. Но немалая часть басков ушла в горы и еще много лет вела партизанскую борьбу, не давая ни минуты покоя фашистскому режиму Франко.
Глава ХХХII
Некоторое время Франко было не до Андорры. Во время одной из встреч Гитлер сказал, что в соответствии с планом «Вайс» он готовит удар по Польше, а так как ее наверняка поддержат Париж и Лондон, то придется показать немецкий кулак французам и англичанам. В этой ситуации было бы неплохо, если бы Франко поддержал планы Германии и вторгся во Францию с юга.
Отказать Гитлеру, у которого он был в большом долгу, Франко не мог, но и воевать не очень-то хотелось: одно дело – сражаться с кое-как сколоченными республиканскими частями, и совсем другое – с регулярной французской армией. Поэтому, не говоря ни «да», ни «нет», Франко затягивал переговоры, как мог юлил и неоднократно переносил дату принятия окончательного решения. В конце концов, решив, что обойдется и без испанцев, Гитлер махнул на него рукой и занялся форсированной подготовкой плана «Вайс».
А в Пиренеях воцарилась тишина. На границах Андорры больше не стреляли, и как-то сразу потухший президент Скосырев оживлялся лишь тогда, когда получал московские газеты, в которых нет-нет да мелькали имена его русских друзей. И хотя Григория Штерна и Павла Рычагова он знал лишь по рассказам Кольцова, все равно очень обрадовался, прочитав в «Правде» об их победах на Дальнем Востоке.
Как оказалось, все началось с вторжения японцев в Маньчжурию и создания марионеточного государства Маньчжоу-Го, территорию которого они рассматривали как плацдарм для нападения на Советский Союз. Их планы были более чем дерзкими: сначала захватить Приморье и Северный Сахалин, а потом в районе Байкала перерезать Транссибирскую железную дорогу и оккупировать Восточную Сибирь.
Не откладывая дела в долгий ящик, японцы, с чисто азиатским коварством начали формировать мировое общественное мнение, раструбив во всех газетах, что земли в районе озера Хасан всегда принадлежали Маньчжурии, а сопки (по-военному – высоты) Безымянная и Заозерная – святыни маньчжуров, которым они издревле поклонялись и на которых молились. Дошло до того, что японский посол явился в Наркомат иностранных дел и от имени своего правительства предъявил требование снять с этих высот погранпосты и вывести всех военных из района озера Хасан, так как и озеро, и высоты принадлежат независимому государству Маньчжоу-Го.
Когда послу показали Хучунский протокол, подписанный еще в 1886 году, где было сказано, что эти земли принадлежат России, тот не обратил на это никакого внимания и заявил, что его правительство оставляет за собой право принять адекватные меры. На дипломатическом языке это означало, что Япония не остановится перед применением силы.