Но Александр IV тем временем сидит в кабинете, завален бумагами по уши — будто реально работает, а не планирует убийство жены. Вид бодрый, глаза живые, даже улыбается. Слишком живой для покойника, который должен был сдохнуть вчера.
— Саша, — тихо позвала она и шагнула ближе. — Ты тут совсем в бумагах утонул, про ужин забыл? Хотя может, аппетит пропал после того, как узнал о яде?
Император смотрит на неё остро — как хищник перед прыжком, потом опять включает приличного мужа. Актёр хренов.
— Дорогая! — ручку отложил и тянется к ней. — Работа заела, сам не рад. Но слушай сюда — я решил. Пока нас обоих не убили.
— И что ты там надумал? — Мария села рядом, изображая заботу так же легко, как планирует вдовство.
— Через пару месяцев поедем в отпуск, — сказал он, будто обсуждает погоду. — Мальдивы, Сейшелы, хоть на тот свет — выбирай сама. Хотя на тот свет мы, кажется, уже собираемся.
Мария чуть не рассмеялась — вот так новости. Сидит перед ней, строит планы на будущее, как будто у них обоих есть это самое будущее. Трогательно до слёз.
— Великолепно, — выдавила она. — Я вообще уже забыла, когда отдыхала по-человечески. Только мы вдвоём, да? Без охраны, без свидетелей… Романтично.
— Да, — сказал он тихо и зачем-то чмокнул её в лоб. Прощальный поцелуй? — В последнее время ты как на иголках. Может, к врачу сходишь? Или сразу к патологоанатому?
— Не надо мне врачей, — отмахнулась Мария. — Они только констатируют смерть. Я просто хочу на море и забыть обо всех делах. И обо всех трупах.
— Я не позволю своей жене так сильно уставать, — подмигнул он. — Вечный покой — это моя забота.
Вот это «моя жена» прозвучало как эпитафия. Она встала, подошла к окну, делая вид, что смотрит на город. На самом деле прикидывала, с какого этажа лучше падать.
— Саша, помнишь нашу свадьбу? — спросила она вдруг.
— Ну конечно помню. Самый счастливый день… до сегодняшнего.
— Тогда ты сказал, что мы вместе до гроба. Что никто нас не разлучит.
— И я сдержу слово, — его голос стал холодным как лёд. — Мы действительно будем вместе. В соседних могилах.
Повисла тишина. Только часы тикали — как будто отсчитывали последние минуты их жизней. Или их брака. Хотя какая разница?
— Да, — выдохнул он наконец. — Я до сих пор так думаю. Кстати, я всегда считал, что брак держится на доверии. Всё остальное — ерунда. Ты с этим согласна?
— Ну конечно, — сказала она, чувствуя, как сердце отбивает дробь смертника. — Доверие решает всё. Особенно когда его нет.
— Вот именно. Если трещит доверие — всё остальное посыплется к чертям быстрее, чем карточный домик в торнадо.
Мария аж передёрнулась от такой трогательной заботы о семейных ценностях.
— Ты о чём вообще? — спросила она максимально ровно, словно обсуждали погоду, а не рыли друг другу могилы.
— Да ни о чём конкретном, — усмехнулся Александр и посмотрел на неё так, будто она была последним куском торта на поминках. — Просто мысли вслух. Старею, наверное… Или мудрею. Хотя разница невелика — и то, и другое ведёт к могиле.
Он снова взялся за ручку и стал делать вид, что работает. Но Мария понимала — он её изучает как патологоанатом труп. Препарирует каждый жест, каждый вздох.
— Ладно, не мешаю тебе спасать мир, — сказала она и пошла к двери.
— Мария, — окликнул он голосом, от которого хотелось креститься.
Она обернулась и попыталась выглядеть спокойной, хотя внутри всё горело синим пламенем.
— Что? Ещё одна лекция о семейных ценностях?
— Я тебя люблю. Запомни это.
Прозвучало как «Прощай, дорогая» перед казнью. Романтика чистой воды. Она кивнула и вышла из кабинета. В коридоре встала у стены и попыталась отдышаться. Игра становилась интереснее — ставки росли, правила менялись каждую минуту, а судья явно был подкуплен. Но козырь у неё был — старый как мир женский козырь. Тот самый, что довёл до ручки не одного Наполеона.
Мария посмотрела на своё отражение в окне и усмехнулась хищно.
— Ну ничего, Саша… Я всё равно узнаю правду. Хоть из-под земли достану. А если понадобится — и туда же тебя отправлю. С любовью, конечно.
Я стоял у этой проклятой кабинки уже полчаса. Терпение кончалось. Запах общественного сортира бил в нос — идеальная атмосфера для государственных дел.
— Ты что там, истукан безмозглый, тужься! — гаркнул я, стукнув кулаком по дверце. — Додумался же улики жрать! Что, в детстве мало бумаги ел?
Изнутри донеслось что-то среднее между стоном и матом. Стас сидел там уже который час, расплачиваясь за свою гениальную выходку — спрятать компромат в собственном желудке. Всю жизнь не ел мясо, а теперь переваривает шаурму с государственной тайной. Ирония судьбы — веган стал живым сейфом для секретных документов.
— Не стой тут, как палач на пенсии, — простонал Стас сквозь дверь. — Мне и так хреново… Самое опасное задание дали именно мне! Видимо, кто-то наверху решил, что я слишком долго живу спокойно.
Я прислонился к стене и закрыл глаза. Романтика спецслужб во всей красе.
