[101]. Тем не менее самим характером своей деятельности торговцы, крупные и мелкие, постепенно изменяли прежнюю основу социальной организации общества. Для того чтобы купцы могли торговать в других странах, множество ремесленников должно было производить экспортируемые товары или обрабатывать ввозимое сырье. Более того, внутри самого вавилонского общества торговцы распределяли и перераспределяли местную продукцию. Несомненно, царское правительство и храмы всегда были главными потребителями чужеземных товаров; однако множество частных лиц — землевладельцы, чиновники или воины — также покупали ремесленные изделия, тогда как развитый рынок зерна, рыбы и других пищевых продуктов кормил городское население Древнего Вавилонского государства.
По мере укрепления рыночных отношений формировались новые принципы, регулировавшие общественную и личную жизнь. Помимо уже существовавших землевладельческих групп — будь то храмовые общины или помещичьи хозяйства, — возникает менее однородное и сильно рассредоточенное географически «великое общество», представители которого имели непосредственный доступ к системе царского правосудия и налогообложения, чьи политические взгляды были менее ограниченными чем те, что преобладали во времена, когда все цивилизованное общество состояло из крестьян, зависимых ремесленников и управлявшей землей элиты. Не служба богам, а удовлетворение насущных потребностей людей стало определяющей целью этого зарождавшегося «великого общества», хотя богам, разумеется, отдавалась их традиционная доля. Решения, определявшие взаимоотношения между участниками «великого общества», частично принимались чиновниками, судьями, воинами, а частично — простыми торговцами и ремесленниками. Они могли самостоятельно принимать решения в небольшой, но важной области (например, качество, цена, ассортимент товаров). Без сомнения, все стороны таких общественных отношений обычно действовали просто в соответствии с установившейся традицией; но каждый из участников мог изменить свое поведение в соответствии с собственной выгодой. В этом «великом обществе» относительно многочисленные группы населения, распределенные по всем социальным уровням и способные принимать эффективные решения, получали возможности для неограниченного роста благосостояния и постоянного продвижения по общественной лестнице. Преуспевающие новаторы находили последователей; никакая власть не могла помешать усвоению новых методов, становившихся необходимыми под действием обезличенного рынка, — тем более что сначала движущие пружины рынка были окутаны завесой таинственности[102].
Доля сельского хозяйства в общем объеме производства, конечно, по-прежнему была подавляющей — об этом свидетельствует живучесть старых форм культурного проявления под присмотром организованного жречества, которое охраняло традиционную доктрину и ритуалы с последовательным консерватизмом. Тем не менее расцвет «великого общества» ознаменовал важный этап развития цивилизованной социальной структуры и дал толчок новым важным направлениям культурного развития в Месопотамии. В частности, первые памятники письменной поэзии и высшей математики относятся ко времени, когда в долине Двуречья появляются признаки наступления эпохи «великого общества».
Когда техника письма достигла уровня, позволявшего фиксировать обиходную речь, появилась возможность записать древние мифы и ритуальные тексты, которые раньше передавались изустно. Это способствовало совершенствованию ритуальных форм и облегчало обучение молодых людей священным обрядам. Приблизительно до 1800 г. до н. э. письменная литература Месопотамии оставалась в этих узких и строго консервативных границах; однако в период между 1800-м и 1600 г. до н. э. появляются творцы, которые, подобно Гомеру и Гесиоду в Древней Греции, взяв за основу древние легенды, создали новые крупные произведения искусства.
Два основных памятника литературы этой эпохи — «Сказание о Гильгамеше» и «Сказание о сотворении мира». В обоих произведениях на базе разнородного мифологического материала создается история, рисующая вполне целостную картину мира и места человека в ней. Центральная тема «Сказания о Гильгамеше» — тщетность всех попыток человека избежать смерти, даже если он происходит от героя, «на две трети бога и на одну треть человека». «Сказание о сотворении мира» представляет собой велеречивое прославление бога Мардука, верховного божества Вавилона. Для обоснования претензий Мардука на старшинство среди богов и людей автор посвятил около половины поэмы описанию сотворения мира и роли Мардука в этом; вторая же часть — литургическое перечисление имен и титулов бога. Несмотря на пассажи, которые могут показаться странными современному читателю, главные темы поэм — смерть и созидание — сегодня, так же как и в те времена, рождают отклик в умах и сердцах людей; если при чтении сделать мысленно небольшую поправку на восприятие мифической формы и иногда присутствующую в поэмах наивную примитивность сюжета, можно ощутить необычайное чувство родства с авторами, задумавшими и написавшими эти произведения[103].
