— Они где-нибудь во дворе, — проговорила я, но Карин встревожилась.
— Уже почти стемнело. Что они могут делать во дворе?
— Может быть, пошли посмотреть на животных… Давай подождем немного.
Тут раздался стук, и на лестнице, ведущей в подвал, показался Хенрик. Увидев нас, он побледнел, но не успел ничего сказать — Карин оттолкнула его и кинулась в подвал, а я побежала за ней.
Первое, что я увидела, когда Карин отворила дверь, — глаза Фредрика, который мигал на свет, словно совенок. Он сидел, привязанный к стулу посреди комнаты. Руки были связаны за спиной, а ноги прикручены к ножкам стула. На его маленьком пенисе висела прищепка для белья.
— Ребенку пора научиться дисциплине, черт подери, — раздался за спиной голос Хенрика.
Все заняло не больше чем полминуты. Карин распутала веревки и схватила Фредрика на руки. Протиснувшись мимо нас, стоявших на лестнице, она кинулась бежать, прижимая к себе ребенка. Я разглядела у него на спине синяк. У меня мелькнула мысль — как странно, что мы до сих пор ничего не замечали…
Больше Карин не переступала порога усадьбы.
А теперь мне придется рассказать о пожаре. Все поняли всё неправильно. Якобы моя мать покончила с собой, убитая сообщением о смерти капитана, когда его корабль потерпел крушение. Якобы мой отец покончил с собой, поняв, что мать умерла. Все это неправда.
Я точно знаю, потому что была там. Тогда я была маленьким ребенком, но воспоминания о той ночи — самые четкие в моем стареющем мозгу.
Меня разбудил мой брат Оскар. Он так сурово потянул меня за руку, что я рывком села на кровати. Кто-то кричал на первом этаже — это голос матери звал на помощь. Выстрел раздался, когда мы спускались по лестнице — такой оглушительный, что мы замерли на месте. Мать закричала снова, позвала нас, назвав наши имена.
Отец лежал на полу в столовой с дырой во лбу. Его пустые глаза смотрели в потолок. Под его головой на дорогом цветастом ковре распространялось темное пятно. Позади него стояла фигура. Поначалу я даже не поняла, кто это. Ее лицо было разбито настолько, что превратилось в сплошную рану. Одежда была разорвана, по обнаженной груди стекала кровь. В руках мама держала большое ведро. Тут она заметила нас и крикнула:
— Бегите и спрячьтесь в пристройке, немедленно!
Мы кинулись прочь. Выбежали из дверей и понеслись по двору.
Все произошло одновременно. Усадьбу охватило огнем. Мать ринулась к нам через двор. Остановившись, крикнула:
— Я вернусь к вам!
Кто-то видел ее у Дьяволовой скалы перед тем, как она прыгнула. По крайней мере, так говорили.
Когда слуги погасили огонь, от отца остались лишь обгорелые останки. Полиция сочла, что это самоубийство. Ведь пистолет лежал рядом с ним, и все пропахло керосином.
В тот вечер только мы с Оскаром видели мать. Мы единственные слышали ее слова. Заключили тайный пакт, как умеют только дети. Мы ничего не видели и ничего не слышали. И эту тайну мы унесем с собой в могилу.
И сейчас я ломаю голову, что сталось бы, если б я поступила с дядей Маркусом, как мать поступила с отцом, — застрелила бы дьявольское отродье и подожгла дом. Наверное, тогда все сложилось бы иначе…
Она явилась ко мне сюда, в дом престарелых. Это было так прекрасно, что просто трудно поверить. Я сидела и, как обычно, смотрела в окно, вдыхая восхитительные ароматы лета. В роще зеленели березы. Она появилась незадолго до дня солнцестояния. Я услышала за спиной шуршание ее юбок. Ее дыхание у своего уха. Ее руки принялись гладить мои поредевшие от старости волосы. Я подумала — как странно, что она такая молодая. Вроде бы я твердо решила отогнать старые привидения, но вот она снова пришла ко мне…
Очарование разрушилось, когда открылась дверь и вошла санитарка.
— Сигрид, — сказала она. — Послушай, что я скажу. Народ рассказывает, что у Дьяволовой скалы видели старую графиню. В длинном пальто и все такое. Подумать только, что люди напридумывают! Она ведь была твоей матерью?
Я попыталась улыбнуться в ответ, но кровь застыла у меня в жилах.
Всего через несколько дней после того происшествия с Фредриком на пороге нашего дома появился полицейский. К этому моменту я так долго кричала на Хенрика, что охрипла. Впервые я накричала на него. Но что это дало?
Расследование ни к чему не привело, и вскоре Хенрик и Эмили уехали во Францию, а я — в квартиру в деревне.
С Карин мне с того дня разговаривать не довелось. Пару раз мы сталкивались с ней в деревне, но она лишь холодно кивала мне. Она покинула остров и вернулась лишь тогда, когда Хенрик уехал насовсем. Но сейчас Карин снова живет здесь с Фредриком в маленьком домике в лесу. Она ходит с высоко поднятой головой, несмотря на все, что произошло.
Ни я, ни Хенрик не думали о том, чтобы продать усадьбу Виндсэтра. Денег у нас и так было предостаточно. Но вот пару лет назад появился доктор и предложил свою цену. Он собирался превратить усадьбу в дом отдыха. С большим облегчением я передала ему ключ.
