Выслушав лекцию мухтара — чем ближе я его уз — на вал, тем больше должного приходилось воздавать его уму, его умению ориентироваться и вдумываться в дело, — неискоренимое свойство его расы, не способной к легкомысленным импровизациям, но неизменно основательно, с расчётом и на извести закладывающей здание, — выслушав лекцию, я решил приправить вновь нашу непродолжительную встречу остротой политики. На этот раз я сумел подойти к вопросу, который не удалось задать позавчера, и спросить мухтара — как согласовать его армянофобские чувства с его происхождением. Я ожидал ответа такого же дельного, как все указания моего собеседника. Но мухтар оказался в тупике и, не находя возможным переходить на религиозную тему, что-то неопределённо отвечает о врождённых качествах армян — как будто не обладал ими сам — потому, что армяне сами поддерживают армяно-мусульманский антагонизм. Я подумал: по мере того как культура будет захватывать эти дебри, хемшины ещё скажут своё слово. Если ущелье Офа поставляет на всё побережье мулл, то Хемшин может стать поставщиком самых дельных людей на всю Турцию. Ибо ассимилировавшись, хемшины не потеряли тех драгоценных свойств расы. Но окажутся ли живучими эти культурные метисы?
Криптохристиане из Кёрамета. 1917.
Фото И. Зданевича
Пока мы дойдём до Хевека, мухтар прочтёт мне ещё одну лекцию. Он поделится со мной сведениями о христианах Кёрамета и Зедабани, куда я, не располагая временем, не могу отправиться. В Лёке Маулюд-эфенди отрицал существование грузин-христиан в самом Пархале и неопределённо признал возможность в других местах, но потом заявил, что в Эрмен-Хевеке часть мусульмане, часть греки, есть тайные христиане, 4–5 домов явных (в последующем переходе, с русской оккупацией, всех тайных в явные Маулюд-эфенди не был посвящён). В Пархале тоже говорили о греках — и мухтар, и Хафиз. Но Г.Н Казбек говорит о грузинах-христианах и приводит имя Гебрадзе, священника, сан в роде которого наследственен[80]. Кто же, грузины или греки христиане сёл Кёрамета и Зедабани, носящих столь грузинские имена?
Кто они, не разберёшь, таков был первый ответ. Никакого языка они давно не знают, кроме турецкого, и всё их христианство в том, что употребляют крестное знамение и тайно дают детям христианские имена. Действительно, их было несколько домов явных, об остальных подозревали. Когда же пришли русские войска, с радостью все тайные объявили себя христианами, и теперь в Кёрамете все 45 домов христиане, а в Зедабани 17 домов мусульмане, а 19 домов христиан. Вскоре из Батума прибыл греческий священник Маттеос Манус, которому жители вручили какую-то древнюю писаную книгу с изображением Девы Марии, так передавали мухтару44. Священник прочёл книгу и заявил, что они бывшие греки, и теперь у них священник Кемишов из Гюмют-хане, совершающий службу по-гречески. Но кто они, греки или грузины — не поймёшь. О Гебрадзе мухтар ничего не знает.
У меня мелькнула мысль — не навязал ли ловкий священник сельчанам новой национальности? Я припоминаю, как перед отъездом моим из Тифлиса[81] в экспедицию Г. Н. Казбек говорил мне о полученных им из Батума от историка О. Кальфоглу45 сведениях, что пархальские греки претендуют на пархальский храм, и выражал недоумение по поводу наличия греков в Пархале, высказав предположение о позднейшей миграции. А между тем, условия путешествия Г. Н. Казбека — он сопутствовал светлейшему князю Гуриели46 — делали его вообще хорошо осведомлённым. Но, с другой стороны, из истории Трапезундского наступления Ляхова в 1915 году47 мне было известно о ряде случаев объявления тайных христиан среди греческого населения окрестностей Офа, между тем как упорство в христианстве не входит в число черт характера грузин. В Батуме — там я оставался день — Маттеос Манус сумел увернуться от объяснений со мной по поводу хевекских христиан, и вопрос, несколько пополненный потом, остался нерешённым. Какая судьба постигла кёраметских оптимистов при русском отступлении, не знаю. Но даже мухтар при его выдержке не скрыл неприязни к небольшой христианской колонии.
Экспедиция Витторио Селлы на Кавказ. 1896. Фото В. Селлы
Возвращение
За мечетью Хевека я нахожу Мехмета и горячо пожимаю руку мухтару. Кто знает, удастся ли ему когда-нибудь осуществить своё желание уехать вновь в Россию? Спеша, я с проводником покидаю Хевек. Солнце освещает теперь много более богатый снегом пейзаж, и оборачиваюсь ещё раз на зелёные откосы и пики, где мы боролись вчера. Те же, что и прежде, встречи: навьюченные женщины и самодовольные мужчины. Гонят скот. Мехмет совсем оправился, ожил, оживился и занимает меня болтовнёй. Теперь он сожалеет, что не познакомился с нами раньше, обязательно он будет нашим проводником в Мургул и даст нам вьюк, предлагает мне масла, пастилы купить, чтобы взять с собой, готов достать женские пояса и материю на память о Пархале и для подарков в Россию и так далее. Я чувствую, что теперь-то он решил взять меня в кабалу.
