Мишустина вскочила так резко, будто только что вспомнила про просроченный кредит и коллекторов под дверью. За дверью уже ждал новый мир — тут каждый твой шаг всё меняет, и ничего никогда не остаётся как было. Привыкай, дорогая. Добро пожаловать в театр, где занавес не опускается, а декорации меняются вместе с трупами.
Александр IV стоял у стола, уставившись в эти свои карты империи, будто там вдруг появится надпись «Выход отсюда». Дверь сзади приоткрылась с тихим стуком — видимо, очередной посетитель решил, что император слишком долго наслаждается одиночеством.
— Заходи, — сказал Александр, даже не повернувшись. — Все равно покоя мне сегодня не видать.
Дверь открылась, и вошла графиня Мишустина. Платье простое, но сидит как влитое — явно не экономила на портном. Волосы растрёпаны, словно только что участвовала в дуэли или просто драла горничную за плохо заваренный чай.
— Ваше величество, прошу прощения, — голос дрогнул, но она быстро взяла себя в руки. — Я заблудилась. Искала библиотеку.
Александр поднял глаза. В Елизавете что-то было — не очередная фарфоровая кукла, готовая рассыпаться от одного неосторожного слова. Взгляд живой, не боится и не лебезит. Подозрительно.
— Библиотека не здесь, — сказал он с каменным лицом. — И в это время она закрыта. Как, впрочем, и половина моих министров — те вообще круглосуточно недоступны.
— Жаль, — она подошла ближе, усмехнувшись. — Хотела почитать что-нибудь поучительное. Бессонница одолела.
— Рекомендую государственный бюджет, — он отодвинул карты. — От него засыпают даже министры финансов. Сам часто не сплю — голова забита мыслями о том, как бы не угробить страну раньше времени.
— И о чём же думает император по ночам? — спросила она без всяких реверансов. — Кроме способов самоуничтожения государства?
Александр усмехнулся. Прямота у неё железная — либо очень храбрая, либо очень глупая.
— Да о том же, что и все смертные. Не напортачил ли где сверх меры, народ не готовит ли мне сюрприз в виде революции. А ты чего не спишь? Что мучает графиню Мишустину? Угрызения совести или просто скука?
— Думаю о переменах, — она подошла к столику с вином, подняв брови вопросительно. — Налить? Или вы предпочитаете страдать трезвым?
Он кивнул. Графиня налила два бокала, рука чуть дрожит — либо волнение, либо яд в рукаве. Незаметно добавила в бокал пару капель из флакона, не подозревая, что император давно выработал иммунитет к доверию.
— За что пьём? — спросил Александр, взяв бокал и мысленно попрощавшись с печенью.
— За то, что никто не знает, проснётся ли завтра, — сказала Елизавета и на секунду потухла. — Особенно в наше время.
Выпили. Александр лишь сделал вид — старая привычка, спасшая не одну жизнь.
— Слушай, Елизавета, — он поставил бокал и посмотрел ей в глаза, — мне иногда кажется, что все здесь играют в театре. Я — императора, ты — верноподданную, министры — компетентность. А где же настоящие люди?
— А вы действительно хотите их найти? — спросила она тихо. — Или просто жалуетесь на судьбу?
— Иногда да, — он подошёл к окну и распахнул его. — Хотя настоящие люди имеют привычку разочаровывать. Или убивать.
Елизавета подошла ближе, и в воздухе повисло напряжение.
— Может, стоит рискнуть? — голос стал мягче. — Хотя бы разок перестать играть роль и просто… посмотреть, что получится?
Он смотрел на неё долго. За окном чужой мир, а здесь — женщина с ядом в кармане и предложением в глазах.
— Опасная игра, графиня, — он ухмыльнулся. — Особенно с теми, кто подсыпает что-то в вино.
— Все игры опасны, — губы дрогнули, но она не отступила. — Вопрос только в том, стоит ли выигрыш риска. И заметили ли вы вовремя.
Он перехватил её руку — кожа горячая, пульс частый. Либо страсть, либо страх разоблачения.
— Знаешь что, Елизавета? — он прижал её руку к щеке. — Давай сыграем честно. Ты расскажешь, что было в вине, а я — почему до сих пор жив.
— Поехали со мной, — вырвалось у него. — В загородную резиденцию. Там тишина и стены не подслушивают. Только мы…
Она кивнула, в глазах что-то мелькнуло — то ли победа, то ли «сейчас опять вляпаюсь в историю на миллион». Александр же решил не копаться в этом — философия после полуночи всегда заканчивается плохо. Так что вскоре резиденция встретила их тишиной и полумраком. Дальше всё пошло само собой. Страсть — здравствуй, отключка разума. Они занимались сексом так, будто завтра вообще отменили. Как люди, которым терять нечего, кроме иллюзий и остатков приличия.
Потом Александр валялся в мраморной ванне, лениво дымил трубкой. Елизавета появилась в дверях — в его халате, растрёпанная и неожиданно молодая. Подошла ближе, протянула бокал вина.
— Вина? — спокойно спросила она.
— Больше не стоит, — он мотнул головой. — Одного греха на вечер достаточно. Ты удивительная женщина, графиня.
— Это почему вдруг? — она села на край ванны. — Потому что не требую немедленно жениться?
— Ты умеешь быть разной. Сейчас вообще не похожа на ту даму, что блуждала по дворцу в поисках очередной жертвы.
