– Что? – Сланец выпучил на него глаза.
– Что я сказал! – рявкнул Никель. – Квары приходили сюда всё время, сколько метаморфные братья ведут летопись. Старшие из братьев и Гильдия знали об этом и закрывали глаза, более или менее – тут сложная история. Но потом их хождения прекратились; квары не появлялись здесь уже очень давно. Лет двести, а то и больше.
Сланец покачал головой.
– Я всё ещё ничего не понимаю. Что они делали в Мистериях?
– Мы не знаем, – пожал плечами Киноварь. – Говорят, что когда-то давно нашлось несколько монахов, что прокрались в Мистерии в попытке подсмотреть за фаэри – или кварами, как они сами себя называют – но в той истории сообщается, что эти смельчаки лишились рассудка. Фаэри приходили очень редко – раз в столетие, а то и реже – и всегда небольшой группой, почему, возможно, им это и позволялось. Традиция была древней уже тогда, когда сформировалась первая Гильдия каменотёсов, семьсот лет назад. Они всегда являлись через Известняковые ворота, с самой длинной из Дорог Шторм-камня, той, что ведёт на материк. Квары задерживались здесь всего на несколько дней и ни разу ничего не украли и не испортили, да и никому не навредили. Долгое время наши предки не вмешивались в дела волшебного народа – по крайней мере, как сообщает история. А потом, после битвы на Серохладной пустоши, квары перестали появляться.
– Но если у них был готовый вход, почему они на этот раз не воспользовались им же? – удивился Сланец.
– Потому что мы запечатали Известняковые ворота после второй войны с сумеречными, – сердито фыркнул брат Никель. – Фаэри показали, что им нельзя доверять. Потому-то и пришлось им подкапываться с поверхности. И поэтому-то они так рвутся в наш священный Округ Мистерий!
Сланец потёр лоб, как будто собирая услышанное в более осмысленную и цельную форму.
– Даже если это всё правда, Никель, она совершенно не объясняет «почему». Неужели совсем никто не знает, чем они там занимались или с чего вдруг им вообще было разрешено туда спускаться?
Киноварь кивнул.
– На самом деле, похоже, в прошлые века квары помогали строить Округ Мистерий – нет, извини, Никель, я не стремлюсь богохульствовать. Я хочу сказать, что фаэри участвовали в прокладке туннелей и обработке залов в глубинах, не в самих Мистериях.
– Трещины и щели! – Сланца как будто оползнем придавило известием, оно как будто погребло под собой знакомый и привычный ему мир. – И я узнаю об этом только сейчас? Я что, единственный фандерлинг во всём Городе, который ни сном ни духом?
– Для меня это тоже новость, – откликнулся Медь. – Не знаю, что и сказать.
– Для всех нас это новость, включая меня, – поправил магистр. – Хранители Сард[10] и Кепрок[11] призвали меня перед тем, как послать сюда, и тогда сообщили. Знали только сами Хранители Гильдии и несколько особо доверенных лиц. Никелю сказали так же, как и мне.
– Именно, – вставил брат Никель. – Настоятель открыл мне правду, когда заболел. «Ныне время молодых, – сказал он, – я уже слишком стар, чтобы хранить такие секреты», – монах нахмурился. – Подарок, прямо сказать, не из лучших, что я получал.
– «Прадедов топор не потому хранят, что он украшает стену», как говорили в старину, – упрекнул его Киноварь. – На наших плечах доверие всех, кто пришёл до нас и кто придёт после. Мы должны делать, что должно.
– Тогда нам надо молиться Повелителю жидкого камня, чтобы не оказалось, что ваш капитан Вансен сошёл с ума, – огрызнулся Никель. – И что он добьётся чего-нибудь путного, а не только своей смерти. Иначе – мы сможем отразить ещё атаку – ну, две, – но в конце концов проиграем, и Мистерии окажутся у них в руках.
– Не только Мистерии, – добавил Малахит Медь. – Если мы проиграем, Город фандерлингов тоже падёт, а затем они захватят и замок наверху.
– Что мы делаем, отец?
Сланцу всё ещё казалось странным слышать такое обращение от мальчика – выходило малость похоже на то, будто ребёнок исполняет роль Послушного Сына в одном из действий мистерии.
– Я боюсь за Чавена и хочу его поискать, – объяснил мужчина. – Но я не собираюсь совершать вторично свою ошибку и выпускать из виду тебя. Старейшие свидетели, мне так не хватает твоей матери!
Кремень спокойно взглянул на отца.
– Мне тоже её не хватает.
– Быть может, мне стоит отослать тебя к ней, в Город фандерлингов? Это убережёт тебя от неприятностей – по крайней мере, в храме.
– Нет! – это было первое, что, кажется, действительно взволновало мальчика. – Не отсылай меня, отец. Мне нужно здесь что-то сделать. Я должен быть здесь.
– Что за чепуха, парень? Что тебе может быть нужно сделать? – уверенность Кремня встревожила Сланца. – Больше ты не станешь наводить шороху в библиотеке, слышишь меня? И никаких больше внезапных прогулок по Мистериям – я итак едва уговорил братьев простить нас с тобой за прошлые приключения.
– Мне нужно оставаться в храме, – упрямо повторил мальчик. – Не знаю, почему, но я должен.