В Микелисе у родника трое встречных. Оказываются христиане из Кёрамета. Удачно. На мои вопросы о языке, именах они повторяют показания хевекского мухтара. О национальности своей говорят: «Мы греки», но под вопросами готовы признать себя и грузинами: ссылаются на священника, сказавшего им, что они греки. Старик хлебопёк русским языком владеет и переделывает фамилии спутников на русский лад, без оглы — Абрам Симон Кемишов, Василий Сопелов, Анестий Чораев, но Кемишов и Сопелов сами зовут себя Кемиш и Сопел-оглы. Иосиф Гебрадзе (о котором упоминает Г. Н. Казбек)[82] действительно был у них священником, но вот уже 25 лет, как он умер (60 лет), и с тех пор они были без священника. На каком языке он служил, старик сказать не может. Теперь священствует Илья Кеми-шов из Гюмют-хане. По внешнему типу я не признал бы моих собеседников за грузин. Может, это случайность, но дело требует исследователя. Идём с Мехметом дальше. Никого на пути больше мы не встречаем, кроме одного старика, взволнованного, бежавшего из Буцакета в Микелис с сообщением, что на Буцакет напали разбойники-лазы и грабят. Но мы минуем Буцакет, никого но увидев. В 7.10 минут, пройдя всё ущелье, мы достигли устья Пархал-суи и Мачхетляра и через 020 были во дворе мечети. Наши знакомые сидели за чаем вокруг лазского стола, обрамленного конусами чёрных гроздей винограда.
Приложения
Клухорский перевал. Тебердинское озеро. Открытка нач. ХХ в. Фото Г. Раева
I. Публикации в «Известиях Кавказского отдела Русского географического общества». 1916–1917
1. Поездка М. А. Зданевича и И. М. Зданевича по Карачаю и Мингрелии в 1915 году
Публ. по: Известия Кавказского отдела Императорского Русского географического общества / Под ред. А. Ф. Ляйстера. Т. XXIII. № 3. Тифлис: Типография наследн. К. П. Козловского, 1916. С. 343–344.
В августе 1915 г<ода> М. А. Зданевич и И. М. Зданевич совершили путешествие по Зап<адному> Кавказу по маршруту: Кисловодск — Каменномостское — Теберда — Латы — Сухум — Зугдиди — Джвари — Мингрельский хребет — Зугдиди — Ново-Сенаки (свыше 500 кил<ометров> пешком). Путники подымались в Карачае на перевалы Кумбаши-ауш (2027 м), Хатипара-ауш (3000 м), Ирхы-ауш (3400 м) и Клухорский (2816 м, сильно завален снегом), а в Мингрелии И. М. Зданевич сделал 31 августа первовосхождение на трудные пики Диди-галиши-дуды (3163 м), панорамный пункт на Главный хребет от Марух-баши до Шоды (около 150 кил<ометров>). Плохая погода (на Теберде 2 дня солнечных из десяти, в Мингрельских горах 1 из восьми) отрицательно повлияла на производившиеся лепидоптерологические сборы (Rhopalocera)48, однако путешественниками найдены формы, как новые для С<еверного> Кавказа (Pyrameis atalanta L., Vanessa antiopa L., Argynnis pales Shiff. var. Caucasica Stgr., Melanargia galatea L. var. procida Hb., M. japigia Cyr. var. Caucasia Nordm. и др.), так и неописанные (Coenonympha sp. nova, Chrysophanus virgaurae L. var. n., Lycaena damon Hs. var. n., Hesperia serratulae Rbr. var. n. и несколько ab. n.49).
Илья Зданевич. 1916
2. Восхождения
Публ. по: Известия Кавказского отдела Императорского Русского географического общества / Под ред. А. Ф. Ляйстера. Т. XXIV. № 2. Тифлис: Типография наследн. К. П. Козловского, 1916. С. 263–264.
Член Кавказского отдела Императорского Русского географическо го общества И. М. Зданевич совершил летом текущего года поезд ку в Рачинский уезд Кутаисской губернии с целью восхождения на вершину Тбилисис-Цвери (14 500 фут<ов>), решения вопроса о вос хождении в 1887 г<оду> M. v. Déchy50 на Адай-хох и изучения местных географических названий. Из деревни Глола51 И. М. Зданевич совершил две попытки восхождения на указанную вершину, но обе неудачные. Первый раз была достигнута высота 13 200 фут<ов>, но пришлось вернуться из-за бурана, во второй раз — высота 13 800 фут<ов>, но проводники отказались идти дальше, несмот ря на погоду и нетрудный фирн. Во время восхождений сделано 60 высокогорных снимков. Восхождение И. М. Зданевича описано им в статье «Две попытки восхождения на вершину Тбилисис-Цвери (4 420 м)» («Кавказ», № 177 за 1916 г.).
Первая полоса газеты «Кавказ» (Тифлис, 6 августа 1916), где впервые появилась статья И. Зданевича «Две попытки восхождения на вершину Тбилисис-Цвери (4419 м) в группе Уилпаты» (см. с. 155–171 наст. изд.)
