[127]. Душа ее рвалась к снежным гольцам, куда ушел ее народ, но сердце словно рыбьим клеем приклеилось к Учге, а если точнее — к комендатуре. Все лето хотелось ей подойти к одному из пограничников и, сказать: «Возьми мое будущее. С одного года хочу быть твоей швеей, с двух лет — хозяйкой очага, с трех — подругой». Но не может таежная женщина сказать такие слова мужчине, как не может солнце светить ночью. Вот бы добрая удаганка-красавица Аякчан[128] спустилась из верхней Сибир-земли и помогла бедной ангаткан[129]. Впрочем, не бедной — Советская власть дала ей крепкую одежду, новое ружье, ее поселили в теплую избу, где проводит собрание комсомол-ячейка.
Подняв с земли нерасколотую мозговую кость — ай, богато жить стали кочевники, еду бросают, — Солкондор громко крикнула:
— Олкэпу!
Пес на миг замер, обернувшись к хозяйке и показав клыки, затем вновь уткнулся носом в камни. Он почуял что-то необычное: согнутый кольцом хвост его мелко подрагивал, уши ходили из стороны в сторону. Вот он помчался к большим валунам и залился тревожным лаем. На медведя собака брешет часто и зло, на сохатого — редко и глухо, на пушного зверя — звонко, отрывисто. Что она сейчас нашла?
Перепрыгивая с камня на камень, девушка поспешила к валунам. Первое, что она увидела, — зеленую одежду пограничника, испачканную кровью. Потом бледное лицо…
— Микулайкан, — прошептала Солкондор, бросаясь на колени.
Женщины Севера привыкли к делу, а не к слезам. Вытащив начальника комендатуры из расселины на ровное место, Солкондор ножом вспорола гимнастерку. Пулевое отверстие под левым плечом было заткнуто. Вытекшая кровь не сильно засохла — рана была недавней. Девушка приникла ухом к груди: стукнуло сердце. Наложив под гимнастерку травы и перетянув сверху грудь лахтачьим ремешком, Солкондор взвалила Колю себе на спину.
— Хук! — сказала она, присев под тяжестью.
Поскуливая, Олкэпу побежал вперед, будто понимая, что нужно быстрее звать людей на помощь.
…Пограничники бережно внесли командира в казарму, осторожно положили на кровать. Пока фельдшер хлопотал над раненым, не пришедшим в сознание, Гриша Сутырин разговаривал с Солкондор.
— Где ты обнаружила его?
— Гири[130] лежал, Олкэпу почуял. Неладно дело.
— Да уж куда ладнее. Он затемно пошел нерп скрадывать — у нас каждый взял личный план по заготовке на зиму. Его и подкараулили, гады. Говорил — не ходи один!
Гриша горестно махнул рукой. Солкондор продолжала:
— Нур[131] маленький — дырка палец не лезет. Японский ружье, такой таежный люди не любят. Однако отдохнула маленько, идти надо.
— Ты туда не ходи, — предостерег Гриша. — Наши ребята там местность прочесывают — еще на перестрелку нарвешься.
— Моя — эркаэсэм, Микулайкан — эркаэсэм. Наша — смелый люди.
— А вот тут ты ошибаешься. Командир наш — коммунист, — ответил Гриша.
— Однако пойду, — поднялась Солкондор. — Ты гляди, хорошо делай айчин[132] Микулайкан. Коммунист — тоже эркаэсэм.
Дочерью древнего рода Курбэйдэ была Солкондор. Столь древнего, что происхождение его старые люди относили к тунгусам-нюрамни. Не случайно всех старших дочерей отцы в их роду называли Солкондор — шелковолосая, а младших Солкокчон — в шелковом платье. Ведь их предком был родоначальник всех тунгусов отец-солнце Геван, чьи шелковые лучи дарят жизнь.
Младшая сестра не дожила до возраста Солкондор, она умерла от голода. Голодные годы повторялись часто — в тайге прошло много пожаров, поэтому за дальние гольцы ушел зверь, во взбаламученные пеплом ручьи перестала заходить рыба. Когда американцы и японцы стали реже подходить к берегу и привозить спирт, пожары уменьшились. Однако буюны для осеннего перехода уже избрали другие тропы, птицы гнездовались на дальних озерах. От мора, вызванного гнилой хунанча[133], вознеслись в верхний мир братишки Солкондор. Мать и отец пошли далеко в тайгу рубить лабаз для похорон-чуки и не вернулись. Наверное, на них наткнулся злой шатун — тоже голодный. Тогда и взял ее к себе родобой Роман Громов.
Он чтил таежные обычаи и придирчиво следил, чтобы Солкондор не нарушала заветов предков. Не наступай на постель мужчины, иначе у него заболят суставы; не выставляй во время перелета птицы пустой котел за дверь, иначе табуны пролетят мимо; не давай собаке есть ноги и голову буюна и не ешь сама, иначе зверь не пойдет под пулю. Однако постели всегда сушила она, с пустым котлом за водой ходила она, и голову оленя тоже ела — старик не давал ей жирного мяса. Хозяин тайги Экшери не наказывал ее — наверное, жалел.
