сь от подступающей рвоты.
– Так, джентльмены, внимательно посмотрите вокруг. Мы займемся уборкой. Нужно закончить поскорее, – обратился Филип к Нику и Бобби – своим друзьям… и к Брайану тоже, но брат его не услышал его. Он был слишком потрясен увиденным и в этот момент не слышал ничего, кроме яростного стука собственного сердца. Казалось, что все это не по-настоящему. Он не мог поверить в то, что видел.
В коридоре и на пороге гостиной все еще лежало то, что осталось от других несчастных – части тела и не поддающиеся опознанию куски мяса в лужах запекшейся крови. Два дня назад Филип начал называть такие останки «стейком двойной прожарки». Судя по всему, при жизни это были подростки – то ли дети хозяев дома, то ли жертвы традиционного южного гостеприимства, обернувшегося ночным кошмаром для всех, включая хозяев. Хватило одного укуса. Из-под одного тела, лежавшего лицом в пол, до сих пор тонкой струйкой текла густая красноватая жидкость, словно из прохудившегося крана. В черепах мертвецов торчали лезвия кухонных ножей, загнанные по самую рукоять, – словно флаги первопроходцев на покоренных вершинах.
Брайан прикрыл рот рукой, пытаясь сдержать рвотные позывы. Внезапно что-то закапало ему на макушку. Он поднял голову.
Очередная капля крови, стекающей с люстры, приземлилась ему прямо на нос.
– Ник, принеси несколько брезентовых покрывал, которые мы видели в…
На этих словах Брайан вдруг согнулся и рухнул на колени. Рвота хлынула на паркет. Желтоватозеленая желчь потекла по канавкам между плитками, смешиваясь с кровью лежавших на полу мертвецов.
От облегчения у Брайана даже слезы на глаза навернулись: его тошнило уже четвертый день, но только сейчас он, наконец, смог облегчить желудок.
Филип Блейк громко выдохнул: адреналин все еще бурлил в крови. Первым его побуждением было подбежать к брату и хорошенько его встряхнуть, но Филип сдержался. Положив окровавленный топор, он снова взглянул на Брайана и закатил глаза. Непонятно, как он еще не натер мозоли на веках за все те годы, что ему приходилось так делать. Но ничего не попишешь. Этот сукин сын все же его брат. А семья – самое дорогое, что есть у человека. Особенно в такие времена, как сейчас. Даже внешне Брайан очень похож на Филипа, несмотря на разницу в три года, – и с этим тоже ничего не поделаешь. Высокий, поджарый и мускулистый Филип Блейк, как и Брайан, унаследовал от матери-мексиканки и смуглую кожу, и волосы, черные как вороново крыло, и карие миндалевидные глаза. Мама Роза в девичестве носила фамилию Гарсия, и ее яркие латиноамериканские черты возобладали в потомстве над генами Эда Блейка – грубого здоровяка-пропойцы, среди предков которого числились только ирландцы и шотландцы. Но Филипу от отца достались хотя бы рост под сто девяносто и крепкие мышцы, а Брайану, похоже, не досталось ничего. Стоя посреди коридора в линялых джинсах, рабочих ботинках и мятой хлопковой рубашке, с длинными висячими усами и тюремным тату в виде байкера на мотоцикле, Филип сверлил брата презрительным взглядом и чувствовал, что вот-вот сорвется. Еще чуть-чуть – и он выскажет этому слюнтяю все, что о нем думает. Но внезапно из глубины прихожей, от двери, донесся какой-то шум.
Бобби Марш – друг Филипа еще со школьной скамьи – стоял рядом с лестницей, неспешно вытирая лезвие топора о широченную штанину Толстяк тридцати двух лет от роду, так и не доучившийся в колледже, с длинными сальными волосами, собранными в конский хвост, он был из тех, кого в школе называли «пончиком». Бобби глядел на Брайана и содрогался от взрывов нервного, рваного смеха, колыхаясь всем своим внушительным пузом. Едва ли вид согнувшегося в рвотных муках человека доставлял ему удовольствие – это был не столько настоящий смех, сколько разновидность нервного тика. Когда на Бобби такое находило, он просто ничего не мог с собой поделать.
Это началось три дня назад, когда Бобби впервые столкнулся с живым мертвецом – в туалете на заправочной станции возле аэропорта Огасты. Вымазанный кровью с головы до ног, зомби вышел из кабинки, волоча за собой шлейф туалетной бумаги, и зашаркал прямиком к Бобби, уже примериваясь к сочному куску. Но Филип бросился другу на выручку и размозжил мертвецу голову железным ломом.
Так и выяснилось, что зомби можно убить, проломив ему череп. И в тот же день Бобби начал слегка заикаться, много говорить и нервно смеяться. Это был своего рода защитный механизм или последствия шока. Бобби был единственным во всей компании, кто пытался искать объяснения случившемуся: «Это, видать, в воду какая-то дрянь попала. Типа чумы какой, мать ее за ногу». Но Филип не желал слышать никаких дурацких объяснений и каждый раз, как Бобби начинал болтать, живо его затыкал.
– Эй! – прикрикнул Филип на толстяка. – Тебе это кажется забавным?
Бобби затих.
