3) независимая монетарная политика, направленная на решение внутренних проблем57.
По Бреттон-Вудским соглашениям западные страны выбрали последние два пункта. Более того, контроль над перемещениями капитала скорее усилился. Хороший тому пример – принятый правительством США в 1963 году Акт равновесия обменных курсов. Его основной целью было ограничение американских частных инвестиций в другие страны.
Но в самой Бреттон-Вудской системе крылся принципиальный изъян. Попытки воспроизвести план Маршалла в виде межправительственной экономической помощи потерпели полное фиаско в развивающихся странах. Со временем американская помощь обросла требованиями военного и политического характера, предъявляемыми Вашингтоном странам-получателям, что вовсе не всегда служило интересам бедных стран. Даже если бы этого не было, маловероятно, что такие впрыскивания капитала помогли бы решить проблемы большинства стран Африки, Азии и Латинской Америки. Действительно, в рамках программ помощи, представлявшихся Уолтом Ростоу[68] и другими экономистами, бедные страны получили немало средств, но львиная доля денег была пущена на ветер или попросту украдена58. Насколько Бреттон-Вудская система помогла экономическому восстановлению стран Запада, настолько она разочаровала инвесторов, стремившихся вкладывать капитал в заграничные проекты. С одной стороны, она позволила правительствам поставить во главу угла полную занятость, подчинив этой цели монетарную политику. Но, с другой стороны, она же создала потенциальные конфликты между вторым и третьим пунктами означенного выбора. По сегодняшним меркам дефицит американского бюджета в 1960-х годах был крайне малым. Однако и его хватало, чтобы вызвать недовольство и упреки со стороны французов. Вашингтон, по мнению Парижа, вел себя как средневековый монарх, имеющий возможность чеканить монету и, соответственно, снижать ее стоимость. Франция пеняла США на то, что те получают выгоду от печатания долларов, злоупотребляя положением страны с резервной валютой в обращении. Гвоздь в гроб Бреттон-Вудской системы забило решение администрации Никсона (1971 год) полностью отказаться даже от формальной возможности золотого покрытия доллара59. Когда арабские страны объявили Западу нефтяное эмбарго после Войны Судного дня 1973 года, центробанки большинства стран ответили на скачок цен ослаблением кредитной политики. Это привело к кризису инфляции, то есть ровно к тому, о чем предупреждал генерала де Голля его экономический советник Жак Рюфф60.
Валюты пустились в свободное плавание, расцвел рынок внешних заимствований (в том числе еврооблигаций), и в 1970-е годы частные капиталы свободно потекли через границы. Западные банки наперегонки бросились осваивать поток нефтедолларов, обрушившийся на арабские страны. Банки решили вкладывать арабские доллары в старую добрую Латинскую Америку. Латиноамериканские страны увеличили внешние заимствования в четыре раза – с 75 до 315 миллиардов долларов за период с 1975 по 1982 год. (Восточноевропейские страны тоже вышли на рынок внешних займов, что было явным признаком заката социализма.) В августе 1982-го Мексика объявила, что более не в силах обслуживать свой долг. Весь континент оказался на грани банкротства. Но времена, когда банкиры могли надеяться на отправку линкоров к берегам страны, не платящей по долгам, ушли безвозвратно. Теперь роль финансовых полицейских играли МВФ и Всемирный банк. Их девизом стали “условия” – без реформ не будет денег. Их любимым лекарством – программа структурных реформ. Курс лечения стран-должников – впоследствии прозванный “Вашингтонским консенсусом” – состоял из десяти пунктов, которые грели бы душу любому правительству Британской империи[69]. Первым в списке стояло требование соблюдения бюджетной дисциплины (для снижения дефицита). Налоговая база должна была быть расширена, а налоги снижены. Обменный курс и процентные ставки отдавались на откуп рынку. Границы открывались для торговли и, что особенно важно, иностранного капитала. “Горячие” деньги, бывшие почти под запретом при Бреттон-Вудской системе, вернулись к жизни.
Противники МВФ и Всемирного банка видели в этой политике продолжение классического американского империализма. Они уверяли, что деньги МВФ и Всемирного банка страны-получатели потратят на покупку американских товаров у американских компаний, причем во многих случаях это будет оружие, помогающее сохранить власть кровавых диктаторов или коррумпированных олигархов. А все тяготы структурных реформ лягут на плечи простых граждан кредитуемых стран. Стоило правителю страны “третьего мира” отступить от требований “финансовых полицейских”, как у него сразу начинались неприятности. В 1990-х, когда редкая встреча в верхах обходилась без выступлений антиглобалистов, эти аргументы стали особенно популярны. От этих обвинений легко отмахнуться, когда они написаны на транспарантах и скандируются толпой сытой западной молодежи. Но когда их повторяют бывшие чиновники финансовых детищ Бреттон-Вудса, стоит прислушаться повнимательнее.