Плечи у неё дёрнулись почти незаметно, но лицо каменное.
— Люди многослойные существа, ваше величество. В каждом свой лабиринт. А в некоторых — целое подземелье с костями.
— Ну да, — он кивнул. — Вот и я… Днём император, ночью просто мужик. А кто я на самом деле? Может, просто очень дорогая проститутка для целой страны?
— А кем желаете быть?
Он подумал секунду и выдал без пафоса.
— Честным. С собой и с теми, кто мне не безразличен. Хотя в нашем деле честность — это как девственность. Теряется быстро и безвозвратно.
Александр выбрался из воды, капли стекали по телу. Елизавета смотрела — император был красив. Жаль, что красота не компенсирует моральное банкротство. В этот момент между ними не осталось ни игры, ни ролей — только двое живых людей на острие момента, балансирующих над пропастью собственных противоречий. Он накинул полотенце и шагнул в полумрак спальни. Там из старой шкатулки достал колье — сапфиры мерцали на нём.
— Это тебе, — сказал он и застегнул ей на шее побрякушку, — пусть хоть что-то останется после этой ночи. Кроме угрызений совести, конечно.
Елизавета потрогала холодные камешки, губы дёрнулись.
— Красиво, конечно… Но зачем такие подарки? Совесть дорого стоит в наше время? У вас жена есть. Вы её любите?
— Да, — выдохнул он, — люблю. Она мать моего сына. И единственная, кто ещё не знает, какая я сволочь.
Елизавета плюхнулась на кровать и поджала под себя ноги.
— Тогда я тут зачем, раз вы меня не любите? — спросила она с усмешкой. — Для разнообразия? Чем вам всё же помешала супруга? Она не такая идеальная, как про неё говорят? Или просто не умеет так искусно изображать страсть?
— А ты-то чего приехала? — усмехнулся он. — Не ври себе и мне. Ты меня тоже не любишь. Это видно даже слепому. Мы оба здесь по одной причине — потому что можем. И потому что завтра будем притворяться, что ничего не было.
— Какая трогательная честность, — она откинулась на подушки. — Значит, мы просто два циника, которые развлекаются, пока мир горит?
— Именно. Добро пожаловать в клуб, графиня. Членские взносы — совесть и самоуважение.
Елизавета на секунду запнулась, словно актриса, забывшая текст в самый неподходящий момент, а затем провела рукой по его плечу — жест настолько театральный, что впору было аплодировать.
— Я восхищаюсь вами, — почти шёпотом сказала она, хотя в голосе слышались нотки насмешки. — Вы сильный, богатый, победитель по жизни. С вами никогда не бывает страшно… кроме тех моментов, когда становится скучно до смерти. Но все же объясните мне уже по-человечески — зачем я вам? У вас же жена как с картинки — красивая, умная, идеальная. Наверняка даже кофе варит с улыбкой и никогда не оставляет волосы в раковине. Так в чем ее проблема, раз вы здесь, изливаете душу случайной графине?
— Вот в этом и проблема, графиня, — буркнул он, усмехнувшись горько. — Она слишком идеальная. Во всём и чересчур… Просыпается с макияжем, засыпает с благодарностью судьбе на устах. Даже ссоримся мы по расписанию, и то она умудряется выглядеть при этом фотогенично. Вот и вся беда. Но ты всё равно не поймешь смысла моих слов — слишком живая для этого.
— О, понимаю, — протянула Елизавета, прищурившись. — Вам нужен хаос. Кто-то, кто разобьет вашу хрустальную жизнь вдребезги. Что ж, рада сообщить — вы обратились по адресу. Я специалист по разрушению идиллий.
Я всегда думал — философствовать надо дома, с коньячком, чтобы никто не мешал. Но судьба решила по-другому, подкинула мне бесплатный мастер-класс прямо на улице, ещё и с матюками от Стаса вместо классической музыки. Видимо, Вселенная считает, что мне не хватает культурного просвещения.
— Костян, ты вообще с катушек слетел? — орёт Стас и лезет в драку. Левая летит мне в бок, правая болтается — я ему её вывернул минуту назад.
— А ты, Стасик, совсем свою индийскую хрень про ненасилие забыл? — я спокойно уклоняюсь и прописываю ему апперкот. — Типа всех жалеть надо, вред не причинять, помнишь? Или твоя карма работает по принципу «не распространяется на бывших друзей»?
Он согнулся пополам, плюнул кровью под ноги и смотрит так, будто я ему ипотеку на пятьдесят лет оформил с процентной ставкой как у ростовщиков.
— Да иди ты, Костян! — аж голос дрожит от злости. — Я ради тебя мясную шаурму сожрал, уже все свои принципы похерил!
— Ну ты же сам корову не убивал, — я философствую дальше, блокируя его кулак. — Просто доел мясо, чтобы добро не пропадало. Это почти как благотворительность. Даже Будда бы одобрил — борьба с пищевыми отходами.
— Ты издеваешься⁈ — Стас взвыл и кинулся на меня так, что мы оба покатились по асфальту. — Я свою душу загубил из-за тебя!
— Да ладно, одна шаурма — это не билет в ад, — отвечаю я, отбиваясь от его беспорядочных ударов. — Максимум чистилище. И то со скидкой за хорошее поведение.