С детства знала Солкондор и другие запреты. Чужого зверя из ловушки брать — нельзя! Не накормить гостя — нельзя! Оружие направлять на человека — самое страшное нэнэ[134]! И вдруг сейчас, когда началась справедливая хорошая жизнь, когда она стала комсомолкой, ее золаи[135] пал от выстрела человека. У таежных людей есть священное слово «нумус» — отомстить. Когда близ стада появляется волк и нападает на оленей — его убивают или отпугивают. Но если тропу охотника пересек след гиркучан-бэймээн[136], охотник по давнему закону тайги должен бросить промысел, кочевку, все свои дела, чтобы выследить людоеда и совершить нумус. Он может пролить кровь худого зверя даже на тропе — в этом случае Экшери не гневается.
Таежнику, привыкнувшему с детства к далеким кочевьям, недолго собираться в путь. Солкондор положила в мешок юколы и чайник с плиткой чая, к поясу привесила пулькарук[137], кремень с огнивом и крикнула пса. Олкэпу радостно завилял хвостом, увидев за плечом хозяйки карабин, — он думал, что предстоит охота на медведя или другого крупного зверя.
Пройдя по берегу, Солкондор искушенным глазом определила место засады, откуда могли стрелять в Микулайкана. Там, где отмель упиралась в крутой обрыв, удобно залечь наверху. Она вскарабкалась на крутизну и нашла дэсчинзэк[138]: редкая трава примята, впереди грудкой сложены камни, тут же валяется узкая гильза. Охотница повертела ее в руке — да, от «арисаки». Куда пошел человек, выпустивший злую пулю? Вниз — нет, там ходит пограничный дозор. Он побежит в темноту, под укрывающую тень деревьев. Он не знает, что золэлкан[139] прячет следы, а тайга выдает. Каждый куст и листик говорит: туда пошел. Солкондор хорошо понимает язык тайги.
На второй день пути она увидела след людоеда. Он вынослив, день, ночь и еще полдня не разводил огня, не пил чаю. Но совсем без огня человек жить не может. Однако Солкондор правильно подумала: он мял тропу на полдень, в сторону теплой страны, откуда пришел и где приметил места. На север, откуда морозной ночью светит северное сияние, и на восход солнца ему пути нет — там его поглотит дэт[140]. На закат идти — пропасть в гольцах Джугджура. Перед долгой стужей люди правят к жилухе, там — пища и тепло. Наверное, он тайгой тянет след на Нелькан, потому что знает — по берегу его ищут.
Так думала Солкондор, разведя огонь на горячих угольях его кострища, чтобы не тратить времени. Вода в чайнике уже запузырилась, когда Олкэпу напрягся и оскалил клыки. Хозяйка привстала и поглядела в густой ерник, сбегавший по крутому берегу ручья до самой воды. Медведь не любит такое место, здесь узко и глубоко, рыба не держится. Осенний ветер дул порывами, все время меняя направление. Солкондор поежилась, глубже прячась в меховую чобаку[141]. Внезапно пес вскочил и грозно зарычал. Тут же с противоположного берега полетел белый предмет и глухо ударился возле ног. Мгновения хватило девушке, чтобы рассмотреть его. «Милс!» — вспомнила она уроки Коли, схватила и отшвырнула гранату. Олкэпу бросился вниз, и грохнул взрыв…
У таежной женщины починочный мешочек всегда с собой. Вдев в иглу сухожильное волокно, Солкондор принялась за дело. Олкэпу не скулил, лишь когда становилось совсем больно, он осторожно брал в пасть руку хозяйки. Белая грудь его покрылась пятнами крови. Кусок железа, предназначавшийся человеку, пробил шкуру собаки. Волокна в иглу входили хорошо и были одинаковой длины, Солкондор сама щипала их из сухожилия сохатого. Когда она узнала Микулайкана, то сразу принялась соблюдать все обереги, чтобы он быстрее взял ее будущее[142].
Пройдя выше по течению, охотница спустилась к воде. Она мыла руки и прислушивалась. К вечеру ручей сильно шумел вверху, обещая дождь. Усилившийся ветер и заклубившиеся в небе тучи подтверждали: быть ненастью.
Солкондор выбрала место для стоянки, как издавна делали ее предки: на высоком сухом месте, под толстой густой лиственницей-туру. Ее иголки пожелтели, предупреждая о близкой зиме. Со дня на день ударят заморозки, с неба посыплет мокрый снег… В такую погоду надо кочевать в сухой одежде и обуви, хорошо отдохнув и напившись чаю. Иначе захвораешь. Тайга посылает добычу и долгую жизнь тому, кто почитает ее законы.
Вбив колышек в ствол, она повесила чайник высоко над головой. Потом поджала колени к подбородку и свернулась на куче ветвей со стороны полдня — куда вытянуты сучья и смотрит живая полоска коры вдоль выбеленного ветрами и морозами комля. Сквозь дрему она вслушивалась в свист ветра и шум начинающегося дождя. Людоед сюда не подойдет, потому что ему надо переходить ручей. Он сейчас бежит быстро, надеясь уйти под дождем далеко. Глупец, он не знает, что даже самому быстроногому буюну не убежать от своего следа.