— А как теперь передавать императору такие документы и анализы, — раздался за спиной знакомый голос с нотками отчаяния.
Обернулся — следователь Тяпкин стоял у раковины, изучал свое отражение в мутном зеркале. Лицо такое, будто уже мысленно писал заявление об увольнении по собственному желанию.
— Вонять будет дерьмом и все помятое, — фыркнул он, нервно поправляя галстук. — Его величество точно оценит такую… аутентичность доставки.
— Может, вы оба выйдете, — донеслось из кабинки с нотками королевского достоинства. — Я тут вообще-то работаю! На благо родины!
— Плохо работаешь, — огрызнулся я, доставая из кармана очередной флакон слабительного. — Производительность труда желает лучшего. — Протянул через верх дверцы. — Лови! Только не смой все в унитаз, когда закончишь. Это же не просто дерьмо — это дерьмо с государственной важностью.
Стас схватил флакон. Слышно было, как он возится с крышкой — последняя надежда на освобождение.
— Оригинал документа — это хорошо, — сказал Тяпкин, подходя ближе. Голос стал заговорщическим. — Но у меня еще копия бумажная есть и еще немного анализов… проба из железы мутанта. Страховка, так сказать.
Я повернулся к нему. Тяпкин из тех, кто держит козырь в рукаве, но сейчас в его глазах была настоящая тревога — видимо, понял, что козырь может оказаться джокером.
— Главное — достать оригинал с магической печатью алхимика, — продолжал он, теребя папку под мышкой. — Без нее следствию крышка. А проба у нас есть еще… это хоть что-то. Утешительный приз, так сказать.
Но вдруг из кабинки донесся звук — нечто среднее между бульканьем и треском. Музыка для ушей.
— Стас, ты там живой? — я постучал по кабинке. — Или это документ застрял где-то на полпути? Может, он решил остаться на постоянное место жительства?
Тишина… А потом низкое, звериное рычание. Ну вот, теперь понятно, почему пробы мутантов хранят в специальных контейнерах.
— Стас? — Голос мой стал менее уверенным. — Ты случайно не превращаешься в то, что съел?
Но в следующую секунду дверь кабинки вылетела с такой силой, что меня впечатало в стену. Я проморгался, пытаясь понять, что передо мной за чудовище. Это не Стас — это какая-то пародия на него, его изуродованный двойник. Кожа — ядовито-розовая, как у фламинго после химиотерапии. Одежда болтается лохмотьями. Тело раздулось раза в полтора — мускулы бугрятся, жилы выпирают. Пол под ногами ходит ходуном.
— Твою мать, что за розовый Халк! — сипит Тяпкин и роняет на кафель свою папку. Бумаги разлетаются по полу, как последние надежды на спокойную пенсию.
— Похоже, у него в животе лопнул тот самый пакет с пробой мутанта… — говорю я, пытаясь сохранить остатки профессионального спокойствия. — Вот и результат. Стас всегда хотел быть особенным — получил, что хотел.
— Вот это поел, называется… — выдыхаю я сквозь нервный смех. — Теперь он не просто свидетель — он живое вещественное доказательство. Башню ему сейчас снесет конкретно… Все на выход! И кто-нибудь позвоните в отдел по работе с мутантами — у нас тут новый сотрудник появился!
Глава 17
Я вылетел из туалета пулей, за мной Тяпкин и Кузьма, оба как олимпийцы, только вместо медалей на кону жизнь. Позади такой грохот, что стекла на заправке чуть в труху не пошли.
— Костя, — доносится знакомый, но злой голос, — ты, сука, во всём виноват!
Оборачиваюсь, и чуть не падаю от смеха. Стас теперь похож на бодибилдера из дешёвого порно — розовый, перекаченный и агрессивный. Рубашка висит лохмотьями, джинсы от мускулов трещат по швам. Видно, что химия мутанта уже вовсю гуляет у него по крови. И этот мутант теперь реально может меня размазать тоньше, чем мои шансы на пенсию.
Стас несётся как ураган — урны летят, щиты складываются, бетонная клумба развалилась с одного удара. Глаза налились не кровью, а какой-то розовой мутью.
— Стас, — пробую я спокойно, — остынь. Тут проблема посерьёзнее твоей обиды.
— Посерьёзнее? — он разворачивается так резко, что я понимаю — всё, дипломатии конец. — Я жертвовал своей жопой! Ел эту дрянь! Ради чего?
— Ради дела, — показываю ему свою окровавленную повязку. — Нам тоже досталось. По дороге сюда нас чуть не порубили — какие-то уроды из ордена императрицы. Лола теперь с двумя сломанными рёбрами валяется, Рясова зацепили в плечо, мне руку чуть не оттяпали. Так что хватит ныть, как девочка на первом свидании. Сейчас главное — вернуть тебя в норму. Документ принёс?
И тут вижу — у Стаса в глазах что-то звериное проснулось. Через секунду он летит на меня с такой скоростью, что я еле успеваю отскочить.
— Ты вообще с ума сошёл? — ору, катясь по асфальту.
— Заткнись, — кричит он и снова швыряет меня как тряпку. — Это всё твоя грёбаная затея! Я теперь розовый урод, а ты мне про «дело» рассказываешь!
Поднимаюсь, отряхиваюсь. Рука горит так, будто утюг прислонили. Стас друг, но сейчас это будто чужой человек. А превращаться в фарш на заправке я не собираюсь — у меня ещё кредит за квартиру не выплачен.