Содержание номера Известий Кавказского отдела Русского географического общества (Тифлис, 1917) со второй публикацией статьи И. Зданевича
3. Две попытки восхождения на вершину Тбилисис-Цвери (4419 м) в группе Уилпаты
Публ. по: Известия Кавказского отдела Русского географического общества / Под ред. А. Ф. Ляйстера. Т. XXV. № 2–3. Тифлис: Типография наследн. К. П. Козловского, 1917. С. 260–272. Статья была отпечатана также в виде отдельных оттисков. Первоначально она появилась в тифлисской газ. «Кавказ» (№ 177. 1916. 6 авг.) с небольшими разночтениями (в частности, имена европейских альпинистов написаны кириллицей), а также без карты и поясняющего к ней текста. Наиболее значимые разночтения приводятся в примеч. ниже.
Вечером 22 июля (нового стиля) 1916 г<ода> я прибыл с поездом Закавказских жел<езных> дорог в Кутаис, а спустя два дня был в местечке Они Рачинского уезда52, где провёл <время> до 27-го, занятый приготовлениями к восхождению и наблюдая с балкона «Северных номеров» панораму Бурджулы (4358 м), дигорских Сах-Зайне (4513 м) и вершин в 1903 и 2071 саж.53 листа XXII–30 1-вёрстной карты. Онским жителям названия этих вершин неизвестны, и всех их зовут сборным именем Глолских гор. 27-го приехал из Кутаиса долгожданный дорожный мастер села Глола И. М. Бидзишвили, который мог мне помочь отыскать проводников среди его односельчан, и мы поехали вверх по Военно-Осетинской дороге, заночевали в Уцере и 28-го к полудню были в Глоле (1412 метр<ов>). Остановившись в дорожной будке, я принялся вербовать спутников, и, наконец, остановился на двух глолцах — Максиме Григоришвили и Алексее Бичашвили54.
Мы возвращались к старой, поныне нерешённой проблеме горной группы Уилпаты (Адай-хоха), к вопросам о восхождении M. v. Dèchy в 1884 году на Адай-хох (Alpine Journal, XII, «Caucasus», Т. I) и V. Sella в 1896 году на Скаттиком-хох (Bolletino del Club Alpino Italiano, 1897)55. Наполовину решающим эти усложнённые в последние годы вопросы должно быть новое восхождение на одну из вершин водораздельного хребта Караукома и Цеи, знакомящее с окрестностями обоих ледников. Вершина 2071 саж. (4420 м) листа XXII–30 1-вёрстной карты, известная в литературе под именем «Бубис-хоха» (M. v. Dèchy, «Caucasus», V. Ronchetti в ««Ежегодниках Р. Г. О.»56), «Чанчахи-хоха» (G. Merzbacher. «Aus den Hochregionen des Kaukasus») и «Твилисис-мта» (H. Raeburn, «Geografical Journal», 1915, III), возвышающаяся при пересечении Главного хребта c водоразделом названных ледников, соседе острого пика «Чанчахи-хоха», D. W. Freshfield-ом признанного за Адай-хох M. v. Dèchy, не давшаяся ни V. Ronchetti, ни H. Raeburn’у, — наиболее влекла нас. Съёмка Г. М. Кавтарадзе — лист XXII–30 1-вёрстной карты — производившаяся в 1891 году с Караукома (газета «Кавказ», 1891, № 208) показала, что в строении вершины Чанчахис-цвери нет особенностей, указанных M. v. Dèchy для Адай-хоха. Но так как до последних лет работа Г. М. Кавтарадзе была под сомнением (А. фон Мекк в «Ежегоднике Р. Г. О.», Т. III), то взгляд D. Freshfield-а не приходилось считать отвергнутым. H. Raeburn экспедициями 1913 и 1914 г<одов> реабилитировал работу Г. М. Кавтарадзе и, подтвердив несоответствие между вершинами Чанчахи-хохом и Адай-хохом M. v. Dèchy, не стал и на сторону V. Ronchetti в решении проблемы (по V. Ronchetti, M. v. Dèchy был в 1884 г<оду> на Уилпата; см. также D. W. Freshfield — The First ascent of Adaïkhoh в Alpine Journal, № 198), а, видоизменив, воскресил мнение А. ф<он> Мекка (op. cit.) о Мамисон-хохе (= Адай-хоху M. v. Dèchy), подкрепив его отличным анализом вершин южной ветви Цейского ледника. Вопрос же о Скаттиком-хохе остался таким же тёмным, как и двадцать лет назад. V. Ronchetti, соглашаясь с А. ф<он> Мекком, признал за Скаттиком-хох вершину 2086 саж. (4 452 м.) 1-вёрстной карты (тот же лист), не замечая, что это ведёт к не менее невероятным выводам, чем признание Скаттиком-хохом вершины 2 115 саж. (4513 м.) — Вост<очного> Карагома V. Sella, Гулари Сах— Зайне А. Ендржеевского («Ежегодник Р. Г.О», <т.> IV), — как это сделали G. Merzbacher и M. v. Dèchy (кроме карты см. панораму из Гуршеви в I т. его «Caucasus»). H. Raeburn, взошедший в 1914 г<оду> на вершину 2 115 саж., названную и им В<осточным> Карагомом, мог ответить на этот вопрос. Но на своей карте (op. cit.) он, как и А. ф<он> Мекк, считает Скаттиком— хохом вершину 2086 саж. Один Р. Афанасьев пытался в «100 Caucausus Gipfel» по-новому отыскать Скаттиком V. Sella, но его недостаточные указания оставили вопрос открытым. Панорама же В. Орловского («Ежегодник Р. Г.О», т. VII), драгоценная для решения вопроса, осталась без литературного анализа. Пре одолеть девственную вершину 2071 саж. = 4419 м и сделать окончательные выводы из работ предшественников по решению проблемы Уилпаты — такова была цель моей поездки.
