ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Золотой парусник, сохраняя внутри себя виды Екатерининского парка в Царском Селе, унесся, как луч света, стрела Аполлона, и Аристей испытал удивительное ощущение невесомости, свободное падение своего тела, между тем как поднимался все выше над Землей, просиявшей яркими красками предзакатного дня или утра.
Он четко различал реки, дороги, населенные пункты и даже самую жизнь, протекающую во времени и пространстве, это была его жизнь во многих подробностях, о которых он не ведал или забыл, или это видения души, когда она покидает тело, субтрат земного бытия?
- Это корабль летит, или я?
- Что за вопрос? - изумился даймон.
- Если корабль летит, отчего же я пребываю в движении?
- Это пройдет. Скорость парусника слишком велика для земного человека, поэтому ты ее ощущаешь как свой полет...
- Во времени и пространстве, через всю мою жизнь?
- Да. Ведь и мысли, и память твои тоже обострены полетом, то есть, перетекая стремительно, как бы оживают воочию, - улыбнулся даймон.
- Это сродни вдохновению, когда не ощущаешь своего тела?
- Да, - рассмеялся даймон. - Вот я весь вдохновение, когда тела большого не нужно.
- А если все процессы ускорены полетом, не градет ли старость и смерть также скоро?
- Не-ет, - лениво повел головой даймон. - Все в мире стареет - и звезды, и галактики, - кроме света, это вечная юность мироздания и существа, сотканного из света.
- Бога?
- И твоя, душа моя, и твоих друзей или подопечных, или подданных, воссозданных из света.
- Бог мой! Но я говорю о явном несовершенстве корабля, в пределах которого ощущаешь полет, больше ничего, пустое вдохновение. А продумывая свою жизнь и жизнь человечества вновь и вновь, легко впасть в моральную рефлексию, что еще хуже.
- Сейчас приедем, сойдем на землю, - смущенно проговорил даймон. - Это же модель парусника.
- Хорошо, - смутился Аристей в свою очередь. - Я, как всегда, поспешил со своими замечаниями. Прекрасная модель, что и говорить.
И тут он ощутил тяжесть своего тела, словно опустился на ноги в конце непрерывного падения или полета. Парусник приводнился на озере неподалеку от замка в горах.
2
Замок в горах. Большая комната со столешницей из драгоценных камней, с камином, с росписью по стенам и картинами. Входит Аристей.
- В заоблачных высотах замок древний, где я провел не много прежде дней, а будто вечность; странствуя в столетьях, я возраст свой продлил, а молод все. И в самом деле я обрел бессмертье?
С тем жил я вечно, вечно буду жить? Что если я вне жизни, как в нирване? Как в детских снах моих о Джиннистане?
И век мой длится, как посмертный сон? Но как бы ни было, я полон мыслей воли нечто сотворить благое, великое, чудесное, как небо, с чем в детстве раннем я возрос душой, объемля белый свет до звездных бездн.
Пора свершить мне то, что суждено.
Входит начальник дворцовой охраны граф Фредерик.
- План княжества хотите посмотреть? - Подходит к столешнице, на которой проступает карта мира в мельчайших подробностях, с изображением страны света.
Аристей не без смущения за детский вопрос:
- Здесь есть места, где обитали феи?
Граф Фредерик поворачивает алмазный светильник таким образом, что рельефная карта оживает в виде панорамы тех уголков княжества - чудесных альпийских лугов у тишайших озер, - где в самом деле могли обитать феи:
- Да, говорят, что феи и поныне живут в предгорьях, со страною света смыкающихся, - там же вечно лето.
Аристей, любуясь:
- Альпийские луга на крыше мира…
В панораме показываются какие-то люди, явно не из местных жителей.
Граф Фредерик, справившись по телефону:
- Две группы альпинистов подошли вплотную к замку, с разрешением свободно пересечь границы наши, но меж собой вступили в перестрелку.
Аристей с интересом:
- Чего же добиваются они?
Граф Фредерик, усмехнувшись:
- Сокровищ баснословных принца – слухи о том давно витают… В силах мы помочь перестрелять друг друга им. А принц, он сам разил, неуловим, могущественен в гневе, словно Зевс.
Аристей с изумлением:
- Разил он молнией?
Граф Фредерик смеется:
- Пучками света.
- Вы осведомлены об опытах?
