Анна-Мария поспешно села. Сжала колени и натянула на них юбку, чтобы скрыть, как они трясутся.
— Вы знаете Софию Бауман?
Анна-Мария изобразила недоумение, нахмурила лоб, делая вид, что роется в памяти.
— Вы имеете в виду ту девушку, которая давала показания в суде против моего клиента?
— Именно. В ее квартире кто-то установил камеру наблюдения — весьма неприятная ситуация, — сделал с нее снимки и послал девушке.
Он показал ей на экране своего телефона снимок Бауман, натягивающей джинсы. Анна-Мария сидела, уставившись на снимок, пока не узнала детали квартиры Бауман. Жалюзи. Дешевый диванчик.
В этот момент она чуть не выдала себя. Пока у нее в голове прокручивались разные сценарии, она чуть не потеряла контроль над собой. Одно дело солгать о камере. Другое — что снимки с нее каким-то непостижимым образом оказались у кого-то в телефоне. Это настолько застало ее врасплох, что она поперхнулась и мучительно закашлялась, так что в легких начало свистеть. Она не могла вдохнуть. Полицейский, стоявший у стены, подошел и постучал ее по спине.
— Как дела? Всё в порядке?
— Это отвратительно, — пропищала Каллини. — Но почему вы пришли сюда?
— Потому что наши компьютерные эксперты отследили камеру до вашей квартиры.
— Это невозможно. Просто бред! Не думаете ли вы, что я имею к этому отношение? Это полный абсурд. Можете обыскать мою квартиру.
— Именно это мы и собираемся сделать, — заявил полицейский, показывая ей ордер на обыск.
Они обыскивали ее квартиру больше часа. Топтались повсюду в уличной обуви. Запачкали пол и ковры. Открыли и закрыли каждый гребаный ящик и каждую дверцу шкафа, пока Анна-Мария сидела и изо всех сил сдерживала слезы. Каждый раз, когда она пыталась что-то сказать в свою защиту, полицейский поднимал ладонь.
— Поговорим после, когда мы закончим.
Мысли в голове неслись, как бешеные лошади. Не забыла ли она чего-нибудь? Не оставила ли какую-нибудь деталь, какой-нибудь диск? Полицейские перевернули вверх дном всю ее прекрасную квартиру. Наконец один из них подошел к дивану и сел.
— Мы ничего не нашли. Не получилось ли так, что вы куда-то спрятали аппарат или отделались от него?
За это время она успела немного прийти в себя, вернуть себе свое адвокатское достоинство.
— То, в чем вы меня сейчас обвиняете, весьма серьезно. Почему, с какой стати я стала бы устанавливать камеру в квартире у человека, которого даже не знаю? Боже мой! Я — адвокат. Вы что, не понимаете?
— Понимаем, но нельзя сказать, чтобы ваш клиент питал к Софии Бауман дружеские чувства.
— Вы не понимаете, что это все подстроено? Какой-то компьютерщик устроил все это, чтобы опорочить меня… Все знают, что я защищала Франца. Вам следует проверить контакты самой Бауман.
— Ее подвергли систематической травле, вам известно об этом?
— Нет, не слышала. Но меня это не удивляет — учитывая, как она оболгала моего клиента. Франц любим в народе и популярен во многих значительных кругах.
Полицейский издал долгий вздох.
— Итак, мы ничего не нашли. Насколько вы понимаете, мы вынуждены были всё проверить. Хотите, чтобы мы убрали за собой?
— Нет, я сама.
Стоя у окна, Анна-Мария провожала взглядом полицейскую машину, когда та отъехала от парковки и выехала на улицу. В ушах стоял непрерывный звон. Опустошение… Вся ее жизнь чуть было не разбилась вдребезги. Среди всех мучений возникла одна мысль: к этим записям имел доступ только Франц. Никакого другого объяснения быть не может. Анна-Мария схватилась за телефон и набрала номер Скугоме.
Трубку сняла Маклин.
— Опять? Ты ведь была только вчера.
— Тебя это не касается, — прошипела Анна-Мария. — У меня важное дело, и я должна встретиться с ним сегодня в первой половине дня. Это единственное время, которое мне подходит.
— Ну так приезжай, — вздохнула в ответ Маклин.
Она начала кричать на него, едва закрыв за собой дверь комнаты для свиданий. Но Освальд не казался ни удивленным, ни рассерженным. Он рассмеялся ей в лицо.
— Ты хочешь, чтобы прибежал охранник — еще до того, как мы начали разговаривать?
— Проклятие, ты подложил мне такую чудовищную свинью!
Анна-Мария накинулась на него, молотя его в грудь кулаками, сама удивляясь тому, что она, оказывается, в состоянии совершить такое. Но Освальд лишь рассмеялся еще громче.
— Прекрати эти глупости. Что такое стряслось?
— Как ты переслал отсюда записи? Я ощупывала каждый конверт, который ты посылал, — в них не было ничего твердого.
— Ну да, так и есть. Зачем бы я занимался таким идиотизмом?
— Кто-то скопировал содержание одной из них и послал фото самой Бауман. Сегодня ко мне в квартиру заявились полицейские. Всё мне испоганили. Если б я вовремя не отделалась от аппарата, моя жизнь превратилась бы в ад. Ты хочешь мне что-то объяснить?
