– Да ты что? – удивился Скосырев. – Неужели и мой тезка с ними? А как же русские братушки, как же Шипка, освобождение от турецкого ига и все такое прочее?
– Шипка, говоришь?! – не на шутку разозлился Маркин. – А ты вспомни, на чьей стороне воевали болгары во время Первой мировой! То-то же, не на стороне братушек, а на стороне Германии. Вот и сейчас, во время встречи с Гитлером, царь Борис поклялся в своей преданности, а потом смиренно попросил… Сейчас, – схватил он «Берлинер цайтунг», – чтобы не переврать, процитирую его слова по газете: – «Не забывайте, что там, на Балканах, вы имеете верного друга, – заверил он. – Не оставляйте его».
– Вот сволочь! – схватил Борис трость и со свистом рассек ею воздух. – Ведь сколько наших полегло, освобождая их от турок! Хотя бы в память о павших не вел себя так по-скотски. Нет, что ни говори, а друзей у России как не было, так и нет, – вздохнул он. – Попутчиков, да и то всего лишь на какое-то время, сколько угодно, а друзей – нет.
– Да гори они все ясным пламенем! – еще больше разозлился Маркин. – Сейчас нам не до них, сейчас самое время подумать о себе. Тут такое дело, – начал он издалека, – что с него надо было бы начать, но все карты спутала телеграмма от Иствуда. Вы были в таком состоянии, что лезть со своими проблемами я просто не решался. А проблемы-то серьезные.
– О господи! – рухнул в кресло Борис. – У тебя-то что еще за проблемы?
– Вообще-то, не столько у меня, сколько у вас. Но можно сказать и так, что проблемы у нас общие. Чтобы не ходить вокруг да около, прочтите-ка это письмо, – протянул он оклеенный марками синий конверт. – Оно пришло кружным путем, через Гибралтар, Лиссабон и Виши. Его автор, хоть и заочно, хорошо вам знаком: во всяком случае, в свое время вы им очень интересовались и даже попросили леди Херрд навести о нем справки в Лондоне.
– Филби? – вскинул брови Борис. – Неужели это письмо от Кима Филби? Я слышал, что он едва не попал в Дюнкеркский котел, с трудом добрался до Англии и по каким-то причинам из «Таймс» ушел.
– Да, теперь он занимается другим, куда более важным, делом, – туманно намекнул на что-то Маркин. – Могу лишь сказать, что, уезжая из Испании, он попросил меня, естественно, как коллегу, – торопливо добавил Маркин, – время от времени сообщать ему, что тут у нас происходит и не собирается ли Франко двинуть свои войска на север, чтобы ударить в тыл французам, которые как могли сопротивлялись немцам.
– Ох, и темнила же ты, Пашка, – досадливо поморщился Борис. – О том, что журналистика для Филби была лишь прикрытием, я знал всегда, и то, что он работает на английскую разведку, тоже секретом не было. Надеюсь, чтобы расшифровать письмо, его не надо проглаживать утюгом? – усмехнулся Борис и вскрыл конверт.
«Дорогой коллега! – начал читать он. – Сегодня, когда над нашими городами вместо дождя все чаще идет град, да такой ужасный, что уберечься от него нет никакой возможности, я вспоминаю времена, когда мы поднимали глаза на небо только для того, чтобы посмотреть, нет ли там облаков. А если воронье куда-то и летело, то не к нам, а от нас, и это нас нисколько не смущало.
Так случилось, что недавно я побывал в тех краях, где мы изводили чернила, сочиняя корреспонденции в свои газеты. И, знаете, кого я встретил? Того самого чародея запахов и ароматов, которого мы знали еще и как коллекционера часов. Он признался, что очень устал, что работа стала ему в тягость, и он попросил доверить ему должность представителя их фирмы в какой-нибудь тихой стране. Но так как он не может без боя быков, то просил направить его туда, где есть и матадоры, и пикадоры, и безжалостные быки. Учитывая заслуги перед фирмой, другой любитель боя быков просьбу нашего знакомого уважил и назначил его чрезвычайным и полномочным представителем фирмы в стране, где бой быков существует.
Перед посадкой на пароход он вспомнил какого-то барона, которого не знаю я, но, как он сказал, хорошо знаете вы. Во-первых, он просил передать барону, что просит у него прощения. Когда я спросил, за что, любитель боя быков ответил, что барон знает. И, во-вторых (как он сказал, в качестве искупления), сообщил о принятом где-то наверху решении недели через две имение у барона отобрать. А его самого за то, что до сих пор предоставляет кров людям, которых разыскивает правосудие как северного, так и южного соседей, поместить в один из санаториев, где барона вылечат не только от болезней, но и от заблуждений.
Поэтому, сказал бывший чародей, барону надо как можно быстрее сесть на пароход и отправиться за океан, где таких санаториев пока что нет.
Теперь, когда я выполнил просьбу известного вам синьора, со своей стороны могу сообщить, что в ближайшие дни буду в Лиссабоне и на всякий случай закажу на ваше имя, дорогой коллега, два билета на пассажирский лайнер „Монтевидео“: мне почему-то кажется, что вы не оставите барона одного и непременно к нему присоединитесь.
Крепко жму руку и желаю всяческих успехов! Ваш Старший коллега».
– Вот так письмецо-о, – плеснул себе хереса Борис, – как мы когда-то говорили, без бутылки не разберешься.