Военно-Осетинская дорога вблизи села Глола (с. 156) и с видом на гору Адай-хох (справа) на открытках нач. ХХ в. Фото Г. Раева
Привлекала моё внимание ещё и номенклатура южных вершин горной группы Уилпаты. Мы указали на разногласия по поводу вершины 2071 саж. Далее M. v. Dèchy называет вершину 1903 саж. Бокос-хох, G. Merzbacher — Бубис-хох. Вершина к западу от 2 071 саж. названа M. v. Dèchy Чанчахи-хох, а у G. Merzbacher’а пропущена. Во всех этих названиях возбуждали сомнение осетинские приставки «хох» к грузинским горам, возвышающимся над Рачей. Забегая вперёд, укажу, что расспросы туземцев установили, что местная номенклатура вершин разработана и устойчива. Строение её такое же, как я наблюдал в Мингрелии летом 1915 года: известное пастбище или урочище носит особое имя, например пастбище Тбилиса; протекающая река будет Тбилисис-цкали, а вершина в истоках — Тбилисис-цвери или тави (реже). Исключений мало. Поэтому в истоках реки Чанчахи есть Чанчахис-цвери, над пастбищем Буба высится Бубис-цвери, над Тбилиса Тбилисис-цвери; гора Бурджула изредка зовётся Бокос-цвери. В применении к вершинам название Бубис-цвери относится к вершине 1903 саж., Тбилисис-цвери — к вершине 2071 саж., Чанчахис-цвери — к Чанчахи— хоху Dèchy (на 1-вёрстной карте высоты нет). Предпочитая туземную номенклатуру номенклатуре исследователей, хотя бы и установившейся, а тем более запутанной, я буду держаться найденных мною названий.
Утром проводники явились, сильно промешкав, и только в половине одиннадцатого (по тифлисскому времени) мы выступили из Глолы втроём с одним вьюком. На 4/5 небо было затянуто кучевыми облаками, и лишь на юго-западе, над ущельем Риона, откуда дул слабый ветер, висели дождевые тучи. Пройдя до трёх километров по направлению к селу Гуршеви, мы за первым мостом свернули на тропу в ущелье Бубис-цкали, правого притока реки Чанчахи, пересекли славную минеральными источниками поляну Шови и по балке Порос-цкали, небольшого правого притока Бубис-цкали, стали круто подыматься вверх по еловому лесу на пастбища. Наша тропа нанесена на приложенную карту. Поднявшись на 600 метров, мы перевалили из водоёма Порос-цкали и пошли полянами над правым берегом Бубис-цкали. На юге виднелись высоты левого бока долины Чанчахи — Кахы-хох, Хами-джаури, Геске, Чхоча и Катисцвери, местами в облаках, на северо-востоке — подножья ледников, вершины которых были затуманены. У одного из родников был сделан привал. К 1 час<у> поправившаяся было погода испортилась, облачность достигла 0,9, уже ¾ облаков было дождевых, ветер усилился. Как только мы снялись с привала, пошёл дождь. Продолжая путь, к 4 часам мы достигли верховий Бубис-цкали и, перейдя невдалеке от грязного края ледника Буба реку — частью вброд, частью с камня на камень, стали круто подыматься на пастбище водораздела Бубис-цкали и её левого притока Тбилисис-цкали и, перевалив водораздел, спустились через час к морене ледника Тбилиса, где разбили палатку (2500 метр<ов>). Дождь перестал, спустился туман; к семи часам туман разошёлся. На юге блеснули освящённые солнцем откосы, испещрённые стадами, а на севере выросли два горба величавой Тбилисис-цвери (4419 метр<ов>) и острый клин её соседа Чанчахис-цвери, многочисленные водопады и крутые кулуары верховий долины.
