На весеннем небе горел кроваво-красный закат. Воздух был неподвижен. София подумала о Мелиссе, которая расплакалась, когда они прощались. О других коллегах в библиотеке. О свободе, которую она ощущала в Пало-Альто. О ярком свете и вечной зелени. Но, несмотря на все это, она знала, что это не настоящая жизнь. Тут ее посетила мысль, что она уже несколько недель не видела во сне Освальда. Даже и не вспоминала о нем в последнее время. Это должно означать, что он отказался от мыслей о ней, как же иначе. И когда она это осознала, из груди исчезла тяжесть, о которой София даже не подозревала.
Одновременно возникло смутное чувство тоски. Чувство такое нелогичное, что она даже не стала напрягаться, пытаясь его понять. Освальд был единственным из всех, кого она когда-либо встречала, кто никогда не позволял себе усомниться в самом себе. Всегда имея наготове план, он ни на миллиметр не отклонялся от курса. Сама она в эти два последних года чувствовала себя как насекомое, утратившее способность ориентироваться в пространстве и летающее кругами. Но сейчас весь этот ад закончился. Она вернется в Швецию, и все станет как обычно.
Они вылетели из Сан-Франциско в Каструп[8], а оттуда — в Ландветтер[9]. Во время полета Маттиас был необычайно молчалив, в основном сидел и слушал свой «Айпод» или смотрел в иллюминатор, почти ничего не ел. Поспал пару часов с открытым ртом, положив голову ей на плечо. Между ними возникло какое-то новое напряжение, а не только обычное сексуальное притяжение. Казалось, Маттиас нервничает; он барабанил пальцами по бедру и постукивал ногой по переднему сиденью.
— Что такое? — наконец спросила София.
— Что? — переспросил он, сняв наушники.
— Просто спрашиваю, что с тобой такое. Ты вроде бы нервничаешь?
— Да нет, ничего особенного. Просто не знаю, радует ли меня то, что я возвращаюсь в Швецию. А что, если я не смогу без тебя?
— Да ладно, расслабься. Мы ведь будем жить не так далеко друг от друга.
Сама она не смогла заснуть в самолете ни на минуту. Каждый раз, когда пыталась подремать, у нее начинала болеть голова, ей становилось холодно или нападал чих от прохладного сухого воздуха.
Из аэропорта они взяли такси до квартиры Маттиаса в центре Гётеборга. Когда София ступила через порог, ей показалось, что она находится в пространстве между мирами, когда уже оставила позади одно место, но еще не прибыла в другое. Квартира оказалась такой странной, что лишь усиливала чувство нереальности. Потолки тут были метра четыре. Все бело-серое, только что после ремонта, в минималистичном скандинавском дизайне, никаких излишеств, но каждый предмет мебели явно стоил целое состояние.
В гостиной красовалась античная изразцовая печь, по бокам от нее стояли бронзовые скульптуры: фаллическая и в виде птицы с раскинутыми крыльями. Мебели мало, только диван с креслом и телемузыкальный центр. На стенах висели три эротические, почти порнографические фотографии в рамках. На первой была изображена сидящая на четвереньках голая женщина со связанными веревкой руками, только глаза в фокусе, остальное размыто. На следующей — спина мужчины и лицо женщины с кляпом во рту, лежащей под ним; рука мужчины крепко вцепилась в ее волосы. Третья фотография показывала крупным планом лицо женщины. На шее у нее виднелся кожаный ошейник с металлическими заклепками; глаза были закрыты, рот полуоткрыт.
За спиной у нее раздался голос Маттиаса:
— Эти снимки сделал знаменитый фотограф, Дитер Рюш. Слышала о нем?
При виде этих фотографий у Софии перехватило дыхание. Внезапно до нее дошло, что склонность Маттиаса к доминированию в сексе — его стиль жизни, а не просто их совместное сексуальное приключение.
— Нет, никогда не слышала, — ответила она и сглотнула, вдруг почувствовав себя неловко.
Он подошел и, положив руки ей на плечи, повел ее в спальню, почти целиком занятую огромной кроватью с бронзовыми изголовьями. Ее бесконечные отражения заиграли на стенах и потолке, целиком покрытых зеркалами.
Маттиас встал у нее за спиной, прижался к ее спине и положил ладонь на ее грудь.
— Надеюсь, тебе понравилась наша маленькая берлога.
— Наша? Ты тут с кем-то живешь?
— Нет-нет, этой квартирой владеет мой хороший друг. Его здесь почти не бывает, он все время в разъездах. Так что мы с ним как бы делим квартиру.
— Квартплата, должно быть, до небес…
— Я не плачу квартплату. Помогаю ему в некоторых делах. В общем, мы с ним очень хорошие друзья.
— Черт, удобно же ты устроился… А кто этот мужик? Знаменитость?
— Нет, просто бизнесмен. Успешный.
— Но чем вы здесь занимаетесь?
— Разве не очевидно? Приводим сюда девушек. Развлекаемся. Ты ведь не будешь ревновать?
— Вряд ли. Просто хотела убедиться, что я не попала в бордель.
Маттиас ущипнул ее за щеку.
— Ты несправедлива. Согласись, стильное местечко.