В дальнем конце гостиной возле окна стоял Ник Парсонс – еще один школьный товарищ Филипа. Он напряженно вглядывался в темноту – должно быть, пытался понять, не затаилась ли во дворе еще парочка мертвецов. Ник смахивал на морского пехотинца: короткая стрижка, широкие плечи, суровый взгляд, куртка цвета хаки. Ему труднее всех оказалось свыкнуться с мыслью о том, что им придется убивать то, что недавно было людьми. Всю жизнь Ник следовал библейским заветам, и то, что происходило сейчас, несколько пошатнуло его убеждения. Он с грустью в глазах наблюдал за Филипом, грозно нависшим над Бобби с высоты крыльца.
– Прости, чувак, – пробормотал Бобби.
– Там – моя дочь, – рявкнул Филип в лицо Маршу. Тот потупился: в любую секунду брат Брайана мог вспыхнуть гневом, а злить его не стоило.
– Извини…
– Займись делом, Бобби. Принеси брезент.
В нескольких шагах от Филипа Брайан в очередной раз согнулся, выплеснув последнее, что еще оставалось в желудке, и зашелся сухим кашлем.
– Потерпи, еще немного, – Филип подошел к брату и осторожно похлопал его по плечу.
– Я… – Брайан запнулся, пытаясь собраться с мыслями.
– Ничего страшного, братишка. Со всеми бывает.
– Прости…
– Все нормально.
Брайан наконец взял себя в руки, выпрямился и тыльной стороной ладони вытер губы.
– Так вы и правда всех перебили?
– Думаю, да.
– Уверен?
– Да.
– Вы везде проверили? В подвале? В комнатах для слуг?
– Да, везде. Во всех комнатах, в подвале и даже на чердаке. Последний мертвец вышел на звуки твоего кашля, когда ты в шкафу прятался. Ты так кашлял, что даже мертвого смог разбудить. Маленькая девочка… она попыталась сожрать один из подбородков Бобби.
Брайан шумно сглотнул.
– Все эти люди… они ведь жили здесь.
– Больше не живут, – вздохнул Филип.
Брайан оглянулся и снова посмотрел на брата.
– Но они же… это же… семья…
Филип кивнул, но промолчал. Ему захотелось пожать плечами – ну и что, черт возьми, что это была семья? Но он ничего не сказал. Он не желает думать, что убивает тех, кто совсем недавно был чьей-то мамой, почтальоном или работником заправочной станции. Брайана, чертова умника, вчера понесло рассуждать о морали и этике. С точки зрения морали, заявил он, убивать нельзя никого. Никогда. Но вот с точки зрения этики – дело другое. Убивать в целях самозащиты – вполне этично. Придя к такому выводу, Брайан успокоился, но Филипу с самого начала плевать было на эти умствования. Он попросту не считал, что лишает кого-то жизни. Разве можно убить того, кто и так уже мертв? Размозжил ему черепушку и пошел дальше – о чем тут еще рассуждать и думать?
Мало того, сейчас Филип не думал даже о том, куда они пойдут дальше, хотя и понимал, что рано или поздно решать это придется ему: сложилось так, что именно он стал вожаком их маленькой разношерстной компании. Но пока было не до этого. Эпидемия началась всего семьдесят два часа назад, и с того момента, как мертвецы обрели жуткое подобие жизни, Филип Блейк мог думать только об одном: как защитить Пенни. Именно поэтому два дня назад он и увел всю компанию из родного городка, подальше от людных мест.
Братья были родом из Уэйнсборо, небольшого местечка в центральной части Джорджии, которое превратилось в сущий ад, как только жители один за другим начали умирать и вновь оживать. Будь Филип сам по себе, он, может, и не уехал бы, но Пенни нужно было уберечь любой ценой. Именно из-за Пенни он обратился за помощью к школьным товарищам. Именно из-за Пенни Филип решил ехать в Атланту, где, если верить новостям, находился ближайший лагерь для беженцев. Все это – только ради дочери. Ведь с некоторых пор Пенни – это единственное, что заставляет его хоть как-то шевелиться. Единственный бальзам на его израненную душу. Еще задолго до этой необъяснимой эпидемии Филип привык, что каждую ночь, ровно в три пополуночи, мучительный спазм сжимает его сердце. Потому что ровно в три пополуночи – вот уже почти четыре года назад – он стал вдовцом. Сара отправилась в гости к университетской подруге, немного выпила и на обратном пути не справилась с управлением на мокрой от дождя дороге.
В тот момент, как Филип увидел на опознании мертвое лицо жены, ему стало кристально ясно: жизнь уже никогда не вернется в привычное русло. Филип работал на двух работах, чтобы Пенни ни в чем не знала нужды, но заполнить пустоту в душе было нечем. Он точно знал, что никогда уже не станет прежним, и вся его жизнь сосредоточилась в дочери. Как знать, не потому ли все это сейчас происходит? Шуточки Еоспода Бога… Когда придет саранча и реки потекут кровью, во главе отряда встанет тот, кому на самом деле есть что терять. – Да какая разница, кем они были? – наконец ответил брату Филип. – Или чем они были.
– Наверное… да, ты прав, – ответил Брайан. Он сел, скрестив ноги, и стал наблюдать, как Бобби и Ник расстилают брезентовые полотнища и мусорные пакеты и по одному заворачивают в них трупы, с которых все еще капала кровь.
– Главное, что теперь в этом доме безопасно. Пока что. Сегодня заночуем здесь. А завтра, если найдем хотя бы немного бензина, уже будем в Атланте.