Не стоит переживать из‐за того, что пчела не извлекла урока из печального опыта. Мы снова должны побороть соблазн приписать животному сознательный умысел. С растениями это, пожалуй, даже труднее. В обоих случаях более корректно говорить о неосознанно разработанном механизме. Пчелы переносят пыльцу, в которой содержатся гены, необходимые для развития орхидей, способных управлять повадками пчел. Если под влиянием набора генов, который был получен с пыльцой, сформируются цветки, которые не так умело руководят пчелами, менее вероятно, что пчелы станут таскать на себе их пыльцу. Поэтому, по мере смены поколений, орхидеи вырабатывают способность контролировать поведение пчел – хотя надо признать, что орхидеям не всегда удается обдурить пчел и принудить их к спариванию.
Рис. 8.3. Молоточковая орхидея, Drakaea fitzgeraldii: (а) оса садится на приманку; (b) шарнирный механизм срабатывает, и оса ритмично бьется спинкой о пыльник тычинки.
В удивительном поведении орхидей выражается важный аспект стратегии опыления. Похоже, многие цветы готовы потратить все свои ресурсы на привлечение не кого попало, а животных какого‐то одного вида. Типичный пример – если вы видите в джунглях Нового Света красные трубчатые цветки, то с уверенностью можете сказать, что они опыляются колибри. Яркий красный цвет манит птиц – насекомые его не распознают. Узкие длинные трубочки рассчитаны исключительно на такой же узкий и длинный клюв колибри. Другим цветкам нужны только пчелы и никто другой, и, как уже говорилось, нередко их окраска проявляется лишь в невидимой для нас ультрафиолетовой части спектра. Третьим требуются ночные бабочки. Чаще это белые цветы, которые предпочитают ароматы визуальной рекламе. Наивысшей точкой прогресса в индивидуальном опылении, наверное, можно считать симбиоз фиговых деревьев и “работающих” только с ними инжирных наездников (ос-бластофаг) – с этого примера начинается наша книга и им же заканчивается. Но почему растениям не все равно, кто их опыляет?
Вероятно, привязанность к конкретному виду опылителя дает особое преимущество, самое большое из тех, что растение получает при переносе пыльцы живыми существами, а не ветром. При этом сужается целевая область. Ветер гонит пыльцу по окрестностям и рассеивает ее повсюду с большими потерями. Опыление с помощью крылатых “специалистов широкого профиля” несколько эффективнее, но тоже не слишком рентабельно. Пчела может перелететь с цветка одного вида совсем на другой, и пыльца пропадет даром. Обычные пчелы не разбрасывают ее хаотически, как это делают травянистые растения, чья пыльца летит по ветру, однако куда она попадет – неизвестно. Сравните это с деятельностью “личных помощников” орхидей или ос, которые опыляют цветки инжира. Словно крошечный самоуправляемый снаряд, или, как пишут в медицинской литературе, “волшебная пилюля”, насекомое с грузом пыльцы направляется именно туда, куда нужно растению. Мы узнаем, что бластофага летит не на первую попавшуюся смоковницу, а на дерево единственно подходящего из 900 возможных видов фиговых деревьев. Подбор опылителя позволяет достичь огромной экономии в производстве пыльцы. С другой стороны, как мы тоже увидим, возрастают другие затраты, и неудивительно, что для некоторых растений при их способах роста и развития опыление ветром оказывается более выгодным. Другие растения предпочитают нечто среднее между пульверизатором и самоуправляемой ракетой. Пожалуй, фиговое дерево – это крайний случай зависимости от целевого опыления и определенного вида опылителей, но мы оставим это для финального аккорда.
Что касается пчел, они предоставляют широчайший спектр услуг по опылению. Подсчитано, что в одной только Германии медоносные пчелы в течение одного летнего дня обслуживают примерно десять триллионов цветков. Кроме того, опыляемые пчелами растения обеспечивают людям 30 % их рациона, а экономика Новой Зеландии может и рухнуть, если уничтожить пчел. Цветы вправе были бы сказать, что пчелы созданы специально для переноса их пыльцы.
Таким образом, красивые и душистые цветы созданы вовсе не для нас, даже если нам так кажется. Цветы растут в саду, где хозяйничают насекомые, в мистическом ультрафиолетовом саду, и, при всем нашем тщеславии, мы тут совершенно ни при чем. Во все века люди сажали и выращивали садовые цветы, но вплоть до недавнего времени садовниками были не мы, а пчелы и бабочки. Цветы используют пчел, а пчелы используют цветы. Обе стороны партнерства влияют друг на друга. Можно сказать, обе стороны одомашнили и стали культивировать одна другую. В ультрафиолетовом саду установилось двустороннее движение. Пчелы культивируют цветы в своих целях. Цветы разводят пчел для себя.
