С этими словами он положил на стол серебряный портсигар, горсть сигар и свой нож в ножнах. В один миг драгоценная вещь исчезла за пазухой Евсея, он даже переводить окончания рассказа не стал. Поглядев маслеными глазами на щедрого гостя, скороговоркой пробормотал:
— В опчем, они там все переженились. Точно, Солкондор? А благородного господина сразу видать!
Наших он, туземских, кровей, решил Евсей и отошел в угол любоваться вещью. Федоров же презрительно покрутил в руках бедняцкую рукоять, бросил обратно на стол нож. Сгреб сигары. Солкондор подняла берестяные ножны с клинком, прижала к груди. Произнесла тихо:
— Однако мой след искать будут. Олкэпу сюда людей приведет…
После минутного бормотания за ровдугой Федоров появился со сладкой улыбкой на лице. Протянул на ладони замусоленный кусочек сахару.
— На, кушай. Его торговать пришел, — кивнул он на гостя. — Наша всем товар дает. Уходи.
…Во весь дух мчалась Солкондор в комендатуру. Конечно, она все поняла. Лишь сначала неясно было, о каком подарке Мэнгноникана речь, он ничего не дарил и не говорил таких слов. Но когда тот человек произнес «эркаэсэм» — она все поняла. Мэнгноникан — имя из сказания таежные люди дали Микулайкану. Нож этот — его подарок. Значит, тот человек — его друг, хочет вернуть подарок, чтобы злые враги не убили его. И жену богатыря Дюгирманди в сказании тоже зовут Солкондор! Только где найти Микулайкана, ведь он уплыл с солдатами на корабль, а тот ушел в море!
Напрасно опасалась Солкондор. Ножны, а в них и послание, уже через час находились в руках Коли. Вместе с отрядом он был высажен на берегу, за косой, неподалеку от Учги.
В план операции «Затвор» не входила переписка с агентом. Задача у товарища, прибывшего «Красным Олегом», была иной: выйти через Федорова на главаря и встретиться с ним под любым предлогом. Выяснив его личность и место нахождения, исчезнуть… Насчет личности у Коли были предположения — очень ему не нравился шаман, перепутавший «кимонин» с «кимоно» и глазом не моргнувший при утере символа могущества. Но шаман после того памятного дня в поселке не показывался. И вот депеша: главарь находится поблизости, но может ускользнуть в любой момент.
Прочитав текст и обсудив его с командирами рот, Коля зачитал тут же составленный приказ:
«Ввиду нахождения главаря банды в поселке и захвата им нашего товарища, отряд под моим командованием штурмует лавку Федорова. Первая рота продолжает охрану государственной границы. Вторая и третья вместе с вооруженной дружиной из местного сознательного населения (комсомольцев и приисковых рабочих) локализует в тайге заговорщиков по ранее составленному плану. Исполнять!»
К кооперативной лавке подбирались скрытно. Оказавшегося рядом бывшего красноярского молотобойца Гришу Сутырина начальник комендатуры спросил шепотом:
— А как там этот, настоящий американец?
— Мы его при оленях определили. Все нормально. Чего не спросишь — «Олл райт! Комсомол-ячейка!»
— Вот что, — сказал Коля. — Сперва попробуем без пальбы. Там наш парень — лучшего работника нам чумиканский ОГПУ выделил. Тут сам ляг, а его сбереги — понял?
— Как не понять, — согласился Гриша. — Ну, я побег к заднему крыльцу.
Помявшись, Гриша не утерпел:
— А ловко вы, товарищ командир, с мешками придумали. Ну, в которых песок заместо муки жгли.
Теперь улыбнулся Коля:
— Таскать-то небось тяжело было? Зато на лавочника Федорова вышли. Керосина жалко — всю бочку, гад, на мешки вылил.
…Евсей склонился над связанным «иностранцем», провел пальцем по лезвию ножа.
— Вот тебе и рекесеем! Теперь кончать тебя надо. Нашего японца, брат, не проведешь. Оно, конечно, может, ему и почудилось — я-то не разобрал, греха на душу брать не хочу. А ликвидировать тебя велено, на всякий случай, и никуда тут, брат, не денешься. За подарок, конечно, благодарствуем, век будем вспоминать…
У Евсея от жалости к доброму человеку потекло из носа, он утерся рукавом. Потом решил, что это некультурно, и поднялся из погреба наверх за урыльником. Заодно решил выпить косушку для взбодрения усталого духа.
Глянув из чулана в оконце, он обомлел: возле задней двери крутился на земле Федоров, а дюжий пограничник одной ладонью зажимал ему рот, другой стискивал обе пухлые руки.
Вихрем взмыв наверх, в «черной» комнате Сисякин увидел японца, собравшегося уходить. Тот отшатнулся — не привык показывать лицо подчиненным. Не обращая внимания на свирепую гримасу «шамана», Евсей зачастил:
— Ваше благородие! Красные во дворе! Беда — Федорова повязали!
Японец оттолкнул его ногой, выхватил из недр шаманского одеяния гранату. Евсей с визгом вцепился в занесенную над головой руку.
— Не моги, господин самурай! Все поляжем! У них там сила — одних пулеметов десяток! Да орудия на пароконках!
Сисякин принялся совать ему нож и показывать жестами:
— Харакири давай! Все одно тебе хана, а у меня детишков куча да мать слепая. Харакири — будь человеком!