Обе поэмы отрицают адекватность общепринятой тогда религиозной доктрины. «Сказание о Гильгамеше» восстает против несправедливости богов, отказывающих людям в даре вечной жизни; в «Сказании о сотворении мира» древние мифы сознательно изменены для обоснования возвышения Мардука и его города. Это направление получило свое развитие в третьей поэме, иногда называемой «Страдающий праведник»[104]. В манере, которую можно сравнить со стилем изложения Книги Иова, описываются мучения ни в чем не повинного благочестивого человека, по воле богов терпящего невероятные страдания от отвратительной болезни. Автор заключает, что божий промысел непостижим для человека; и все же обычная жалость немного робко торжествует в самом конце произведения, когда страдалец возрождается для здоровья и счастья.
Эта статуэтка, выполненная из золота, лазурита, перламутра и серебра, инкрустированных по клеящей основе из горной смолы, была обнаружена в царских захоронениях периода Третьей династии Ура и датируется приблизительно 2000 г. до н. э. Тема козла, взбирающегося на дерево, довольно часто встречается в искусстве Месопотамии. Каким было первоначальное предназначение или символический смысл этой статуэтки, неизвестно. Сохранилось немного подобных образцов искусства золотых дел мастеров и ювелиров, так как рост замечательного козла составляет полных 20 дюймов (50 см). Эта статуэтка раскрывает современному зрителю более легкую и изысканную сторону цивилизации Месопотамии, чем большинство других дошедших до нас произведений искусства и литературы.
Автор «Страдающего праведника» отчетливо сознает, что боги должны относиться к людям справедливо, а не играть ими по своей прихоти. Эта вера жизнеутверждающим и оптимистичным образом сформулирована в гимне богу солнца Шамашу, восхваляемому за то, что он несет людям справедливость, наказывает злые силы и помогает угнетенным[105]. Шамаш был богом, давшим Хаммурапи его законы, согласно надписи, высеченной в верхней части стелы, на которой был обнаружен этот знаменитый кодекс; а распространение идеи справедливого отношения богов к человеку вполне может быть связано с развитием эффективной административной системы царского правосудия[106].
Однако такой подход был чужд более раннему религиозному мировоззрению; поэтому, когда в результате политических потрясений юридическая система Месопотамии в очередной раз разрушилась, до божественного правосудия было очень далеко. В сложившихся обстоятельствах любознательность порождала только неверие. Поэтому неудивительно, что начиная приблизительно с 1500 г. до н. э. жрецы и писари отбрасывают теологические, космологические и моральные рассуждения и вместо этого сосредоточиваются на составлении объемистых справочников и перечней слов, что постепенно привело к созданию энциклопедий существовавших знаний и доктрин. Ученость вытеснила литературу; больше не нашлось авторов, осмелившихся поставить под сомнение или изменить установившиеся религиозные трактовки. Вместо того чтобы использовать мифы в качестве литературной основы при создании эпических произведений или философской драмы, как это впоследствии сделают греки, обитатели Древней Месопотамии удовлетворились тем, чего они уже достигли.
Такой исход подытожил ход развития, при котором период обновления сменился застоем, как ранее в искусстве шумеров. Тесная связь между религиозными деятелями, с одной стороны, и художниками и писателями, с другой, возможно, объясняет прекращение процесса художественной и литературной эволюции как раз в тот период, когда, с сегодняшней точки зрения, возникли многообещающие возможности и проблемы. Не следует, однако, забывать, что при изображении богов и героев — словесными ли средствами или резцом скульптора — новизна всегда граничит с ересью. Истина заключена в древней доктрине; а подлинное благочестие требует почтительного сохранения старинных обычаев и идей. Кроме того, система школьного образования Древнего Вавилона всячески укрепляла этот священный консерватизм. Школы писцов были организованы в форме профессиональных гильдий и вскоре превратились в ревностные корпорации, оберегавшие профессиональные стандарты и профессиональные привилегии с бесстрастной строгостью. Для овладения тонкостями аккадского и шумерского языков и клинописных символов требовались долгие годы обучения, не говоря уже о математике и музыке, которые также входили в учебную программу. К 1500 г. до н. э. задача была упрощена путем подготовки серии текстов и конспектов существовавших знаний, предоставлявших будущим писцам легкий доступ ко всему объему знаний, которыми они должны были овладеть. Исключенные из канона сведения не воспринимались всерьез и вскоре предавались забвению, а все противоречия и спорные места в системе древнего знания Месопотамии затушевывались за счет мастерства составителей и авторов учебников. Система образования была направлена на то, чтобы в результате длительного обучения грамотности гарантировать формирование у каждого заканчивавшего обучение безусловно ортодоксального склада мыслей