Горный пейзаж на фоне горы Адай-хох. 1884. Фото М. фон Деши
Выбирая путь восхождения на вершину Тбилисис-цвери, я мог идти или со стороны Цеи (путь указан V. Ronchetti), или по восточной ветви ледника Тбилиса, где восходил на Чанчахи Raeburn с товарищами. Ни первый, ни второй частями разработанные пути не представляли для меня интереса. Мне хотелось взойти вполне новой дорогой: именно я решил держаться правого бока долины Тбилисы, раздела Тбилисы и Бубы. Поэтому, выступив 30-го июля в половине 5-го утра (безоблачно, только несколько перистых облаков над Мамисонским перевалом, безветренно, t +2°), мы направились с нашей стоянки вдоль морены по лощине небольшого правого притока Тбилисис-цкали по полянам нерастаявшего снега и по гранитным валунам. Идя так, мы, наконец, упёрлись в скалы, свернули на восток и, перевалив через морену, спустились на ледник Тбилиса, в северо-западный угол его нижнего поля, отмеченный на 1-вёрстной карте в виде ледяного залива, пересекли залив и, поднявшись по одному из кулуаров, вступили на новые скалы, разделявшие наш кулуар от ледопада западной ветви ледника. Был восьмой час, из-за Мамисонского перевала полз туман, задевая верхушки Чанчахи-цвери и её плеча. Мы отыскивали путь сперва по многочисленным водостокам и полкам, нетрудным и с надёжно сидящими камнями, продвинулись к ледопаду, которого, впрочем, не видели, а потом вернулись на северо-запад к верховьям нашего кулуара. Следуя несколько восточнее его главного потока, мы достигли длинного каменного жёлоба, пробираясь по которому, неоднократно пользуясь верёвкой для подъёмов, вышли к 10-ти час<ам> к невысокому, но мокрому камину, единственному пути наверх. Поддерживаемый нашими ледорубами, Григоришвили с трудом одолел, весь вымокнув, камин и затем втащил меня и Бичашвили по верёвке. Когда я, выбравшись на площадку над камином, помогал подымать Бичашвили, увесистый камень с обычной быстротой пролетел рядом, ударился о площадку и продолжал путь. Позднейшие наблюдения показали, что падение в этом месте камней, скатывающихся с лежащего выше языка ледника, постоянно. Пройдя несколько шагов от камина, мы очутились на скалах, отделявших западную ветвь ледника от верховий той лощины, по которой пролегал наш начальный путь, и над полем западной ветви, вместо которого на 1-вёрстной карте неправильно нанесён крутой уклон. Выбрав широкую, недоступную ветрам площадку (3500 м), я в 10 часов 15 минут сделал привал. Бичашвили, оказавшийся непригодным для обязанностей проводника, обнаруживал признаки горной болезни. Пришлось заняться его лечением и дать ему выспаться. К тому же погода вновь портилась. Гонимый юго-западным ветром, поплыл туман и всё заволок. Халаца, Хозы-хох и его соседи исчезли, вершины Тбилисис-цвери и Чанчахис-цвери то выплывали, то тонули; изредка выглядывало солнце, освещая кулуары левого бока долины, исполосованные их подгорными трещинами, такими отчётливыми и законченными, что снимок с них был бы отличной иллюстрацией руководства по альпинизму. Характер тумана быстро менялся. Из проносящегося он становился плотным, медленным, из белого серым и, тяжело крадучись, вползал вверх по ущелью. Ветер окреп. Не будучи в силах осмотреться и определить линию восхождения, я решил заночевать на «привале». Проводники обнесли площадку каменной оградой и расчистили. К четырём часам пошла крупа, сначала редкая, потом перешедшая в град. Через полтора часа небо, было, прояснилось, но вскоре вновь посыпала крупа и так ночью несколько раз. Сперва крупа таяла, но по мере падения температуры нас и скалы заносило. К утру, когда непогода утихла, бурки и камни были покрыты слоем льда в 2 см толщиной.
Вид на Цейское ущелье из села Цей. 1886.
Фото М. фон Деши
В 4 часа (31-го июля) t. 0°, слабый ветер, немного слоистых облаков над Геске и Козы-хохом. Кое-как согревшись чаем, мы выступили через два часа. Так как идти полем было затруднительно из-за больших подгорных трещин, я решил пробираться над полем между кулуарами и скалами и притом лестницей, именно пересекать кулуар, восходить по скалистым грядам, опять пересекать кулуар и т. д., пока не будет достигнут водораздел между Бубис-цкали и Тбилисис-цкали, по гребням которого я думал дойти до вершины. Фирн был рыхлым, рубились ступени без труда, но обмёрзший гранит доставил немало хлопот. Пройдя так три кулуара и трижды подымаясь на скалистые гряды, мы к 9 час<ам> вышли к широкому ледяному потоку, восходившему к твёрдому ножевому гребню водораздела. На 1-вёрстной карте из-за её схематичности трудно указать этот поток, а предыдущие нами пройденные кулуары вовсе не намечены. Это же последний, видимо, есть отмеченный в качестве крайнего западного выступа западной ветви, впрочем, не достигающий на карте водораздела.