– А по-моему, все яснее ясного, – пригубил глоток коньяка Маркин. – Град, от которого нельзя уберечься – это немецкие бомбы, которые сыплются на Лондон. Воронье – самолеты легиона «Кондор», идущие на Мадрид. Чародей ароматов – ваш старый друг Рамос. А вот за что он просит прощения, я не знаю, – развел руками Маркин.
– Было дело, – вздохнул Борис. – Он меня чуть было на тот свет не отправил. Если бы Тереза не разбила тот чертов флакончик, не быть бы мне живу. Так, – потирая руки, продолжал он, – а что это за страна, куда Рамос напросился в качестве посла?
– Да Мексика же! – воскликнул Маркин. – Бой быков есть только там.
– Ну, а намек на изъятие имения не надо и расшифровывать, ясно, что речь идет о захвате Андорры. Вот только кому она достанется: Франко или Петэну?
– Я думаю, Франко.
– Почему?
– Потому что Петэн – марионетка, к тому же марионетка второсортная. И у него нет никаких заслуг в фашистском движении. А Франко три года воевал с республиканцами, в том числе с коммунистами, и, что бы там ни говорили, победил. Так что Андорра будет неплохим трофеем.
– А Лига Наций? – с надеждой уточнил Борис. – Она за нас не заступится?
– Да что она может, эта убогая Лига Наций, особенно теперь, когда Франция повержена, а Британия под колпаком люфтваффе?! Единственное, на что ее хватило, так это за нападение на Финляндию исключить из своих рядов Советский Союз.
– М-да, пожалуй, ты прав, – поскреб подбородок Борис. – Раньше косые взгляды Франко сдерживала Франция, а теперь, когда Франции нет, каудильо ничего не стоит договориться с фюрером, и тот даст добро на оккупацию Андорры. И что тогда? Тогда всех нас, и прежде всего меня, поместят в санаторий, а проще говоря, в концлагерь, где быстро излечат от республиканских заблуждений.
– Значит, пока не поздно, надо бежать, – жарко зашептал Маркин. – Пастухов Франко не тронет, на кой ляд ему пастухи, а вот нас – да, с нами, как ни крути, русскими людьми, он разберется в первую очередь. Для него все русские – коммунисты, я-то это знаю. У него на них большой зуб. Да и мы с вами, что ни говори, а неприятностей ему причинили немало. Как знать, быть может, история поставит нам это в заслугу, но платить собственной головой за две строчки в учебнике, по меньшей мере, глупо.
– Бежать-то бежать, но как? Как мы доберемся до Лиссабона? Ведь путь лежит через Испанию, а там нас схватят.
– Зачем же «через Испанию»? – резонно возразил Маркин. – Пойдем через петэновскую Францию. Во-первых, там нас никто не знает, и, во-вторых, мы им ничем не насолили, и до Бордо, а еще лучше до Нанта, даст Бог, доберемся. А там – на пароход или рыбацкий сейнер, и – в Лиссабон, где нас ждут билеты на уругвайский лайнер «Монтевидео».
– Кстати, – хлопнул себя по лбу Борис, – а почему ты решил, что это письмо от Филби?
– Так он же подписался. За глаза мы его называли Старшим коллегой, ведь Филби представлял не какую-нибудь захудалую газетенку, а солиднейшую «Таймс».
– Ну, что ж, – вздохнул Борис. – Будем считать, что Андоррская эпопея закончена. Не имею ни малейшего представления, что нас ждет впереди, но за то, что мы здесь сделали, стыдиться нам нечего. Ведь правда, а? – с надеждой спросил он у Маркина.
– Они еще не раз вспомнят нас добрым словом, – кивнул на горы Маркин. – Памятников нам, конечно, не поставят, но то, что страну в двадцатый век втащили мы, люди, я думаю, не забудут.
– Все, на этом точка! – решительно встал Борис. – Сколько у нас времени на сборы, недели две?
– Теперь уже одна, – почему-то взглянул на часы Маркин, – письмо шло целую неделю.
– Тогда – за дело. Не с пустыми же карманами отправляться в путь, за океаном голытьбу не любят. Эх, Пашка, Пашка, были бы мы прежней командой, с Костиным, с Зуевым, с Гостевым… Да, кстати, а куда девался поручик Гостев, что-то я его давно не видел?
– Он просил об этом не говорить, но теперь, я думаю, можно, – слегка потупившись, ответил Маркин. – Поручик Гостев подался в маки.
– Куда-куда? – не понял Борис.
– В маки. Так называют французских партизан. Виктор сказал, что ему все равно где бить бошей: на русских просторах, как мы это делали в Первую мировую, или во французских виноградниках, но немцев, тем более фашистов, он люто ненавидит и будет бить их смертным боем.
– Молодец, Витька! – хлестнул воздух тростью Борис. – Я бы и сам не прочь, но, – развел он руками, – есть много всяких «но».
Глава ХХХIV
Одним из главных «но» было событие, которое, в самом прямом смысле слова, могло изменить ход истории не только в Европе, но и во всем мире. Все началось с того, что неподалеку от родового имения лорда Гамильтона «Дауганвел Касл» разбился новейший немецкий самолет «Ме-110». Летчик, правда, успел выброситься с парашютом и благополучно приземлился на заросшем травой поле. Первым его обнаружил местный фермер Дэвид Маклин. Услышав рев падающего самолета, он выскочил из дома и увидел спускающегося парашютиста.