– Хорошо, об этом мы поговорим позже, – сдался мужчина. – Сейчас ты можешь пойти со мной. Но никуда от меня не отходи, понял?
На самом деле Сланец был даже рад компании мальчишки. Его тревога за доктора всё росла и росла – вместе с уверенностью, что Чавен не просто забрёл куда-то. Возможно, его похитили квары – и думать об этом было страшно, – а возможно, его одолел новый приступ одержимости зеркалами – что могло привести и к худшим последствиям.
У Сланца не было намерений искать в заведомо опасных местах (хотя после безумия прошедшего года ни пядь земли под Городом фандерлингов теперь нельзя было назвать вполне безопасной), но всё же если бы с последней атаки кваров не минуло уже несколько спокойных дней, он не отважился бы вывести ребёнка за пределы храма. Но даже решившись на это, Сланец сунул за пояс каменную пику и топорик, и кораллов для лампы захватил больше обычного.
«Старейшие, защитите нас обоих, – помолился он про себя. – Парнишку – от всякого вреда, а меня – от Опал, буде с ним что-нибудь приключится».
Сланец скучал по своей жене. Ещё ни разу с тех пор, как он ученичествовал у старого Железного Кварца и ходил с ним до самого Сеттленда, Сланец не разлучался с супругой так надолго. Он скучал по ней иначе, чем в те дни, когда они только поженились и разлука причиняла почти физическую боль: когда он не мог находиться рядом без того, чтобы касаться своей жены, заигрывать с ней, целовать – и быть лишённым этого означало муку; сейчас же расставание ощущалось так, будто он оказался оторван от части своего тела, утратил целостность.
«Ах, старушка моя, просто до боли охота мне тебя увидеть! И как только это случится, я не буду глупо мяться, а сразу тебе о том и скажу. Мне так не терпится сжать тебя в объятиях, которые я для тебя приберёг, услышать твой голос, даже если им ты обругаешь меня старым дураком. Лучше насмешки от тебя, чем похвала всей Гильдии!»
– Она хорошая женщина, твоя мать, – вслух произнёс фандерлинг.
Кремень склонил головку набок.
– Она не моя настоящая мать. Но она хорошая.
– А ты помнишь свою настоящую мать? – поинтересовался Сланец.
Кремень продолжал молча идти вперёд, но его приёмный отец уже выучил, что мальчик может молчать по-разному. На этот раз молчание было задумчивым.
– Моя мать умерла, – сказал он наконец голосом ровным, как скол сланцевой плиты. – Она умерла, пытаясь спасти меня.
Но несмотря на настойчивые расспросы, последовавшие за этим внезапным и поразительным откровением, парнишка не смог вспомнить больше ничего. А через какое-то время, обеспокоенный тем, что они уже довольно далеко от храма, Голубой Кварц решил, что соблюдать тишину будет безопаснее, и сам прекратил расспросы.
Они обыскали все тёмные закоулки вокруг Каскадной лестницы и выше – до самых туннелей уровнем ниже Соляного бассейна, а потом пообедали тем, что собрал с собой Сланец – грибами и копчёным кротом. После еды им захотелось пить, и отец с сыном поднялись по огромной лестнице ещё немного, до места, где в покатой пещере природа пробила естественный водосток – это явление фандерлинги называли «колодец Старейших». В отличие от Соляного бассейна, куда вода просачивалась из бухты и всегда держалась вровень с уровнем моря, колодцы Старейших всегда были полны чистой свежей воды – дани пролившихся над горой Мидлан дождей. По сути, именно благодаря этим воронкам жизнь на скалистом острове вообще стала возможна – и для фандерлингов, и для Высоких людей, которые рыли с поверхности к водоносным пластам свои собственные колодцы.
Наблюдая за Кремнём, который, встав на колени у каменной чаши, зачёрпывал ладонями воду и пил с обычной своей серьёзной сосредоточенностью, как будто делал это впервые в жизни, Сланец задумался над тем, что самые обыденные вещи, оказывается, так сложно устроены. Вот свежая вода. Всего несколько сотен локтей вверх – и вот вам солёные волны бухты Бренна. И только известняки горы Мидлан отделяют одну от другой, но если однажды случится так, что эта преграда разрушится – ну, к примеру, из-за дрожи земли, как часто случается на южных островах (но на памяти Сланца никогда – здесь) – тогда и всё прочее перестанет существовать: воды залива хлынут внутрь и затопят всё ниже Соляного бассейна, убив монахов и всех, кто есть в храме, а из многих расположенных глубже источников пресной воды пить станет невозможно.
И всё-таки жизнь продолжалась здесь без оглядки на это хрупкое равновесие, почти не меняясь, век за веком. Благодаря генеалогическим спискам семейства Голубой Кварц Сланец мог проследить свой род поколений на десять назад; некоторые семьи побогаче и повлиятельнее заявляли о том, что могут предъявить не меньше сотни пращуров.
Но смогут ли потомки похвастаться тем же? Или им придётся твердить свою фандерлингскую историю, сидя в какой-нибудь убогой лачуге или норе после того, как победа кваров лишила их ещё в древности обжитого дома? Будут ли фандерлинги грядущего жить, подобно диким зверям, в необработанных пещерах, как, по утверждениям самых чудаковатых философов, когда-то жили их предки?