София что-то пробормотала, не в силах до конца понять, шокировало ее это место или впечатлило. Она слишком устала, чтобы в этом разбираться.
— Послушай, я могу лечь поспать? Чертовски устала.
— Ясное дело. Но сперва ты должна принять ванну и смыть с себя дорожную пыль.
— Где это?
— Пошли покажу.
Он повел ее в ванную, расположенную позади спальни. Здесь все было облицовано мрамором, а ванна оказалась такой высокой, что пришлось бы подняться на две ступеньки, чтобы залезть в нее. Над ванной находилось большое мансардное окно. Маттиас налил воду, пока София снимала одежду, которую сложила аккуратной стопочкой на скамейку у двери. Опустившись в ванну, подумала, что немедленно отключится, но потом подняла глаза вверх и увидела небо над мансардным окном. Там можно было различить звезды — весьма отчетливо. Все равно что принимать ванну в космосе. София не сводила глаз с купола небес, пока по всему телу распространялось тепло.
Наслаждение прервал Маттиас, громко выругавшийся в спальне. Затем он вошел и встал в дверях.
— Мой дурацкий компьютер совершенно разрядился, а зарядку я забыл в самолете. Можно мне взять твою?
— Конечно, она лежит на диване в гостиной.
Теперь на долгое время воцарилась тишина — слышно было лишь, как его пальцы цокают по клавишам. Софии показалось, что ее глаза засыпаны песком. Подбородок упал на грудь. Тем временем вода остыла, так что София выбралась из ванны и обмоталась полотенцем. Мысленно она молилась, чтобы Маттиас не захотел заняться сексом — она слишком устала. Его она нашла в кухне, где он как раз наливал вино в два бокала.
— Выпей — и заснешь как бревно. Я тоже скоро лягу. Только доделаю сперва парочку дел. А завтра у нас будет целый день, который мы проведем вместе.
Вино было крепкое и отдавало приправами. София выпила полбокала, но ее начало подташнивать, так что она поскорее пошла в спальню и забралась под одеяло, чувствуя, что голова кружится, а все тело стало каким-то вялым. Прежде чем заснуть, успела подумать, что, кажется, уже бывала раньше в этом месте…
Просыпалась она постепенно. Голова казалась тяжелой, глаза почему-то не открывались.
«Сегодня вечером уеду домой», — подумала София, однако радость тут же омрачилась сильной тошнотой. Ноги и руки не слушались, когда она попыталась их вытянуть. Мозг посылал сообщения, которые не доходили до мышц. Казалось, все ее тело парализовано. Всякая чувствительность от горла и ниже исчезла.
И тут она услышала голос Маттиаса, который что-то тихо шептал. А потом — другой, более низкий голос.
В квартире находился кто-то еще.
41
Якоб давно научился считывать настроения в «Виа Терра» и теперь ощущал: что-то затевается. Стоя у двери хлева, он смотрел в сторону площадки посреди двора и понимал: сегодня что-то произойдет.
Освальд послал весь персонал к небольшому лесному озеру к северу от усадьбы. Там было важно навести порядок, потому что «все это выглядит как черт знает что». Все должны были участвовать, кроме охранника, сидевшего в будке. Кроме того, находиться на улице весь день полезно для здоровья, как сказал Освальд. Однако Якоба это не могло обмануть. Освальд так же мало заботился о лесе, как и о состоянии здоровья персонала — то есть вообще никак.
Интерес Освальда к персоналу угас уже через пару недель после его возвращения. Он кричал им, что они совершенно бесполезны и что пусть занимаются чем хотят, у него больше нет времени с ними возиться. Казалось, именно в такие минуты персонал чувствовал себя хуже всего — когда Освальд повернулся к ним спиной. Внезапно все теряло смысл, словно из людей выкачали весь воздух. Они бродили по участку как привидения, упавшие духом и отчаявшиеся.
Очередной взрыв гнева вызвала у Освальда сущая мелочь. Во время одного из собраний Эрик, работавший в отделе этики, забыл обратиться к Освальду «сэр». Тот спросил его: «Кто, по-твоему, твой босс?» Когда Эрик ответил «Буссе», это вызвало тираду из ругательств, после чего Освальд влетел в усадьбу и захлопнул за собой дверь. Все стояли в полной растерянности. Но тут Освальд вернулся.
— Если вы за все эти годы еще не поняли, кто ваш лидер, можете отправляться к папочке с мамочкой и переворачивать гамбургеры в «Макдоналдсе».
— Простите, сэр, я просто имел в виду, кто мой ближайший начальник, — пробормотал Эрик.
Это еще больше взбесило Освальда, так что он развел руками в жесте отчаяния и оставил их. На этот раз он не вернулся.
Вскоре Эрик стоял у стены и копал глубокую канаву.
А теперь, когда сбежал Буссе, ситуация накалилась еще больше. В каком-то смысле все они оказались виноваты. Но Якоб не чувствовал за собой никакой вины. Его раздвоенность улетучилась, когда он вошел в контакт с Симоном. Теперь он знал, что в один прекрасный день тоже убежит. В глубине души Якоб очень надеялся, что до той поры ему удастся избежать сверлящего взгляда Освальда. Только б не попасть в переделку, чтобы к нему не приставили круглосуточное наблюдение…