Несколько капель слюны вылетели у нее изо рта и попали ему на щеку, от чего ей стало стыдно. Каллини почувствовала себя еще более униженной.
— Может быть, тебе стоит поговорить со своим приятелем… кажется, его зовут Дэмиен? За небольшое вознаграждение он выполняет любые услуги. И прекрасно умеет вламываться в чужие квартиры. Или ты сама дала ему ключ?
— Что? Как ты на него вышел?
— Думаю, ты легко можешь это вычислить, дорогая отличница. Ведь это ты — мой посланник.
Анна-Мария плюхнулась в маленькое желтое кресло, уронила голову на руки и разрыдалась, раздавленная собственным бессилием. Ничего другого она сделать не могла.
— Ты можешь, конечно, спросить у него, но вполне вероятно, что он будет все отрицать, — прозвучал над ней голос Освальда, холодный и циничный.
— А я так доверяла тебе, — выдавила из себя Анна-Мария. Голос звучал пискляво, как у ребенка, но она ничего не могла с этим поделать.
Освальд подошел к ней и рывком поставил на ноги. Потом обнял ее, стал покачивать в своих объятиях. Эти горячие, надежные, крепкие объятия, о которых она так давно мечтала…
— Ну же, успокойся. Я объясню, почему это было необходимо. Ты ведь понимаешь, что я никогда не стал бы нарочно вредить тебе?
— Это не может дальше продолжаться, — всхлипнула она, уткнувшись лицом в мягкую тюремную рубашку, пахнущую дешевым стиральным порошком и чем-то горелым.
Он взял ее за подбородок и развернул к себе.
— Ну что ты, дорогая Анни! Все только начинается. Именно теперь и будет происходить все самое интересное…
27
Первое, что увидела София, — зеленые невысокие горы вдоль побережья, превращающиеся по мере удаления от него в мягкие холмы. Вдалеке, сколько хватало глаз, простиралась глубокая долина. Показался мост Золотые Ворота, а затем возникли очертания Сан-Франциско. Высоченные небоскребы, устремившиеся вверх у самого моря, завернутые в мягкий туман, — или ее глаза еще не привыкли к этому новому свету, не настроили резкость… В море виднелись несколько островов, один из них — с гигантским похожим на за́мок зданием; вероятно, Алькатрас.
Стоял солнечный день, но на море лежала пелена тумана, притаившись позади Золотых Ворот, словно ожидая подходящего момента, чтобы проскользнуть под мостом и поглотить весь город. Когда самолет стал опускаться над полуостровом, город показался ей огромным, однако она где-то читала, что города, расположенные в бухте, слились друг с другом — непонятно, где заканчивался один и начинался другой. Собственно говоря, среди этого нагромождения домов только небоскребы и были ориентирами Сан-Франциско. По обеим сторонам бухты располагались виллы, высотные дома, улицы и автотрассы — в хаотичном скоплении, казавшемся начисто лишенным плана.
Они пролетели над другим мостом — таким высоким, что под ним свободно проходили корабли. Под ним блестела зеленая вода. Маленькие курчавые волны, казалось, были совсем близко, так что у Софии закружилась голова, но как раз в этот момент раздался толчок — самолет приземлился.
Более десяти часов она просидела в самолете, не сомкнув глаз, однако нисколько не устала.
«Вот и начинается моя новая жизнь», — подумала София.
Все произошло очень быстро. Решение уехать она приняла в тот вечер, когда Дильберту порезали ухо. Стена, которой София окружила себя, вечное отрицание того, что ей плохо и что вся эта травля задевает ее, в тот вечер рухнула. Едва к ней вернулся контроль за собственным телом — то ли через десять минут, то ли через час, — она упала лицом на диван и долго рыдала, уткнувшись в шерстку Дильберта. Потом позвонила своим родителям и охрипшим от слез голосом попросила приехать за ней. Она даже не захотела дожидаться полицейских, не могла больше находиться в своей квартире.
То, что полиция отследила камеру до квартиры Анны-Марии Каллини, а потом вернулась обратно, сказав, что это, скорее всего, какая-то ошибка и что кто-то, вероятно, захотел подставить адвоката, нисколько не улучшило ситуацию. Размышляя о том, каким станет очередной ход Освальда, София приняла решение уехать. Если не ради себя, то ради семьи и собаки.
В полном отчаянии она позвонила поздно вечером Магнусу Стриду. Тот сказал, что только что делал репортаж в Сан-Франциско и что это потрясающий город. Пространство вдоль бухты настолько большое и многокультурное, что она сможет раствориться среди многомиллионного населения и чувствовать себя в полной безопасности.
В тот же вечер София помирилась с Беньямином. Он не хотел, чтобы она уезжала, но понимал, что другого выхода у нее нет, так что они пообещали друг другу: никаких глупостей, никаких делишек на стороне, пока она в отъезде.
Объявление о работе София неожиданно нашла на «Крейглисте» — печально известном сайте, где продавалось все, от хомяков до сексуальных услуг и роскошных вилл: «Требуется ассистент библиотекаря в библиотеку Пало-Альто». Она отправила по электронной почте свое резюме и рекомендации из университетской библиотеки и на следующий же день получила ответ. Некая Мелисса Арбор ответила, что библиотека с удовольствием примет на работу человека с таким опытом, как у Софии. Сообщение было сформулировано так, словно писал друг, а не р