Погода вновь и, видимо, безнадёжно испортилась. Уже стоял туман настолько густой, что можно было снять очки. Правда, ветер переменил направление на юго-восточное и дул из-за Мамисонского перевала, но и он нёс нам облака. Однако я продолжал путь. Взойдя к ножевому гребню и убедившись, что гребень ведёт в тупик, мы спустились вниз и принялись траверсировать крутой поток. Из-за глубоких желобов на нём, рыхлого снега и, главное, неумения горцев ходить по снегу я вынужден был установить переход по очереди, распуская 75-метровую верёвку во всю длину, пока идущий не достигнет другого берега. Верёвки как раз хватило. Выйдя на скалы, мы повернули вправо, перешли узкий крутой приток и вновь полезли на северо-запад к водоразделу. Выветривающиеся камни оказались неважными — всякий, даже самый крупный летел из-под ног, увлекая за собой груды. К 1 час<у> мы вновь достигли водораздела — небольшого холма с ледяной шапкой (4000 м), за которым виднелся разломанный карниз, забавно завитый в виде бараньего рога, и новый крутой кулуар. Из-за тумана за ближайшим кулуаром ничего не было видно. Тщетно мы прождали с час, надеясь, что покажется Тбилисис-цвери. Туман проносился клубами, влажнея, без конца. Термометр падал. Раза два выглянула Чанчахис-цвери, но Тбилисис мы так и не увидели. К двум часам посыпала крупа. Ночевать было негде, приходилось возвращаться. Сложив у вершины тур и назвав его «холмом 31-го июля», мы стали спускаться. В пяти метрах ничего не различишь. Кое-как разыскивая путь, мы достигли ледяного потока и перешли его. По желобам крупа, шипя, скатывалась вниз. Лишь только мы миновали поток, густыми хлопьями повалил снег. К счастью, термометр показывал +6°, и скалы были мокрыми, не обледенелыми. За снегом пошла полоса ливня. В пять часов мы достигли «первого привала» (наш ночлег). Там стояла лужа, оставшиеся вещи промокли; ночевать и тут не приходилось. Мы снова тронулись, торопясь засветло добраться до палатки. В камине вместо ручья оказался бурный поток, смывший к тому же снег, облегчавший подъём, и пришлось свыше получаса истратить на устройство горной канавы, чтобы отвести хоть часть воды. Однако без ванны не обошлось. В 7 часов под непрекращающимся дождём мы были на нижнем поле ледника, перевалили морену и в сумерках, по снежным полянам той же лощины, по которой подымались, достигли палатки. Там было сухо, но неприютно и холодно. Рододендрон отсырел. Пришлось идти вниз на стоянку дигорских пастухов, которой достигли через час. Раздевшись, я завернулся в газетную бумагу, так как ничего больше сухого не оказалось и, накрывшись буркой, проспал у огня до утра.
Селение Клеат рядом с Мамисонским перевалом. Нач. ХХ в. Фото Г. Раева
Было решено ждать погоды. Но Бичашвили следовало сменить, и я решил двинуться в Глолу. Просидев до полудня у пастуха Ока-зова, мы оставили там часть вещей, которые нам в Глоле не могли понадобиться, и лошадь и тронулись обратно, спустившись к Бубисцкали более южной и удобной тропинкой, выходящей к плетёному мосту и стоянке пастухов-глолцев. Погода всё та же. Моросил дождь, на покосах несколько прояснилось, но когда мы вышли на шоссе, полило как из ведра. Вечером небо ненадолго расчистилось, и выросшие вдали вершины Тбилисис-цвери и Чанчахис-цвери позволили нам отыскать «холм 31-го июля».
Дигорец. 1886. Фото М. фон Деши
В Глоле я пробыл три дня: 2-го августа лил дождь, но 3-го и 4-го погода лишь хмурилась, по вечерам прояснялось. 4-го августа вечером я нанял, вместо Бичашвили, Вано Бидзишвили, молодого парня и славного охотника, к сожалению, не говорившего по-русски. Выход был назначен на 5 час<ов> утра. Но поздно вечером Бидзишвили вдруг отказался идти, и всё утро 5-го прошло в уговорах. Наконец, отказ был взят обратно, и в 9 час<ов> 30 мин<ут> утра (облачность 3, слабый юго-западный ветер) мы вторично покинули Глолу, а в половине второго уже переходили Бубис-цкали. На этот раз Бубис-цвери (1903 саж.), собрание пиков почти равной высоты, и ледник Буба были видны как целиком. Захватив у Оказова вещи, мы пошли той же лощиной, миновали старую стоянку и на два часа ходьбы выше по морене расположились на ночлег, остановившись в 6 час<ов> (2 900 м). Юго-западный ветер дул слабо, небо было безоблачно, t +9°. Теперь вершина Тбилисис-цвери была видна вся, и когда солнце заходило, длинные тени, отбрасываемые скалами, позволили разобраться в строении южного склона и выяснить завтрашний путь.
Наутро в 4 часа мы покинули ночлег и, идя прежней дорогой, к восьми часам миновали «первый привал». Отсюда виднелись Шода, хребет Ляйлы и Накеральские горы. У камина на этот раз упали два небольших камня. Мы пошли через кулуары, но на этот раз я взял ниже, предпочитая более короткий и интересный путь. Идя сперва над полем, мы в конце спустились на поле и перешли подгорную трещину («верхнюю»). Подымаясь от трещины по жёлобу, вскоре вступили на гряду скал, последнюю к северу из ряда гряд, спускающихся от водораздела Бубис-цкали к полю западной ветви, и пошли по южному склону. К 4-му часу была достигнута полка, несколько не доходя до конца гряды (4000 м). К юго-западу высился холм «31-го июля». От того гребня, на котором мы теперь стояли, его отделяли несколько отвесных кулуаров и разбитых карнизов. На горизонте виднелись Аджарский хребет и седловина Зекарского перевала.