Граф Фредерик скромно:
- Лишь в области своей, как и другие. – Откланиваясь. - Принцесса.
Аристей:
- Кстати, как она?
Граф Фредерик с порывом:
- Чудесно! С прибытьем вашим вдруг пришла в себя. Приветлива, прелестна и разумна… Прислушивается к речам прислуги, припоминая, что же с нею было, догадываясь, где она и кто. Но спрашивать – мешает словно стыд. - Уходит.
3
Гостиная и спальня в стиле русской классики XIX века. Аристей входит к принцессе. Она спит, но так, как будто внимает всему, что происходит вокруг и в мире. Так похоже на картину - с ожившей вдруг моделью.
Кажется, в ней протекает глубинная жизнь целого мироздания, что замечаешь в картинах старых мастеров. Она, то состояние, в каком она пребывает, заключает несомненно в себе тайну - тайну жизни и смерти, тайну любви и счастья, что единственно волнует, влечет человека вечно.
Взволнованный, Аристей отступает к двери.
Принцесса, открывая глаза:
- Не уходите, принц. Я улеглась, чтоб в полусне дождаться встречи с вами. - Откидывая покрывало, встает на ноги, одетая в белую тунику с красным поясом с изящной отделкой.
Аристей с волнением:
- Приветствую, принцесса! Вы здоровы!
По первому порыву они заключают друг друга в объятия, но на поцелуй уже не решаются и отступают.
Принцесса смеется:
- Я спящею принцессою была, как в сказке, в замке старца-колдуна, который спас меня и нежил взглядом, кощунственным до судорог по телу, как будто он влюблен и вечно юн…
Аристей, рассмеявшись:
- Он поступал как врач, как маг-ученый.
Принцесса кивает:
- Я знаю, и при этом был влюблен. Я не в обиде: стыд ведь как влюбленность питает негой женственность и счастье, что проявляется в нас грацией.
На ковре, босая, повторяет простейшие движения, словно едва удерживаясь от танца или полета.
Аристей, направляясь к выходу:
- Мы встретимся за ужином. Согласны?
Принцесса, заглядывая ему в глаза:
- Я в вашей власти, принц.
Аристей вопросительно:
- Что это значит?
Принцесса смеется не без смущения:
- Такая роскошь здесь. Вы принц-наследник. Я чувствую наложницей себя, когда свобода мне всего дороже была и будет…
Аристей, возвращаясь назад:
- Вас я узнаю! Вас звали Варя. Или это кличка? Вы приходили за литературой… Затем на маскараде Афродитой явились и, Эрота со Психеей всем на потеху разыграв, сокрылись!
Принцесса узнающим, интимно нежным взглядом:
- А вы, художник Аристей Навротский, представший принцем и владельцем замка на горных высях под страною света!
Мне кажется, я знаю все о вас, от старца с таинством его стремлений, во мне хранил он тайны бытия, отныне вам открытые во мне.
Аристей с пылом:
- Как в красоте и женственности нежной, и мирозданья, и природы всей? А грация? Величие во взоре… Божественное явлено в тебе! - Поспешно уходит, ощущая, как брелок ожил, очевидно, в предостережение ему.
4
Граф Фредерик сообщает по телефону:
- Принц! Альпинисты изменили маршруты и слишком близко подошли к замку. Пришлось им помочь перестрелять друг друга.
- Хорошо ли это? – усомнился Аристей.
- Да, это не решение проблемы. Но ее создают они сами. Что делать? Вслед за монахами и учеными к нам повадились альпинисты и авантюристы. Мы вправе охранять наши границы и безопасность, как любое государство.
- Но просто перестрелять?
- Принц! В общем, мы знаем, кто пытается проникнуть в замок. Ведь они собирают информацию в городке, а мы – о них. По сути, это мафиози и спецслужбы ближнних и дальних стран. За трупами они официально не обращаются.
- Значит, дело достаточно серьезно.
Всяких дел и проблем хватало, и это напрямую было связано с общим состоянием в мире – от первой мировой войны до второй, когда Аристей, не замечая хода времени, всецело посвятил себя сооружению корабля по модели даймона.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Над ним просияла густая синева южного неба с видами Рима, но то ему не померещилось, как следовало ожидать, в духе посмертного опыта, ведь что-то ужасное с ним приключилось, а он сам вышагивал по узким улочкам древнего города, поглядывая по сторонам, внешне беззаботный, а про себя сосредоточенный, отъединенный от всех, как постоянно ощущал свое одиночество всюду, в особенности за границей, что, впрочем, вполне естественно при посещении музеев, в которых волей-неволей оказываешься как бы в двух измерениях - некогда и теперь.
