— Мы и пошли на сближение с одним из кораблей, что поближе был. Драка пошла, я вам скажу, жестокая, и кровь лилась, много славных мужей в тот день к Одину ушло. А второй корабль к нам приближается, ну, он подойдет, и все, с обоими-то и не сдюжим, а с нами малец был, ни разу в бою еще не бывавший, Юман его звали. Так он смолу в небольшие горшочки залил, у нас бочонок был, сами знаете, в долгом походе без нее никак. Поджигал и в корабль данов бросал, так и смог его поджечь. А там мы и со своими противниками сладили.
— Вот так и победили, а после два корабля гнать не могли, свой и дракар данов, мало нас осталось, так что укоротили их драккар на голову, её себе забрал Хельвиг, как символ победы. А голова у них на носу дракара красивая была в виде орла, он её у себя в общем доме повесил.
— А с самим что дракаром, неужто так бросили? — заинтересованно спросил Коли.
— Конечно, бросили, а что с ним еще делать, только на дно морское отправить, не данам же обратно отдавать.
— Хорошая история, — заключил Юхан.
Возле костра разлилась тишина. И Юхан неожиданно и тягуче запел на своем языке.
— Från mörkrets skydd på natten, från den fruktansvärda plågans svarta grop[8], — тянул его охрипший голос.
Я ничего не понимал, но он пел красиво, вкладывая эмоции в каждое слово. За другими кострами притихли, и все слушали, как поет Юхан. Песня была грустной и тоскливой, но как он ее пел, было в этом какое-то величие.
Закончил петь — и вновь разлилась тишина.
— Юхан, эта песня твоего народа? О чем она? — я не удержался от вопроса.
— Нет, Яромир, это не песня моего народа. Когда я был рабом, на каменоломнях ее часто пел один из рабов, я и выучил, — он грустно улыбнулся. — Ты спрашиваешь о чем? О духе человеческом, что, несмотря на все беды и трудности, не покорился, и даже сами боги не смогли властвовать над его судьбой.
— Ты был рабом в каменоломнях? — я был в шоке от этого.
— Да, успел побывать, три года я был рабом, а после в бойцовые ямы попал, оттуда меня уже отец Андроса и выкупил, — и Юхан уставился в огонь.
Видимо, эти воспоминания не доставляют ему радости. Взглянув на звездное небо, я увидел полумесяц луны, только рогами вверх.
— Непривычно, — прошептал я.
Ладно, спать пора.
Вернувшись к своему костру, я улегся поудобней. И прислушался, о чем толкуют братья славяне.
— Ну так вот, я три дня по лесу бродил и выйти не мог, думал, все, закружили меня лесные духи, — Путята развел руками, — и за это время я не увидел ни одного зверя или птицы. — И Велесу требы клал и духов лесных просил вывести, без толку.
Подкинув дров в костер, Путята продолжил:
— И на четвертый день я вышел на опушку леса, смотрю, вдали то ли дом стоит, то ли избушка, двинулся в ту сторону, когда подошел, уже темнеть начало, пригляделся, вижу огонек, значит, есть люди.
— А сама избушка плетнем огорожена, да и на вид неказистая. Ну, думаю, ладно, все равно зайду, может, покормят, да и приютят. Только к двери подхожу, так она и отворилась, а оттуда старуха выглядывает. Вся такая уродливая, сгорбленная и сморщенная, в бородавках. Что уж поделать, других людей нет. Хотя, может, и хозяйка лесная это, кто его знает, — и Путята почесал свою бороду. — Ну я представился, в ножки поклонился, все честь по чести. Старуха и молвит, да и голос такой противный, скрипучий как несмазанное колесо у телеги. — Иди, милый, за избу, там на сеновале отдохни, а завтра я тебе дорогу и покажу, — Путята словно пародировал старуху. — Обошел я, значит, избу, там колодец, я ополоснулся заодно и напился. А рядом стог свежего сена, я даже удивился, неужто бабка сама накосила? Хотя, может, кто из родичей и помогает, кто его знает, — и Путята потянулся к кувшину с вином, раз глотнул, два глотнул. А продолжать не спешит, на всех хитро посматривает, тянет паузу.
— Ну, а дальше что было, сказывай, давай не тяни, — не выдерживает Гостивит.
— Значится, меня сморило в сон, потом просыпаюсь, уже темно. Мне вдруг неуютно стало, да я еще взгляд чую на себе, а вокруг никого нет. Я глядь налево, никого, ну, думаю, чудится мне, а потом голову-то поворачиваю, а там! — и Путята вновь полез к кувшину, а глаза хитрющие.
— Ну, сказывай, что замолк-то, — тут уже и Дален не выдержал.
Да и мне самому интересно стало.
— А там, — и он махнул руками, что все вздрогнули, а Путята улыбнулся. — Молодица стоит, вся такая пригожая, коса с мою руку, шея лебединая, груди как наливные яблоки. А мне протягивает кувшин с молоком и хлебом.
— Так откуда же там молодица? — встрял Гостивит.
— А ты дослушай до конца и все узнаешь, — огрызнулся Путята. — И говорит, вот поснедай немного. Я тогда больше удивился, откуда молоко, ведь скотины-то я и не заметил, а про молодицу подумал, что внучка той старой карги, оттого она меня в дом и не пустила, — с улыбкой вздохнул Путята.