Бидзишвили работал отлично. Если бы не неровный шаг, его подъём и ориентировку среди скал можно было бы назвать совершенными. Несмотря на большой груз тёплых вещей и провианта, он не обнаруживал усталости. Нельзя сказать того же про Григоришвили. Выпивки последних дней, о которых я узнал лишь после, и, кажется, простуда сделали его на этот раз совсем плохим. Плёлся он вяло, карабкался нерешительно, часто садился покурить, ничего не делал и, наконец, стал жаловаться на сердце. Поэтому когда к 4-м часам мы достигли упомянутой полки, я объявил привал и ночлег, не желая обессиливать проводника. До той ледяной перемычки, где ледник Буба соединяется с ледником Тбилиса на 1-вёрстной карте, нам оставалось пройти несколько снежных рукавов и немного скал и подняться метров на 200. Принявшись за очистку полки от льда и за варку супа и чаю, я послал проводников приготовить ступени через рукава, чтобы утром не мешкать над окрепшим льдом. Через час проводники вернулись. Небо продолжало оставаться безоблачным. Солнце зашло. Тбилисис и Чанчахис скоро погасли и только на Халаце долго держались огни. В восемь часов раздался грохот за гребнем: скатилась большая лавина оборвавшихся ледяных глыб.
Деревня Глола на фоне развалин замка царицы Тамары. Кон. XIX в. Фото Д. Ермакова
В пять часов утра 7-го августа, убедившись в отличной погоде (t +2°), продолжали путь. Пройдя готовые ступени и одолев последние скалы, мы через полтора часа достигли ледяного холма, возвышающегося в конце той перемычки двух ледников, о которой я упоми — нал (4 200 м). Этот холм нанесён на 1-вёрстную карту. До Тбилисис-цвери оставалось всего 220 метров. Поиски дороги я считал законченными. Всё ясно. Оставалось вступить на гребень водораздела и по нему достичь вершины, что не представляло особого труда: только в конце гребень был несколько крут. Тбилисис-цвери возвышалась в виде четырёх вершин, мало выступавших над общим гребнем. Две западные вершины и вершина 2071 саж. с нашим холмом образовали сектор истоков ледника Бубы, разрезанный отчётливой и высокой подгорной трещиной, а вершина 2071 саж. и восточный горб с нашим холмом образовали второй сектор истоков западной ветви Тбилисы. Отдельные клочья тумана, проплывая, цепляются за вершины. Солнце восходит между высшей вершиной и восточной. Ещё три-четыре часа работы, и мы наверху.
Но то, что произошло далее, трудно было предусмотреть. Максим Григоришвили, усевшись на камни, решительно заявил, что до вершины нам к вечеру не добраться и дальше он не пойдёт. Вано не говорит по-русски. Я спрашиваю через Максима и получаю тот же ответ: дальше идти нельзя. Без толку убеждая проводников с половины 6-го до половины 8-го, я решил вернуться: одному идти не приходилось. Поднявшись на вершину холма («холм 7-го авгус та»), я сфотографировал величественный вид Караукома и вершин Балкарии (передо мной были Бурджула, Бубис-цвери, Сах-Зайне (4513 м) и Вологати H. Raeburn’а; Сонгути-хох (4452 м) закрывала западная вершина Тбилисис, Дых-тау и Коштан-тау виднелись отчётливо) и стал спускаться.
Не желая задерживаться, я взял новое направление по северному склону последней гряды, через кулуары вышел к «верхней» подгорной трещине, через которую мы перепрыгнули, далее ко второй подгорной трещине, «нижней», мост которой мы взяли «на салазках», пересёк поле, в первом часу миновал «первый привал», в четыре часа мы были у осетин, а в десятом часу прибыли в Глолу. Я хотел, сменив проводников, идти вновь на Тбилисис-цвери. Но погода испортилась. Не располагая временем, я прождал в Глоле три новых дня и, наконец, выехал в Кутаис. По дороге шёл дождь57.
Горячо благодарю И. М. Бидзишвили (Глола) и М. В. Гавашели (Геби) за их гостеприимство и ценную помощь на местах58.
Карта горной группы Уилпаты из статьи И. Зданевича (слева) в Известиях Кавказского отдела Русского географического общества (Тифлис, 1917) и та же группа гор на советской карте 1940-х годов
Прилагаемая карта-эскиз является копией частей листов XXI–30 и 31 и XXII–30 и 31 1-вёрстной карты Кавказа, уменьшенных 4 × 4 ра за и снабжённых номенклатурой и числовыми отметками. Читателю, знакомому с трудами H. Raeburn’а, M. v. Dèchy, D. Freshfield’а, G. Merzbacher’а, V. Ronchetti, А. Мекка и А. Ендржеевского, нетрудно убедиться, какими материалами я пользовался, дополняя карту. Здесь я не буду останавливаться на критике текстов и разборе контроверз, отсылая к источникам. Остановлюсь на одном.