Узкая улочка, извиваясь по склону холма, вела к его вершине, где находилась старинная вилла с садом, откуда хорошо просматривался Рим, с куполом собора святого Петра, заполняющим центр города в непосредственной близости.
Вилла и сад были открыты для посетителей в определенные часы, но на этот раз, уже под вечер, Леонард беспрепятственно вошел в сад, не встретив ни служителей, ни охраны. За деревьями в лучах заходящего солнца сияли окна небольшого дворца эпохи Возрождения. Все вокруг объято тишиной и даже запустением, будто хозяева в отъезде либо умерли.
- Куда я забрел? - подумал вслух Леонард. - И зачем я здесь?
Но в полетах, для него неожиданных, когда он попадал в переплет с опасностью для его жизни, всегда проступал смысл.
Вдруг послышались топот копыт и стук колес, и в раскрытые настежь высокие ворота въехала коляска, в которой сидели две женщины, обе с милым и веселым выражением на лицах, обращенных на него, одетые в нарядные платья старинного покроя, в шляпках с перьями. Это были княгиня Зинаида Николаевна и Диана. Леонард опешил от неожиданности. Как! Диана? Она, или это сон?
Окликнув его по имени, они заговорили с ним так, будто разминулись недавно, на Корсо, где шел второй или третий день Римского карнавала, на что указывали и цветы, которыми была забросана вся коляска.
- Леонард! Знаешь, что случилось? - по выражению лица Дианы можно было рассудить, что она не знает: ей радоваться или плакать.
- Что-то ужасное! - рассмеялась княгиня. - Ее узнали.
Если в первый день карнавала бросались конфетти (из мучных, с примесью извести шариков), что не совсем безопасно, да похоже на настоящую войну всех против всех, то букетиками цветов скорее обменивались либо отмечали тех, кто привлекал всеобщее внимание.
- Вы смеетесь, княгиня. А мне не до шуток, - заметила Диана с беспокойством.
Коляска остановилась у подъезда дома, где, как стало ясно Леонарду, поселилась его мать, а Диана, приехав недавно в Италию, гостила у нее.
Леонард не мог опомниться от удивления, чуть ли не до страха. Боже, это же была Диана! Только в юности, в пору их общего увлечения театром в деревне. Леонард, не успев обрадоваться, огорчился, решив, что это всего лишь сон. Только, где и когда он видит этот сон, не мог сообразить, соответственно знать, что его ожидает при пробуждении.
Дамы пребывали под впечатлениями от карнавала. Если княгиня, пышнотелая блондинка, - к старости, не старея, она располнела, - всегда привлекала внимание к себе всюду, то Диана, высокая, стройная, с миловидным лицом, держалась столь грациозно и обаятельно, что, неудивительно, две русские дамы на Корсо были замечены, и теперь, при их весьма уединенной жизни, все продолжало их веселить, и Леонарда привечали они всячески, не отвечая толком на его вопросы, впрочем, как бывает при первых минутах встречи после разлуки.
Вдруг дамы, переглянувшись, примолкли, и Диана сказала:
- Эста с графиней в Ницце. Там же и Легасов.
2
За скромным ужином (поскольку княгиня не ожидала гостей, а прислуга вся на карнавале веселится) в старинной комнате с картинами знаменитых художников, при свечах, дамы принялись расспрашивать молодого человека, что он и откуда, а он толком ничего не мог сказать, чему они лишь смеялись.
Леонард загрустил, хотя мог бы развеселиться, радуясь, что Диана столь же юна, княгиня столь же моложава, какими он знал их некогда в России, да и он был по-прежнему молод. Сон!
Хотя неизвестно, что его ожидает, жажда пробуждения охватила его, всплытия, будто он тонет в море времен. Но, верно, этого не могло случиться раньше, чем он достигнет дна, неких предельных глубин, чтобы устремиться вверх, до неба.