В эволюции часто наблюдается подобное сотрудничество. Существуют целые “муравьиные сады”, состоящие из эпифитных растений (эпифиты – растения, живущие на других растениях). Муравьи перетаскивают с собой семена определенных видов и закапывают их в свои гнезда, где они прорастают. Муравьи питаются листьями укоренившихся в их гнездах растений. Доказано, что некоторые растения лучше чувствуют себя в почве муравейника. Другие виды муравьев и термитов разводят подземные грибы, размножают споры, пропалывают свои грибницы от сорных грибов, подпитывают их компостом из пережеванных листьев. В тропиках Америки водятся знаменитые муравьи-листорезы, вся восьмимиллионная рать которых неутомимо жнет свежую листву. Они оставляют за собой безжизненные пустоши, не уступая в этом саранче. Однако срезанные листья не идут в пищу ни им самим, ни их личинкам, а собираются лишь для удобрения грибниц. Сами муравьи едят только грибы тех видов, которые растут только в их гнездах. С точки зрения этих грибов, муравьи существуют для того, чтобы их (грибы) выращивать, а с позиции муравьев – грибы растут исключительно ради того, чтобы муравьи их ели.
Самые необычные из всех мирмекофильных (муравьелюбивых) растений-эпифитов встречаются в юго-восточной Азии: у них на стеблях образуются объемные разрастания – ложные луковицы. Внутри такой ложной луковицы – сложный лабиринт из ходов и каверн. Каверны очень похожи на норки, которые устраивают себе в земле муравьи: можно подумать, что муравьи сами их и прокопали. Но это неверно. Растение выросло с этими полостями, а муравьи в них просто поселились (рис. 8.4).
Рис. 8.4. Растение предоставляет муравьям готовое жилье в обмен на защиту. Ложная луковица Myrmecodia pentasperma в разрезе.
Более известен вид муравьев, которые живут только в особенных полых шипах акации (рис. 8.5). Толстые, объемистые шипы сразу формируются с полостью внутри – будто специально для муравейника. Зато жгучие муравьиные укусы обеспечивают дереву безопасность. Это доказали удивительно простые наблюдения. После обработки инсектицидом муравьи на акации погибли, и вскоре стало заметно, что она серьезно пострадала от агрессии со стороны травоядных. Муравьи думают – конечно, если они вообще думают, – что шипы акации созданы для их блага. Акация полагает, что главная задача муравьев – защищать ее от тех, кто пожирает ее листья. Следует ли отсюда, что каждый член этого содружества действует в интересах другой стороны? Скорее уж, обе стороны используют друг друга в собственных интересах. Получается своего рода бартер, когда выигрыш каждой стороны достаточно велик, чтобы оправдать расходы на взаимопомощь.
Рис. 8.5. Шип акации. Еще один пример сосуществования муравьев и растений. Шип с шаровидным разрастанием – полый внутри, чем пользуются муравьи.
Так и хочется – и экологи не раз это себе позволяли – свести жизнь к общему собранию, где важные для всех вопросы решаются в атмосфере дружбы и сочувствия. В первичном звене энергопотребления находятся растения. Они поглощают солнечный свет и перерабатывают его энергию так, чтобы она стала доступна всему сообществу. Они вносят свой вклад в жизнь сообщества – их можно съесть. Травоядные, включая самую многочисленную армию травоядных насекомых, служат проводниками солнечной энергии – передают ее от первичных производителей (растений) следующим звеньям пищевой цепи, то есть насекомоядным, а также мелким и крупным плотоядным. Жуки, навозники и могильщики, которые питаются падалью, перерабатывают химические отходы жизнедеятельности животных (экскременты и продукты разложения трупов) и поставляют ценный продукт почвенным бактериям, а те – обратно растениям.
Прекрасная была бы идиллия, если не знать достоверно, что ни на одной стадии благодатного круговорота энергии и других ресурсов никто не стремится его поддерживать. Каждый участник процесса преследует свою корысть. Жук-навозник собирает экскременты, чтобы закопать их впрок для еды. Лишь по случайному совпадению его ассенизаторская деятельность оказывается полезной для остальных обитателей ареала.
Трава составляет основу рациона всех жвачных животных, а те, в свою очередь, удобряют луга. Известно даже, что без животных на выпасе луга погибают. Однако это вовсе не означает, что трава растет для того, чтобы ее ели, нет ей от этого никакой пользы. Если бы травянистое растение могло поведать нам о своих желаниях, вероятно, оно не захотело бы превратиться в чей‐нибудь обед. Как же тогда разобраться с этим парадоксом? Почему трава погибает без травоядных? Дело в том, что хотя растения не стремятся быть съеденными, травянистые растения переносят такое испытание лучше других видов – именно поэтому ими и засевают лужайки. Там, где траву регулярно съедают или стригут, не приживаются конкурентные виды растений. Ростки деревьев уничтожаются, и они не успевают закрепиться на земле. Следовательно, пасущиеся животные непосредственно приносят траве пользу. Но не надо думать, что отдельный вид травянистых растений выигрывает от того, что его жуют. Каждое конкретное растение выигрывает от того, что сжевываются другие травы, в том числе его собственного вида: так оно получает больше удобрений и избавляется от конкурентов. Но еще лучше для него было бы самому избежать участи корма для животных и расти спокойно.