Джон Перкинс утверждает, что в бытность главным экономистом бостонской консалтинговой компании “Чарльз Т. Мейн” он должен был добиваться, чтобы деньги МВФ и Всемирного банка, ссужаемые Панаме и Эквадору, тратились на закупку товаров, поставляемых американскими корпорациями. По его собственным словам, он и подобные ему “киллеры от экономики” были “обучены… строительству Американской империи… созданию условий, при которых все доставалось Америке, ее компаниям и ее правительству”:
Экономические махинации, обман, ложь, совращение людей нашим образом жизни и экономические киллеры помогли построить империю, невиданную в мировой истории. Моя истинная цель заключалась в выдаче кредитов другим странам, огромных кредитов, гораздо больших, чем они могли оплатить. Мы предоставляли заем, львиная доля которого потом оказывалась в США. Долг и проценты по нему превращали другую страну в нашу прислужницу, в нашу рабыню. Двух мнений быть не может, это – империя61.
В своей книге “Исповедь экономического киллера” Перкинс заявляет, что президенты Эквадора Хайме Рольдос Агилера и Панамы Омар Торрихос были убиты в 1981 году за попытку противостоять политике “союза правительства и банкиров, строивших империю”62. Но в этой истории есть странности. США не ссужали Панаме и Эквадору какие-то несусветные суммы – в 1970-х годах эти страны получили 197 миллионов долларов и 96 миллионов долларов, в сумме менее 0,4 % всей американской помощи. Более того, эти страны не были главными покупателями американских товаров. В 1990 году на их долю приходилось соответственно 0,22 % и 0,17 % американского экспорта. К тому же два президента не были столь уж значительными фигурами, чтобы их убивать. “МВФ и Всемирный банк дают кредиты странам, оказавшимся в кризисе, а не тем, которые имеют значение для американских корпораций”, – говорит все тот же Роберт Зелик.
Но обвинения в неоимпериализме продолжают звучать. По словам Джозефа Стиглица, лауреата Нобелевской премии по экономике и главы Всемирного банка с 1997 по 2000 год, МВФ в 1980-х годах не только “в идеологическом раже насаждал идею превосходства рынка”, но и придавал своей роли “явные признаки империализма”. Более того, по мнению Стиглица, “многие предложения, на которых настаивал МВФ, например преждевременная либерализация рынка капитала, приводили к нестабильности в мире… Рабочие места постоянно сокращались, потому что приток и отток спекулятивных денег, частых спутников либерализации рынка, не оставляли камня на камня от экономики”, пишет он, добавляя, что “даже в тех странах, где был отмечен рост, принес он плоды богатым и, особенно, очень богатым”63. В своем обличении МВФ и Уолл-стрит Стиглиц как будто забывает, что в 1980-х годах не только они настаивали на свободном перемещении капиталов. Путь либерализации проложила Организация экономического сотрудничества и развития, за которой (после обращения в новую веру французских социалистов Жака Делора и Мишеля Камдессю) пошла Еврокомиссия и Совет Европы. Можно утверждать, что рождению Вашингтонского консенсуса предшествовал консенсус Парижский (а тому – Боннский)64. В Лондоне правительство Маргарет Тэтчер тоже пошло по пути либерализации рынка капитала безо всякой подсказки Вашингтона. Скорее уж Рейган последовал примеру Тэтчер, а не наоборот.
Хайме Рольдос Агилера в Эквадоре…
…и Омар Торрихос в Панаме – предполагаемые жертвы “экономических киллеров”.
Елавное обвинение Стиглица в адрес МВФ состоит в том, что, по его мнению, Фонд неправильно действовал во время азиатского кризиса 1997 года. Стиглиц считает, что сочетание кредитов объемом в 95 миллиардов долларов нуждающимся странам с условиями Вашингтонского консенсуса (высокие ставки, низкий бюджетный дефицит) лишь усугубило кризис. Эту точку зрения во многом разделяет экономист и публицист Пол Кругман65. Сомнений по поводу серьезности того кризиса нет. В Индонезии, Малайзии, Южной Корее и Таиланде в 1998 году был значительный экономический спад. Но ни Стиглиц, ни Кругман не предлагают рецепта лечения этого кризиса кейнсианскими пилюлями – свободным обменным курсом и увеличением бюджетного дефицита. На обвинения Стиглица едко ответил Кеннет Рогофф, ставший главным экономистом МВФ сразу после того кризиса:
Правительства обращаются за помощью к МВФ, когда им не удается найти покупателей облигаций государственного займа и когда национальная валюта начинает резко падать. Стиглиц предлагает увеличить бюджетный дефицит, то есть взять в долг еще больше, и напечатать еще больше денег. Как кажется, Вы верите в то, что граждане неожиданно обретут веру в национальную валюту, если ее больше напечатать. Вы, судя по всему, уверены, что если инвесторы не хотят вкладываться в государственные облигации, то, если их выкинуть на рынок еще больше, покупатели выстроятся в очередь. Мы, живущие в реальном мире, имеем основания и опыт предполагать обратное. Мы, скромные земляне, по опыту знаем, что если правительство, которому не хватает денег, начинает их печатать, то это порождает инфляцию, с которой зачастую страна не в силах справиться. На Вашей далекой планете, возможно, экономика подчиняется другим законам, но в нашем мире неспособность правительства, стоящего на грани банкротства, сократить дефицит ведет к ухудшению ситуации