Где-то далеко по анфиладе комнат с закрытыми дверями раздался стук, затем он повторился ближе и совсем близко. Зинаида Николаевна окликнула:
- Это вы, граф? Войдите, пожалуйста! - добавила, обращаясь к сыну. - Это сын хозяина этой виллы. Я помню его еще мальчиком.
Вошел молодой человек, смуглый, черноволосый, серьезный и грустный, и по тому, как он взглянул на Диану, точно ему больно, Леонард понял, что граф влюблен, и ему сделалось и вовсе грустно, до отчаяния, ведь и он влюблен в нее и давно, теперь уже целую вечность.
На пределе отчаянья он мог сорваться и унестись, бог весть куда, но голос княгини вернул его к действительности, лишь оказался не у окна, где стоял, а у двери за спиной графа.
- Вы очень кстати, граф, - заговорила Диана со свободой, как она держалась и с Зинаидой Николаевной. - Нас посетил наш соотечественник, сын княгини, о котором вы из наших разговоров несомненно слышали, - и она представила молодых людей друг к другу.
- Демон? - граф вздрогнул и улыбнулся. - Не удивляйтесь. Я наслушался о вас таких чудес, что охотно верю всему, - он взглянул на молодую женщину, которой не верить невозможно.
Диана рассмеялась счастливо: чудеса имели место, даже во взгляде влюбленного графа проступало чудесное, волнующее до озноба.
- Я? Если я демон, то «Демон поверженный», - усмехнулся Леонард.
Он снова подошел к окну, откуда открывался меж деревьев сада вид на вечный город. Он ощущал себя выздоравливающим, возвращаюмся к жизни, как после тяжелой болезни, что вообще бросалось в глаза и уже не казалось удивительным, что многое из своей жизни он не помнил, и ему приходилось напоминать те или иные события из его историй и века.
- Есть такая картина «Демон поверженный», - сказала княгиня, - русского художника Михаила Врубеля. Но мне больше нравится его же Демон, сидящий где-то высоко в горах, глядя на закат внизу, весь пламенеющий, как из драгоценных камней. Это юноша могучего сложения, исполненный невыразимой грусти.
- Как! В России есть такие картины? - весьма удивился граф. - Демон представлен как человек?
- Как сверхчеловек, сказал бы Ницше, - усмехнулся Леонард.
- Правда ли, - вопрошал граф с ревнивой улыбкой, - вы с художником, которого зовут Аристей Навротский, совершили путешествие во времени, побывали у нас в Италии в эпоху Возрождения?
Леонард взглянул на мать и Диану с удивлением, мол, откуда граф, да и они знают об его странствиях с Аристеем.
- Писали в газетах, - сказала княгиня.
- Серьезно?
Дамы рассмеялись, мол, тебе виднее.
- Как я могу рассудить, Аристей - это русский Фауст, - заметил с явной заинтересованностью граф Орсини.
- Фауст? - усмехнулся Леонард. - Может статься, Манфред, если вспомнить о поэтических фантазиях Байрона с его странным героем, который, овладев тайнами магии, обретя бессмертие, возжаждал смерти, не в силах, вероятно, выносить своего тайного могущества или просто одиночества? Нет.
- Нет?
- Достиг ли этот Манфред пределов человеческого знания о природе, как Фауст, другой чернокнижник, вступивший якобы в сговор с дьяволом? А ведь пределов нет.
- То поэзией и мифологией увлекался до самозабвения, теперь философией? - переглянулась княгиня с Дианой.
- А ведь пределов нет, - повторил Леонард, пожав плечами. - Есть пределы у века и у человека, а у познания - нет, как у природы. Есть пределы у одной из традиций, скажем, христианской, но у человеческой культуры, пока длится земная жизнь, - нет. Можно даже сказать больше. Отдельные культуры и цивилизации гибнут, но всечеловеческая культура устремлена к вечному обновлению, как природа и Вселенная в целом в их бесконечном развитии.
- А говорят, нет ничего нового под луной, - заметил граф.
- Под луной, разумеется, - усмехнулся Леонард. - Как Фауст, так и Манфред, - герои замыкающие, поэтому повернутые назад. Они лишили себя новых идей и устремлений, когда и бессмертие, самое чаемое на свете счастье для человека, уже не имеет смысла. Замыкая утратившую актуальность традицию, они сами обречены. Гете попытался вытащить Фауста из средневековой легенды, но за пределы традиции он так и не вышел, словно не сознавая ренессансной природы своего героя. Нет, Аристей - скорее новый Прометей.