Главнейшим из вопросов о номенклатуре и вместе <с тем> истории исследования группы является вопрос о Скаттиком-хохе V. Sella (см. выше). Его я решаю, помещая Скаттиком-хох на водораздельном хребте ледников Караукома и Сонгути, там, где хребет меняет северо-западное направление на северо-восточное, направляясь к вершине Воолагати-барзонт. Вершины Гулари Сах-Зайне 2115 и 2100 сажен есть восточный и западный Карагомы V. Sell’ы и H. Raeburn’а; Сонгути-хох — пункт 2086 саж. (4152 м), принимаемый H. Raeburn’ом и V. Ronchetti за Скаттиком, есть на самом деле восточная Сонгута V. Sella, которая скрывала от него Адай-хох — Уилпату, когда альпинист находился на вершине Скаттиком-хоха. Вершина же, названная Волагати H. Raeburn’ом (восхождение 1914 г<ода> — не смешивать с Воолагати-барзонт А. Ендржеевского) — есть западная Сонгута V. Sella (ок. 4 000 м). Скаттиком-хох можно найти на панораме В. Орловского, помещённой в VII т. «Ежегодника Русского горного общества». Это — вершина, возвышающаяся между Воолагати-барзонтом и Чиринты-барзонтом на заднем плане. Вершина же между Чиринты-барзонтом и Туалти-сер есть Сонгути-хох.
Остальные особенности карты сводятся к номенклатуре и числовым отметкам. В первом вопросе я следовал преимущественно номенклатуре туземцев (южные вершины) и А. Ендржеевскому. Высоты отмечены в саженях согласно с приёмом 1-в<ёрстной> карты. Фамилии под вершинами и год — альпинисты и год первовосхождения. Чёрная линия — мой путь. Ненанесённые на 1-вёрстную карту леднички отмечены буквой Л.
Орографический вывод следующий: группа Уилпаты заключает не меньше 40 вершин, превосходящих высотой 4000 метров. Наиболее мощные вершины расположены на соединительном хребте — водоразделе Караукома и Цеи: Уилпата (4647 м), её плечо (4500 м) и Double-Peak (4515 и 4450 м). Вторая по высоте группа — Гуларских Сах-Зайне (4513 и 4450 м). Водораздел Караукома и Сонгути несёт (с востока на запад) вершины Туалти-сер (4450 м), Сонгути-хох (4452 м), Воолагати H. Raeburn’а (4200 м) и Скаттиком-хох (4 300 м); водораздел же Караукома и ледников западнее Сонгути — вершины Воолагати-барзонт (4000 м), Стур-алхойна (3200 м), Мигнерай-алханте (4 000 м), Хузи-дор (4 000 м), Орс-федар (4000 м) и Саудор (3900 м). По Главному хребту вдоль Караукома идут с З<апада> на В<осток>: Сау-хонх (4000 м), Бубис-цвери (4100 и 4000 м) и Тбилисис-цвери (4 419 м); далее вдоль Цеи — Чанчахис-цвери (4 450 м), Мамисон-хох (4268 и 4200 м) и его плечо (Мамисон-хох G. Merzbacher’а — 4 048 м). На водоразделе Цей-дона и Ардона достигают: вершина V. Ronchetti — 4133 м, Зарамаг-хох — 4200 м, Адай-хох — 4408 м, Лагау-хох — 4124 м и безымянная вершина 4000 м. А «иглы Цеи» подымаются выше 4300 м. Остальные пики расположены по окраинам. Альпинистический вывод — в группе Адай-хоха ещё около 20 вершин выше 4000 м, на которых не бывали альпинисты. Едва ли ныне какая-либо горная группа на Кавказе представляет такой богатый материал для восхождений.
4. Исследования в Понтийском хребте
Публ. по: Известия Кавказского отдела Русского географического общества / Под ред. А. Ф. Ляйстера. Т. XXV. № 2–3. С. 374–375.
Летом текущего года член Кавк<азского> отд<ела> Русск<ого> геогр<афического> общ<ества> И. М. Зданевич совершил поездку в бассейн среднего течения Чороха и его притоков Ольты-чая, Тор-тум-чая и Пархал-суи совместно с археологической экспедицией Грузинского общества истории и этнографии. С целью выяснения вопроса о древнем оледенении Понтийского хребта И. М. Зданевич посетил неисследованное ущелье Эрмен-хевека на южном склоне, в верховьях Пархал-суи и 27 сентября ст<арого> ст<иля> с двумя местными проводниками взошёл на Качкар, высшую вершину горной цепи (3937 м). Турецкая 5-вёрстная карта этой местности сильно грешит, а русские карты вовсе неверны. Во время восхождения у дер<евни> Меретет И. М. Зданевич встретил обширную морену и открыл неизвестную картам безымянную скалистую вершину, названную им вершиной Ле-Дантю, вторую по высоте в Понтийском хребте (3800 м), а под вершиной на северном склоне — небольшой ледник с бергшрундом59 и поперечными трещинами — остатки обширного ледника, наполнявшего цирк между Качкаром и вершиной Ле-Дантю. Такие же ледники лежат на северном склоне Качкара. Местность изобилует высокогорными озёрами. От вершины Ле-Дантю на восток тянется горный кряж с рядом вершин в 3500 м, по высоте мало уступающий главному водораздельному хребту. Из Эрмен-Хевека И. М. Зданевич через Пархал прошёл ущелье Кобака, где ещё сохранился грузинский язык, и через перевал Кобак-боюни (3000 м) перевалил в Артвинский округ, сделав ряд фотографий и собрав материалы по топографии и номенклатуре Хевекских, Пархальских и Кобакских гор.
Вид на Артвин. 1905–1915
Мулла с ученицами у мечети. Артвин. 1905–1915