– Про нашу обитель откуда знаешь? – продолжает допрос Яр.
Олег исподлобья глядит на мутанта.
– Слухи ходили, люди разное рассказывали. Там, сям, что монастырь есть в Раменском районе, где живут такие как я. Мало кто верил. Давно хотел проверить, только случая подходящего не было, чтобы из общины уйти.
– А теперь, появился? – с издёвкой в голосе спрашивает Михаил.
– Да, – не задумываясь отвечает выродок, – несколько дней назад к нам пришел отряд чистильщиков. Ну, вооруженных людей из убежища в Подольске, – добавляет урод, – Они кого-то искали, а когда не нашли, перестреляли многих и сожгли посёлок. Вот я и решил уходить.
– А как ты оттуда дошел, один и без оружия? – не унимается Яр. – Где рюкзак, сумка, припасы? Или ты хочешь сказать, налегке пёхом столько километров отмахал?
– Когда вы за мной погнались, – цедит выродок, – я котомку в полынье упустил. Там и пистолет был, и жратва и одежда запасная.
– Складно говоришь, – бубнит Яр, – а главное – проверить нельзя.
– А ты сходи нырни! – издевается Штырь. – Может найдёшь чего, пригодится!
– А ты не язви, – глаза Яра наливаются кровью, – а то я тебя в прорубь макну, а по весне вытащу. Понял?!
Урод кивает.
– Усёк, чего уж тут.
Я слушаю рассказ Олега и мысленно прокручиваю события этого месяца. Провести карательную операцию – это в духе Бати. Значит искали меня и не нашли. Конечно проверить слова урода нельзя, но выродки ненавидят нас. Пока у Олега всё складывается, но веры ему нет.
– Сергий, – неожиданно обращается ко мне Михаил, – выходит он твой земляк?
Я про себя обзываю бойца идиотом, но следя за реакцией Штыря не замечаю, чтобы он вздрогнул или сильно удивился.
«Или он слышал, что меня спасли, или, если он на задании, у него железные нервы, – думаю я, – в любом случае, если его оставят здесь, то он узнает, кто и откуда я, значит врать не буду».
Жизнь снова подбрасывает мне задачу со множеством неизвестных, от решения которой зависит судьба многих людей.
– Ты из Подольска? – тихо спрашивает меня выродок.
– Да, – нехотя отвечаю я, мучительно придумывая, что можно рассказывать, а что нет.
– Из Убежища?
Я замечаю, как блестят глаза урода.
– Да, – киваю я.
– Тварь! – неожиданно взрывается Олег.
Он бьёт меня кулаком в челюсть. Я не успеваю среагировать. Пропускаю удар. Падаю. В голове точно гудит трансформатор. Я лежу на снегу и мне не хочется вставать. Вижу, как на выродка наваливается толпа, но людей останавливает грозный оклик священника.
– Назад! – кричит старик. – Не трогать его!
Толпа повинуется. Михаил скручивает руки Штыря за спиной. Я пытаюсь встать, думая о том, что после того, как меня свалил урод, я в глазах общины упал ниже плинтуса. Хотя… Ещё несколько дней назад я разбил бы ему морду, а теперь… Плевать! Думаете меня сломали? Я и сам не знаю ответ на этот вопрос. Просто, после всех разговоров со священником, внутри меня словно что-то щелкнуло, там в душе, а вместе с ней изменился и я. Это не апатия, скорее новое знание, которое заставляет переосмыслить всю жизнь.
Я кряхтя поднимаюсь. Утираю кровь с разбитых губ. Равнодушно смотрю на выродка. Думаю, мой взгляд уловил священник. По крайней мере он искоса глянул на меня. Штырь часто со свистом дышит. В его глазах мерцает огонь факелов.
– Что, тварь, – обращается он ко мне, – получил? Жаль мало! Таких сук, как ты, и твоих друзей сразу резать надо! Жаль не встретились с тобой раньше! На такое говно пулю жалко тратить! Собственными руками удавил бы!
– Олег! – рявкает священник. – Ещё одно слово и тебя выкинут за ворота!
– Велика потеря! – язвит Штырь. – Если вы, таких как этот, – он кивает в мою сторону, – у себя держите!
По толпе идёт ропот. Вижу, что многие соглашаются со словами урода, но открыто поддержать его не осмеливаются.
– Довольно! – священник поднимает руку. – Завтра будем думать, что с тобой делать, а теперь расходимся, утро вечера мудренее, тем более на таком холоде.
Толпа тихо галдя рассасывается. Урода ведёт Михаил. Замечаю, что священник и Яр, как бы замешкавшись, отходят в сторону и начинают о чём-то разговаривать. Я, проводив взглядом людей, подхожу к ним.
– Что думаешь? – спрашивает меня Яр.
– Слишком много совпадений, – я пытаюсь сформулировать, что конкретно меня беспокоит, – точно он роль отыгрывает.
– Я тоже так думаю, – говорит священник, – ты точно его раньше не видел?
– Нет, – я мотаю головой, – незнакомый, но мало ли их таких шарится по окрестностям Подольска, всех не упомнишь. Хотя выродки терпеть нас не могут. Если он засланный, то странно, как он на это согласился. Они с нами особо не сотрудничают, если только под пытками или за жратву.
– Предатели всегда найдутся, – шипит Яр, – главное знать на что надавить, и твой Колесников об этом хорошо знает.