- И что это значит? – граф Орсини следил глазами за Дианой, знаками пытавшейся остановить Леонарда.
- Хотел бы и я знать, что это значит, - призадумался Леонард, не замечая весьма выразительных жестов молодой женщины, впавшей неожиданно в смятение. - Здесь тайна его гения и могущества, о чем он сам едва ли ведает, но все мы так или иначе вовлечены в его историю, по сравнению с которой метаморфозы, какие я претерпел как Эрот и Люцифер - всего лишь сказка.
- Я достаточно наслышан о ней, - граф беспокойно прохаживался туда и сюда. - Я склонен был думать, что милые дамы меня разыгрывают. Но есть вещи, которым я не могу найти разумного объяснения, и начинаю верить в чудесное. Нельзя ли попросить вас, Леонард, поведать историю ваших превращений и приключений, чтобы составить более или менее ясную картину, пусть это всего лишь фантазии или видения в духе Сервантеса или Данте?
- В самом деле, - произнесла княгиня, взглядывая на сына и Диану, - после шума карнавала тишина особенно приятна и хочется верить во все самое чудесное, когда знаешь, праздник не кончен, хотя уже заранее грустно при мысли, что конец близок.
- Я буду записывать, - сказала Диана, усаживаясь за стол.
- Да, милый мой, - улыбнулась Зинаида Николаевна, - мы ведем записи, собираем материалы, свидетельства, письма, достаточно серьезно занимаемся делом, а не просто развлекаемся, разыгрывая графа.
- Впоследствии, - добавила Диана, - что бы ни случилось с нами, останутся эти истории, нередко прямо сказочные, но для нас-то весьма реальные, поскольку касались непосредственно наших мыслей и чувств и несомненно определили наши судьбы.
- А началось все, - в тоне Дианы заговорил Леонард, - как бывает, со сказок и преданий, проявившихся в самой жизни. Но именно таким образом рождаются искусства и поэзия, то есть новый мир в череде столетий.
3
В четверг, на четвертый день карнавала, когда празднество достигает апогея, у подъезда остановилась тройка. Лошади - белая, гнедая, пегая - были убраны цветами, по контрасту или сходству особенно яркими, а коляска почти вся уставлена большими корзинами с цветами, сплетенными в небольшие букеты, а над передним сиденьем возвышалась гора из пучков полевых цветов.
Граф Орсини пригласил Зинаиду Николаевну и Диану с Леонардом на карнавал.
Съехав с холма, оказались в чистом поле за Тибром, будто далеко за городом, хотя собор святого Петра высился совсем близко.
Перейдя по мосту реку, попали на узенькую улочку, которая почти тотчас вывела на Корсо с разукрашенными балконами, с многолюдством непрерывного карнавального шествия.
Отовсюду летели букеты цветов, которыми бросались, привлекая чье-либо внимание или попросту задирая. В ответ неслись пучки полевых цветов или букеты - с балконов, с экипажей, с тротуаров - весело и непринужденно, с минутным вниманием и торжеством.
Граф Орсини первым подал пример, да и Зинаида Николаевна с Дианой не терялись, поскольку сразу оказались в центре внимания, и на приветствия или вызов нельзя было не отвечать, да и многие, верно, хотели заполучить букет или даже пучки из свежих цветов из рук прекрасных дам.
Леонард, не считая себя вправе, как дамы, воспользоваться цветами графа, однако ничуть не растерялся, словно ему уже приходилось принимать участие в Римском карнавале. Поймав на лету превосходный букет из ирисов различных оттенков, он проделал несколько раз одну и ту же обманную уловку: он замахивался, целясь в кого-то, как в ответ ему несся букет не хуже его, - он ловил, а свой не бросал, словно замешкался. Таким-то образом он без труда и потрат собрал столько цветов, что смог вступить в войну во всеоружии. Ведь даже догадавшись об его уловке, обсыпали его пучками, уже в прямое наказание.
Среди пеших и тех, кто ехал в экипажах, иной раз весьма громоздких и многолюдных, нет-нет попадались маски и вообще ряженые, что в дни карнавала обычное явление.
