— Твой папа.
— Я знал, что ты за мной приедешь, — улыбнулся мальчик и перелез из кроватки на его руки. Обняв Латыша за шею, он уткнулся ему в грудь и пробормотал: — От тебя хорошо пахнет.
— Одеколоном? — Латыш подстригся, побрился перед поездкой, облился «Пако Рабаном» и надел новый костюм «Адидас».
— Бананами.
Латыш смог переехать в Ригу по поддельным документам. Там он легализовался. Под новым именем и фамилией стал гражданином отделившейся Латвии. Он и его сын, Витя — Витас. Вскоре Гошан, теперь уже Иво, немного подкорректировал свою внешность, сделав ее благороднее, организовал бизнес и женился на женщине из хорошей семьи. Хотел, чтобы у его сына была не только мать, но и дедушка с бабушкой. А еще старшая сестренка, дочка супруги от первого брака. Но жена не приняла Витаса как родного. И не желала рожать общих детей. Пришлось развестись.
О родной матери сын знал немного. Об отце, впрочем, тоже. Латыш рассказал ему, что сидел за валютные махинации.
— Это что такое? — хлопал глазенками Витас.
— Доллары покупал, чтобы мы втроем смогли переехать в эту чудесную страну. Тебе ведь нравится тут? — Еще бы нет! Витас, кроме поселка Ф, ничего и не видел. — Но в Советском Союзе это нельзя было делать. Всех, кто доллары покупал и хотел уехать за границу, в тюрьму сажали.
— Это несправедливо!
— Конечно нет. Семь лет мне дали, сынок. Мама тебя родила, когда я сидел. И умерла вскоре. Поэтому тебя баба Марина взяла на воспитание, дальняя родственница, чтобы тебя в детдом не отдали.
— Почему она мне про тебя не рассказывала? И про мамину смерть? Говорила, что уехала далеко.
— Расстраивать тебя не хотела. А про меня не знала она. Мама твоя скрывала ото всех наши отношения — я же сидел, — на ходу врал Латыш.
— Папа, ты свозишь меня на ее могилку? — спрашивал мальчик.
— Не смогу, сынок, — отвечал Латыш. — То кладбище, где она похоронена, в асфальт давно закатали. Автомобильная стоянка на его месте сейчас.
— А есть ли у тебя мамины фотографии?
— Их очень много было. Но все сгорели. Помнишь, я тебе рассказывал про пожар в доме маминых родителей? — Латыш много врал сыну. Но всегда четко держал в голове рассказанные ему истории. Мальчик ничего не должен заподозрить!
— Они были писателями, а мама поэтессой, — цитировал байки отца Витас. — В доме было много книг и рукописей, а дедушка любил курить трубку. Дом загорелся, все погибли. Хорошо, что мамы тогда дома не было.
— Да, она ко мне убежала тайно. Настеньке другого жениха нашли, богатого, но она меня, простого парня, любила.
— Но ты же из благородного рода!
— В Советском Союзе, сынок, это было позорным. Моих родителей за это в ГУЛАГ отправили. Это лагерь такой для политических заключенных. Страшное место, где от каторжного труда люди тысячами гибли. Умерли и мои родители. Я с бабушкой рос, тяжело работал. Но знал, что добьюсь успеха. И Настенька верила в меня. Жаль, не дожила…
— Как бы мне хотелось увидеть мамочку, — грустно вздыхал Витас. — Хотя бы на фото.
— Увидишь, сынок. Помню, ее рисовал один молодой художник. Я разыщу его и попрошу прислать портрет по почте!
Через неделю Иво вручил картину сыну. На ней Настя. Ее нарисовал со слов заказчика портретист, найденный по объявлению в газете. Естественно, молодая женщина лишь отдаленно напоминала маму Витаса, ее дважды приукрасили, сначала Латыш, потом художник. Но ребенок остался доволен!
Латыш обожал сына. Все для него делал. Но Витасу все было мало, и подарков, и внимания. Подростком он доставлял массу проблем. Латыш боялся, как бы сын не пошел по его стопам и не угодил по малолетству за решетку. Благо ему всегда удавалось чадо отмазывать. А к двадцати оно перебесилось.
Иво выдохнул и стал присматривать себе новую жену. Теперь можно брать любую, потому что не для сына, для себя. На старость, значит, молодую. Латышу еще детей иметь хотелось. Хотя бы пару, но можно и больше — денег на всех хватит. На внуков в том числе! Латыш представлял, как все они будут собираться за огромным столом на Рождество. Обязательно католическое, ведь их род пошел от крестоносцев. Он планировал выстроить родовой замок, обзавестись гербом. Латыш давно перестал вспоминать свое темное прошлое, он уже сам начал верить в байки о благородном происхождении, как вдруг прошлое — то самое, темное! — напомнило о себе! И лишило Иво радужного будущего.