Внизу затрещала дверь — в нее били чем-то тяжелым. Японец спрятал гранату, помедлив, принял от Евсея нож. Презрительная улыбка исказила его прежде невыразительное лицо.
— Пуссен[126], — сквозь зубы выдавил он.
Молнией мелькнула сталь. Из разверстой дыры в меховом балахоне на пол хлынула черная кровь. «Слава тебе господи!» — Евсей закрыл глаза и перекрестился, услышав глухой звук падения тела. А открыв, заметил сапог, плоско торчащий из-под ровдужной занавески, — японец рухнул спиной в «гостевую»…
Евсей кинулся вниз по лестнице, громко крича на ходу:
— Наконец-то, господи! Голубчики милые мои, товарищи! Ослобоните меня от ксплотации и втягивания силком!
Помогая развязывать веревку на «американце», Евсей по-собачьи заглядывал в глаза начальнику комендатуры и приговаривал:
— А я и пальцем трогать не желал. Ни в какую! Упаси бог! Это все он, япошка проклятый, — все кишки я ему наружу выпустил! Вот закордонный товарищ подтвердит.
«Американец» отплевывался от куска шкуры, который вытащили у него изо рта, и разминал затекшие кисти рук.
— Где он? — спросил Коля.
Птицей полетел Евсей, аж дым из-под ног заклубился. Отдернул ровдугу и увидел…
— Тут был, ей-богу…
Пограничник стволом револьвера поворошил окровавленную меховщину, валявшийся рядом распоротый нерпичий мешок — такие служат поплавками на гарпунах. Перевел взгляд на выбитую раму окна.
— Ясное дело. Старый самурайский трюк. А вот и драконьи зубы…
Отшвырнув пустой сапог, он поднял браслет из толстой кожи с пятью стальными шипами.
— Вообще-то эта штука называется «удар тигра». Надевается вот так на ладонь… Точно, Федоров?
Федоров молчал, опустив голову. Евсей хотел плюнуть ему в лицо, но его перехватил за шиворот громадной ручищей Гриша Сутырин:
— Пристрелить гада вместе с купчиной этим! Два хорька друг дружки стоят! Разреши, а, командир?
— Разберемся, — коротко бросил Коля. — И за погубленные меха ответят, и за все остальное. Все будет по советской законности и строгости текущего момента. Это они наших ребят без суда щелкали. А мы судить станем.
Он обратился к Солкондор, которая в нарушение приказа не ушла со своими, а все время держалась за его спиной:
— Собери ваших ребят, добрых охотников —надо снарядить погоню за японцем.
Девушка помолчала, обдумывая слова. Ответила с удивлением в голосе:
— Зачем погоня? Если надо — сам придет. Если шибко худой человек — сам тайга погибнет.
— Он враг — понимаешь? Вражеский агент — из Японии!
— Прошлые годы японец, американец — все торговали. Может, он забыл, что теперь нельзя, — пришел. Что мне худое сделал?
Коля в бессилии махнул рукой — классовую сознательность словами не воспитаешь. Ничего, раз комсомолка — рано или поздно поймет.
— Никуда этот япошка не денется. Я его найду и живым приведу. Непременно живым — чтоб люди на него посмотрели!
Но Коля ошибся. Он хотел быстрее установить справедливость, поэтому думал: победа над врагом окончательна и бесповоротна. Но японец был хитер и опытен…
…Человек-тень ускользнул от пограничников, не сумевших отыскать его след. Они не искали его долго, слишком много сил потребовалось, чтобы ликвидировать лагерь заговорщиков. Выставленный ими караул хоть и с опозданием, но успел поднять тревогу. Ожесточенное сопротивление оказали главным образом бывшие белогвардейцы, которые не хотели сдаваться пограничникам. Местные же кулаки бросились врассыпную, пытаясь уйти в гольцы. Их и вылавливали бойцы комендатуры в последующие дни на перевалах.
Человек-тень все это время скрывался поблизости. Он видел гибель своего ударного отряда, хладнокровно наблюдая, как вели к берегу вереницу понурых князьков и тойонов. А когда отвозили пленных в катере на судно, он из своего укрытия различил даже коротконогую фигуру Федорова. Кагэ не спешил покидать берег, как сделал бы иной офицер, чтобы на другом поле боя собрать свежую армию. И его не душила злость, как душила бы борца, проигравшего схватку и жаждавшего отмщения. Его кровь была не столь благородной, и потому мысли его простирались далеко за пределы боевого задания.
Человек-тень не собирался прекращать свою деятельность, как ни клонил его к земле позор побежденного. И чтобы руководители «Гуми» убедились в его надежности, перед уходом на зимнюю явку в Нелькан он решил дать знать о своей добросовестности через океан. Пусть им станет известно — он не хочет расторжения договора. Да, его жизнь по-прежнему принадлежит интересам фирмы.
В один из осенних дней, когда у берега покачиваются первые блестки морского «сала», а в небе тоскливо кричит улетающий на полдень последний косяк гусей, по валунистой косе шла девушка. Берег был пуст, кочевые люди в эту пору потянули тропу глубоко в тайгу — туда, где пастухам предстоит провести гон оленей, а охотникам добывать жирных, нагулявших буюнов и сохатых. Лишь кое-где под ногами попадались забытый клок ровдуги от жилища да объеденный псами хвост юколы. Печально смотреть на холодные кострища, на порванные куски сетей, на следы отшумевшей жизни. Девушка шла медленно, в задумчивости не замечая, как холодная волна порой доплескивала до узорчатого олочика