— Сам снедаю, на неё смотрю, а самому так и хочется ее обнять к себе прижать да на сеновал. А она близко ко мне стоит, смотрит, а губы у нее, у-у-у я вам скажу. — Он хмыкнул и подергал себя за бороду. — То ли в голове у меня проскользнуло, или привиделось мне, но я как будто услышал: целуй. — И Путята взмахнул руками: — Ну, я и поцеловал. Ух какой это был сладкий поцелуй, я вам скажу, братцы. А после я с ней всю ночь на сеновале провел, какие у нее были жаркие объятия, что мне тяжело было дышать, и сладкие поцелуи.
Путята вновь потянулся за кувшином с вином и, смочив горло, продолжил:
— А утром, проснувшись, я не обнаружил в своих объятьях молодицы, — и он горько усмехнулся, — как и кувшина с молоком. Умылся я, значит, в колодце да до бабки пошел, дорогу-то надо узнать. — Подхожу я, значится, к избе, а старуха словно меня и ждет, стоит, она приоткрыла дверь и смотрит так с хитрецой. Я еще ничего не спросил, а она рукой машет и говорит, вдоль леса пойдешь, потом речушка, а дальше по течению так к селу и выйдешь, да дверь хотела захлопнуть, только я удержал. А старуха так на меня взглянула, я аж в коленях слаб стал, еле устоял, чтобы не упасть.
— Собравшись с силами, я все же спросил, как внучку звать. Ведь та молодица мне действительно по сердцу пришлась. А старуха мне ответила, что отродясь у нее внучки не было, а сама так гаденько хихикает и улыбается, тьфу прям. Я и ушел, не оглядываясь. А вам так скажу, братцы, люблю я это дело и здесь с ромейками за деньги кого только не перепробовал, но той ночи до сих пор забыть не могу, — и Путята прикрыл глаза.
— Так это, получается, дух лесной к тебе приходил в виде девицы. Или бабка обернулась молодицей и пришла? — с любопытством спросил Гостивит. Да и мне самому было интересно, что думает Путята.
— Того я и сам не ведаю, — он развел руками. — Только забыть хочу о том, нет мне покоя и нету той близости, что я испытал на том сеновале.
— Тяжко, небось, а вот мы, когда испытание проходили, встретили духов лесных в виде стаи волков. Они ничего не говорили, только смотрели, пред ними Яромир стоял, и они никого не трогали, — завел свою любимую шарманку Гостивит.
Я же отвернулся от костра и зарылся в одежду, заодно пытался не обращать внимания на голос Гостивита.
А мне же вспомнился рассказ Юхана, значит, он был рабом в каменоломнях, а оттуда попал в какие-то бойцовые ямы, где его и выкупила семья Андроса. Бойцовые ямы — это что, подпольный Колизей, хлеба и зрелищ. Немного помня историю Рима с его гладиаторами, не удивлен, что и здесь есть что-то подобное. Но это значит, что оттуда можно выкупать народ, а соответственно, если у меня будут деньги, можно попробовать себе там поискать народ в команду. Ведь, судя по Юхану, он сейчас свободный человек, но служит верой и правдой. Думаю, кроме денег, нужны будут и соответствующие связи. Надо сделать себе зарубку в памяти, да и Юхана не мешает подробней расспросить.
Ладно, все потом, а сейчас спать.
Наш путь занял семь дней до приграничного города Мелитена, мы ехали, не останавливаясь на обед, Андрос спешил, ведь три дня он провел со своей невестой в Колонее, вот и торопился. На ночевку мы остановились в пригороде Мелитена, в одном из особняков знакомых его семьи, а сам он отправился в город в сопровождении Юхана и Агапита. Город стоял на равнине и был окружен большой и крепкой каменной стеной. Он располагался на одном из притоков реки Ефрат. И город Мелитен был крупным и торговым. А вокруг самого города раскинулись огромные возделываемые поля с виноградниками и оливковыми рощами.
Не знаю, как остальные, а я отдыхал после бешеной скачки, чуть задницу себе не стер. А по вечерам мне приходилось еще лечить Далена и Гостивита, а то они не смогли бы нормально ходить.
Я же просто наслаждался тишиной и покоем, еще и отъедался, впрочем, как и все остальные.
Агапит вернулся под вечер один, а Андрос и Юхан остались на ночь в гостях у главы города. Андрос, конечно, считался подчинённым стратегу фемы Севастия, но и проявить уважение к здешнему эпарху[9] не мешает.
Андрос вместе с Юханом явились на утро, они имели весьма усталый вид, видно, встреча высоких сторон затянулась допоздна. Зато мы отдохнули, были свежи и веселы.
Они немного поспали, и мы вновь выдвинулись в путь и уже к вечеру прибыли к точке назначения.
К небольшой крепости на самой границе империи. Ведь Андрос назначен комендантом, или как эта должность здесь называется.
В общем, из разговоров я понял, что в подчинении Андроса будет банда[10] из двухсот всадников, которая делится на две центурии по сто всадников. Одна центурия катафрактариев, тяжеловооруженных всадников, а другая центурия будет состоять из легких всадников. А еще сотня гарнизона, состоящая из стратиотов[11]. Так что звание у Андроса весьма высокое по местным меркам друнгарий, хотя по канонам он до него не дотягивает, ведь это звание командующего над двумя бандами, но за счет того, что он является главой крепости, он все-таки так именуется.
И с этими силами Андрос должен защищать границу, а также ее патрулировать, предоставлять защиту торговцам и следить за порядком на торговом тракте.