«Наконец-то мы отделались от этого страшного места», — подумала я в надежде, что это поможет мне забыть обо всем.
Но ничего не получилось. Потому что теперь я сижу в этом забытом богом доме престарелых и пишу, когда смерть уже дышит мне в затылок, и по-прежнему не могу простить себя за все, что произошло.
Не могу найти смысл в той убогой жизни, которую я прожила.
Сейчас я ощущаю ее присутствие, вижу, как она сидит на стуле напротив меня. Хочу спросить ее о смысле жизни, но замечаю, что она тоже постарела: у нее нет зубов, лицо сморщенное, глаза глубоко ввалились. А стоит мне протянуть руку, чтобы прикоснуться к ней, как она тает в воздухе. Рот и глаза становятся похожими на черные дыры, а тело превращается в тонкую дымку, окутывающую меня и эти записки.
И вот я сижу здесь, одна во всем мире…
Говорят, что жизнь коротка, но это не так. Она не коротка и не длинна; просто это какая-то дьявольская русская рулетка, и никто не знает, что ему выпадет. Иногда все идет ко всем чертям, как получилось со мной.
Но тут я смотрю в окно и вижу Фредрика.
Он не видит меня, стоя на дороге; разговаривает с девочкой, которая выглядит как сказочное существо. Кажется, это дочка доктора. Наверное, они собираются на пляж, потому что он в шортах, а она в открытом сарафане. Он красив, мой Фредрик. Темные волосы блестят на солнце, словно медь. Загорелое жилистое тело. Он уверен в себе, это чувствуется издалека. К счастью, он, похоже, уродился в Карин.
Так что теперь мне остается надеяться только на Фредрика. Эту книгу я пошлю Карин и попрошу ее, чтобы однажды, когда он станет взрослым, она отдала ее ему. Возможно, ему удастся снова разжечь тот факел, которым был когда-то наш род…
И тогда моя жизнь станет не напрасной.
Записано и подписано в этот день мною,
Сигрид Кристиной Августой фон Бэренстен
51
Симон спешил в «Виа Терра», чтобы встретиться с Якобом. Холод весеннего вечера пробирался под одежду. Легкий туман, характерный для Туманного острова, окутывал всю округу.
С адреса Софии пришло очередное сообщение. Фотография из Парижа с церковью на заднем плане — Сакре-Кёр, как он выяснил, когда «погуглил». В сообщении была одна строчка: «Вид из окна нашего отеля». Симон задумался, сколько отелей имеют вид именно на эту церковь. Нельзя ли их как-то выследить? Впрочем, какая глупость — ведь он точно знал, что Софии там нет… И теперь ломал голову, к чему все это ведет. Придет ли письмо от кого-то другого о том, что София исчезла? Или, еще хуже, что с ней случилось несчастье? Якобы она кинулась в Сену, и ее так и не нашли… Мысли неслись вскачь, и Симон не мог с ними совладать.
Он надеялся, что к тому времени, как доберется до усадьбы, уже стемнеет. Тогда легче будет проскользнуть незамеченным.
Когда Симон добрался до места, последние лучи солнца коснулись будки охранников, светившейся в полумраке. Внутри стояли двое мужчин, он видел их силуэты. На территории слышался звук мотоцикла. Дополнительная охрана. Стало быть, что-то затевается.
Симон не думал, что Якоб появится, но все же тихонько обошел усадьбу сзади, открыл калитку и проскользнул внутрь.
Звук мотоцикла стих. Якоба не было. Симон подождал некоторое время, уже собирался уходить, но тут у него за спиной затрещали ветки — появился Якоб.
— Я решился, — тут же выпалил он. — Через неделю сваливаю. Должен кое-что подготовить, но на этот раз я не струшу.
Сердце Симона радостно забилось.
— Круто! Ты не пожалеешь. А почему сегодня так много охраны?
Якоб нервно покосился в сторону двора.
— Честно говоря, не знаю.
— Меня не покидает ощущение, что Освальд затеял что-то недоброе, — продолжал Симон.
Якоб, обычно хороший и внимательный слушатель, становился иногда недоступен — смотрел в одну точку перед собой. Именно это с ним и случилось сейчас.
— Ты слышал, что я сказал?
— Конечно, просто я очень удивился — у меня точно такое же чувство… Что-то затевается.
— Ты заметил что-нибудь необычное?
— Да, тут все дело в плесени.
— Что?
— В подвале. Больше никому нельзя туда ходить. Даже приближаться к нему.
В этот момент снова раздался звук мотоцикла — похоже, он направлялся в их сторону. Симону некогда было расспрашивать Якоба. Его охватило неприятное чувство, что их сейчас заметят — и они окажутся в свете прожектора, как парализованные страхом животные.
— Узнай, что там в подвале, — шепнул он. — Увидимся завтра в шесть утра.
Он поспешил выскользнуть за калитку. Мотоцикл был совсем близко. Симон услышал, как Якоб бросился на землю — прошлогодняя листва зашуршала под его тяжестью, — надеясь, что его не заметят. Некоторое время Симон бежал через лес, прежде чем отважился выйти на дорогу. То, о чем рассказал Якоб, явно не совпадение, и Симон трепетал при мысли о том, что именно за этим может скрываться.