Откуда ни возьмись, коляску графа Орсини осадили несколько молодых людей и дам в масках. Поначалу забросали цветами, а затем начали что-то выкрикивать, судя по отдельным репликам несомненно русские.
Диану узнали и шумно приветствовали; но кто-то знал о ее смерти, и в компании поднялся переполох, встревоживший Диану до слез, и граф велел кучеру повернуть домой. Она очень пожалела, что не надела маску, уступив желанию графа, который даже уговаривал ее показаться на балу в короне царицы, уверенный, что комитет отметит ее премией.
Граф Орсини был беден, относительно, конечно, и для него, как для многих итальянцев, возможность заработка по случаю карнавала, вплоть до премий, была заманчива.
- Что случилось? - княгиня не обратила внимания при всеобщей толчее и шуме на компанию русских.
- Меня узнали! - в ужасе произнесла Диана.
- Кто?
По-русски они могли говорить и при графе, но это неловко, поэтому заговорили, лишь оставшись одни на их половине.
- Ах, все равно кто! Меня узнали те, кто знает о моей смерти, - впервые вслух в присутствии Леонарда заговорила она о себе, о жизни своей после смерти. - Вы знали?
- Да, - отвечал Леонард, более озабоченный тем, что в одном из русских в масках он узнал Жоржа, поскольку и тот явно признал его и не скрывал этого. - Вы не встречались здесь с Жоржем?
- Это был он? - Диана вновь забеспокоилась. - Где же мне укрыться от всех, кто знал меня некогда, видел на сцене, слышал о моей смерти?
- Теперь, пожалуй, трудно найти такое место на Земле с великим исходом из России, - задумчиво промолвила княгиня. - Скорее в России укроешься.
- А как я укроюсь от самой себя?
- Возникают проблемы, какие может разрешить только Аристей, - Леонард понял, что у Дианы в Риме он появился, верно, недаром. - Мама, мы возвращаемся в Россию? Ведь я отправился к вам в Князе-Вяземское, а оказался здесь.
Зинаида Николаевна взглянула вопросительно на Диану.
- Возвращайтесь, конечно, - сказала Диана. - А я?
- Граф влюблен...
- Зинаида Николаевна, не могу я думать о замужестве. Разве я не замужем? - с мольбой в голосе произнесла Диана, совсем по-девичьи.
- Ты замужем. Ты умерла. Все это в той жизни, в старой России.
- Да, конечно.
- Я бы на твоем месте вышла замуж за итальянца, коль такой случай представляется, и кто тебя узнает? Станешь настоящей итальянкой и графиней.
- В самом деле! - заулыбалась Диана. - Еще одна жизнь.
- Чудесно!
- А могила моя в России?
- По возвращении я буду следить за твоей могилой, не беспокойся, - сказала с грустной серьезностью Зинаида Николаевна.
- Ты смеешься, - задумчиво прошлась туда и сюда Диана. - А Аристей?
К дому подъехала карета, усыпанная цветами, с публикой в масках. Граф Орсини вышел из дома.
- Что Аристей?
- Я видела его на Вороньей горе. Он воссоздал меня, вызвал к жизни вновь. Это столь удивительно, что все счастье в Эдеме - всего лишь детская игра.
- Диана, ты вся засветилась! - воскликнула княгиня.
В это время снова раздался стук в дверь, глухой и далекий, затем повторился ближе, еще раз, - Диана схватилась за виски:
- Словно в гроб вбивают гвозди, - пожаловалась она.
Вошел граф Орсини с вложенными в конверт газетными вырезками, каковые Зинаида Николаевна тотчас узнала: первые сообщения о смерти известной актрисы Дианы Федоровны Муриной, по мужу Легасовой, некролог, статьи.
Испытывая испуг и волнение, Диана однако не удалилась и знаком показала, что не надо никаких объяснений: ей было важно одно, что скажет граф.
- Простите, - заговорил граф Орсини, серьезный и грустный более обыкновенного. - Мне принесли пакет с газетными вырезками. Извещения о смерти, о похоронах, статьи. Возможно, это такая необычная форма бегства от мужа. Или здесь нечто чудесное, что сотворил новый Прометей?
Зинаида Николаевна превесело улыбнулась, Диана, всплескивая руками, рассмеялась, Леонард расхохотался. Однако граф Орсини смутился, будто перед ним привидения, испуганно отпрянул назад и исчез в дверях.