Один из тех, чью жизнь он сломал, нашел Латыша. Тот не сомневался, что полно желающих ему отомстить. Один из немногих, кто избежал наказания, он постоянно оглядывался. Другие имя, внешность, гражданство. Чистая биография! Все это должно было уберечь Латыша от возмездия. Да, он почти всех убил, но остались их родственники, дети подросли. Нацистских преступников до сих пор находят и казнят, а он беспределил в конце восьмидесятых-девяностых. Считай, недавно. Но Латыш успокаивал себя тем, что он был мелкой сошкой. На таких не охотятся…
Но один мститель все же нашел Латыша. Именно нашел, а не случайно встретил. И попытался убить. Он сначала долго пинал его ногами. В живот, голову, пах. Он выбил все фарфоровые зубы, опять сломал нос, повредил сухожилия на руке, и она до конца не восстановилась. Но это не главное, способность к деторождению Иво утратил после того избиения…
Так прошлое лишило его радужного будущего! Должно было жизни, но Латыш смог ее сохранить. Когда мститель занес над ним вилку, чтобы воткнуть в глаз, поверженный им враг собрал остатки сил и нанес удар кулаком по кадыку. Один и не очень сильный, но меткий. Такой парализует дыхание, вышибает слезы, и они застилают глаза. Паника охватывает человека, он теряется. Это состояние длится секунды, но их порой бывает достаточно. Латышу их хватило! Он смог, обхватив ногами врага, перевернуть его на спину. Оказавшись наверху, он повторил удар. Этот был сильнее. Латыш услышал, как хрустнул кадык. Вилка из руки мстителя выпала, тело задергалось, а потом обмякло. Но перед тем, как из него ушла жизнь, Латыш воткнул в глазницу умирающего вилку.
— Один раз ткнешь, четыре дырки, — выдохнул он.
Давно он не употреблял свое любимое выражение. Уже и забыл о нем, но мститель напомнил.
— Ножа не бойся, — рычал он, наваливаясь на Латыша, — а бойся вилки! — И продемонстрировал ее, выхватив из кармана. — Один раз ткнешь, четыре дырки! Ты повторял это как мантру, перед тем как вонзить в очередную жертву! Настал твой черед…
Латыш смог не только подняться, но и втащить тело в машину, на которой он приехал в охотничий домик, где отдыхал от городской суеты. То был грузовичок. На нем Иво проехал двадцать километров, чтобы схоронить тело подальше от своих владений. Он закопал его и вернулся в дом. До этого он не чувствовал боли (все благодаря адреналину), но как только переступил порог, рухнул. Тело разрывали на части невидимые чудища. Из последних сил Латыш дотянулся до телефона и вызвал «Скорую». Когда она приехала, он уже был в отключке.
Иво Густавсена долго держали в больнице. И все это время к нему наведывались полицейские. Латыш неизменно отвечал, что не знает, кто на него напал, но их было двое. Они били его и требовали открыть сейф, которого в домике не было. Так и не добившись ничего, бандиты бросили его умирать, а сами скрылись. На чем, он тоже не мог сказать.
— Меня несколько раз ударили по голове, — повторял Иво. — Хорошо, что я еще имя свое не забыл…
Выписавшись из больницы, Иво уехал долечиваться в Швейцарию. Там снова подправил лицо, а теперь еще и омолодил. В Ригу он больше не возвращался. Жил то тут, то там. Колесил по Европе, много времени проводил в Альпах, где имел шале. Делами занимался дистанционно, что-то несложное поручая сыну. Латыш был уверен, что теперь его точно не найдут …
Его и не нашли!
Но Витаса убили. И передали Латышу послание — точки на шее сына символизируют укол вилки, которой один раз ткнешь…
Четыре дырки!
Это первое, что подумал Иво, когда увидел тело сына. Его выкатили из морозильника, и точки на белой коже как будто горели.
— Это змеиные укусы, — сказал судмедэксперт. — В ранах яд. Ваш сын умер не сразу, он пытался подняться и, скорее всего, потревожил змею.
Иво присмотрелся к точкам. Да, похоже на укусы. Змея как будто не сразу впилась. Или ее отшвырнули, но она снова вцепилась, теперь с остервенением. И кожа вокруг точек сизая.
— Он не мучился? — спросил Иво.
— Умер не мгновенно, но очень быстро.
Хоть что-то…
Когда Латыш вышел из морга на жару, то чуть не упал в обморок. На миг ему показалось, что он тоже умирает. Но нет, просто закружилась голова.
«Твои враги мертвы или пожизненно сидят, — сказал себе Иво, когда туман перед глазами рассеялся. — Витас погиб не из-за тебя!»
И все же он виноват. Дурная кровь сыграла в сыне. Он сам нагрешил и, скорее всего, не единожды. Вспомнить хотя бы тот его побег из Таиланда! Латыш так и не узнал, что конкретно случилось. Витас сказал, его и партнеров прижала русская мафия, но за что? И почему только он свалил из Паттайи, а остальные остались?
Но то дела минувших дней. А в нынешних Витас обижает лишь женщин. Сколько сотрудниц их фирмы подали на него жалобы, не счесть. Все за домогательство. Когда одна его обвинила в изнасиловании, Иво отстранил сына от руководящей (пусть и номинальной) должности. «Доиграешься до того, что тебя грохнет какая-нибудь злопамятная баба!» — постоянно повторял Иво…
Неужели накаркал?
А в том, что сына убили, Латыш не сомневался. Он старый матерый хищник, у него тело битое-ломаное, башка со свинцовой пластиной, полуслепой глаз, но нюх отменный…
— Марков, найди убийцу моего сына! — сказал он в пустоту. — И я сверну ему шею голыми руками. А потом вгоню в глаз вилку…
Представив это, Латыш скупо улыбнулся и стал выбираться из бассейна. Спать пора.
Часть третьяГлава 1
Интеллигентная семья…