– Так, – теряет терпение старик, переступая с ноги на ногу, – уходим, не май месяц на дворе. Завтра всё обсудим, я ещё Эльзу попрошу с ним побеседовать, как раз по её способностям дело, пусть прощупает его, а там по делам его и решим, как с ним поступать, но отпускать, до выяснения, не будем.
«Держи друга рядом с собой, – вспоминаю я восточную мудрость, – а врага – еще ближе».
Священник не перестаёт меня удивлять. И, признаться честно, я иногда теряюсь, кто он больше – божий человек или хитрый расчётливый стратег, думающий на несколько шагов вперёд.
За всеми этими мыслями я не замечаю, как ноги сами несут меня по натоптанной дороге. Яр и священник идут впереди. Оборачиваюсь. За мной плетётся Данила, ведя под уздцы жеребцов. Из ноздрей вырывается пар. Бока часто вздымаются, хотя они не бежали. Я замедляю шаг.
– Что это за животины? – я протягиваю руку, пытаясь погладить по морде мутанта.
– Осторожнее! – вскрикивает парень. – Может откус… – но я, не обращая внимание на предупреждение, уже веду рукой по типа лошадиной морде. Животное заметно напрягается. Угольно-чёрные глаза внимательно смотрят на меня. Рот открывается, и я вижу ряд острых зубов с клыками, заходящими за верхнюю губу. – …откусить пальцы, – заканчивает Данила, – а ты ему понравился, – парень улыбается, – он никому из чужих так не позволяет с собой обращаться. Правда, Буран? – парень треплет «коня» по загривку. – Это Крепыш, – Данила кивает на приземистого, увитого буграми мышц мутанта, – третий Ворчун. Мы его так зовём, потому что он постоянно фыркает и не любит ходить под седлом.
Я окидываю взглядом животных. Они мне кажутся какими-то нереальными существами. В мире, где за небольшой кусок мяса убивают, четвероногое, которого ещё никто не сожрал воспринимается как вызов.
– Откуда они у вас? – я глажу Бурана по шее. Странное чувство. В той – прошлой жизни – до Удара, лошадей я видел только мельком. И нужно было случиться катастрофе, чтобы почувствовать силу, заключённую в благородном животном.
– Мы их называем пластовнями, – отвечает Данила, – из-за ног, глянь.
Я смотрю вниз и вижу, что копыта у мутантов раза в два крупнее обычных и покрыты густой шерстью.
– Они и по снегу глубокому, и по грязи раскисшей запросто передвигаются, – продолжает ликбез Данила, – только бегают не очень быстро, зато сильные и выносливые и жрут всё подряд. И сено и кору и даже падаль. Всё харчат. Так и выжили. Здесь недалеко большая конеферма была. Видимо после войны лошади разбежались, те кого не сожрали, со временем изменились. Адаптировались к новой среде обитания. К нам прибилось несколько голов. Мы с их помощью тяжести таскали.
– Ты их в конюшню ведёшь?
– Угу, – кивает парень, – там, – он машет рукой вперёд.
– Мне можно будет прийти? – спрашиваю я.
– Приходи, – Данила улыбается, – там работы всегда хватает.
– Навоз откидывать? – ухмыляюсь я.
– И навоз покидаешь и ездить, если захочешь, научишься, – смеётся парень.
Мы доходим до развилки. Я поворачиваю направо. Иду к братскому корпусу. Безумно хочется спать. Поворачиваю голову и смотрю вслед Даниле и жеребцам, назвать их пластовнями у меня язык не поворачивается. Силуэты парня и коней быстро исчезают в темноте, а их следы заметает снег…
Монастырь. Три недели спустя
Однообразные дни слились в одну непрерывную ленту. Раннее утро. Подъём. Работа на биогазовой станции или на фермах. Короткие перерывы на обед. Возвращение в каморку. Сон, похожий на забытьё, и всё начинается с начала.
Холода и не думают заканчиваться. Солнца почти нет и, как говорят в монастыре, это самая длинная зима на памяти старожилов. За эти дни я лишь пару раз перебросился со священником несколькими предложениями, хотя, по мере возможности, ходил на службы и слушал его речи. Наверное, я уже все ему рассказал.
Живя в общине, в окружении стольких людей, я чувствую себя одиноким. И мне это нравится. Труд до отупения, когда все движения доведены до автоматизма и тебе плевать на своё будущее. Живёшь одним днём. Но, наверное, впервые в жизни я счастлив по-настоящему. Хотя физически работать тяжело, это лучше, чем ползать на брюхе по грязи с винтовкой, красться и убивать людей. Я приношу пользу. Пожинаю, как говорит священник, плоды своего труда.
Вместе со мной на фермах трудится и Штырь. Хотя вслух я зову его по имени, неприязнь к нему я не смог преодолеть. Мужик он не разговорчивый, угрюмый, да это и понятно, при его-то внешности, но хотя Эльза сказала, что не видит в нём опасности, гнили, как она говорит о предателях, что-то заставляет меня быть настороже. Будит прежние инстинкты. Хотя работает он хорошо. Не халтурит. Быстро взрыхляет землю или носит воду для полива. Живёт тоже здесь, в ангаре. Напросился. Сказал, что в самом монастыре, из-за своего уродства, будет чувствовать себя неуютно, а здесь народу поменьше. Так и живёт в наспех сколоченной каморке. Изредка приходит на службы в церковь. Николаю помогает. Ничем не выделяется. Да и чёрт с ним!
Настоящей отдушиной для меня стали конюшни. Как бы я не устал, но вечером я всегда навещал Бурана, угощая коня припасённым с обеда кусочком черствого хлеба или настоящим гостинцем – пойманной крысой.