— Больше некому. Ты была у нее в гостях после аквапарка и зачем-то прихватила паспорт. Не хотела, чтобы она улетала? Но это глупо. Али все равно бы покинула Таиланд, пусть и днем позже, и вы расстались бы.
— Я не поэтому, — мотнула головой Наташа, — проучить хотела. Я бы вернула. Но не сегодня, завтра. Отнести к ней на ресепшен хотела в двенадцать, когда выселяться будет.
— За что проучить? Вы же подруги.
— Я тоже так думала, — жалобно протянула девушка, — и радовалась этому! С такими крутыми и взрослыми девушками мне еще не приходилось дружить. Али с самых экстремальных горок в аквапарке скатывалась, и все с ней после этого хотели сфотографироваться, но она не соглашалась. Только со мной снимок сделала…
— А еще она тебя к себе пригласила после экскурсии.
— Вообще-то я сама напросилась, — сконфузилась Наташа. — Телефон сел, а мне нужно было отзвониться маме.
— Но тебе не отказали.
— Да. И пока мой сотовый заряжался, мы смеялись, болтали. Я предложила поехать с нами на Ко-Лан (оказалось, Али там не была ни разу), посмотреть Манки-бич, маму бы на пляже оставили, а сами полезли обезьян кормить… Но она меня… Отшила! Сказала, что хватит с нее одного дня с малолеткой. Велела не выдумывать того, чего нет, а именно — дружбы.
— Али просто хотела на халяву съездить на экскурсию?
— Выходит, что так, — Наташины глаза увлажнились, нос покраснел, вот-вот заплачет!
— Она грубиянка, не обижайся на нее. И не реви! А то мне твоя мама уши надерет.
— Я все понимаю. Умом. Но мне всегда так обидно, когда меня отшивают. Я же со всей душой к этим людям… — Девушка яростно вытерла нос кулаком. — Она потом ушла в туалет, а я тиснула у нее паспорт. И не сказала об этом, хотя Али, когда вернулась, уже нормально себя со мной вела. Как ни в чем не бывало.
— Где он, Наташа?
Та подошла к столику, на котором лежали вещи Хусяиновых, взяла пляжную сумку с портретом какого-то смазливого паренька, очевидно, очередного молодежного кумира, и достала из нее паспорт.
— Маме не расскажете? — спросила Наташа, отдав его Боре.
— Не волнуйся.
— А Алии?
— Тоже нет, но если ты поклянешься больше не брать чужого даже для того, чтобы проучить…
— Клянусь.
— Здоровьем вот этого пацана, — и указал на сумочного смазливца. — Кто он кстати? Певец или актер?
— Тик-токер.
— Знал, что у молодежи новые герои, но чтоб такие, — вздохнул Боря. Он чудовищно отстал от жизни, но только сейчас это понял.
Получив и клятву, и паспорт, он поехал к Эдику.
Глава 10
Колечко с камешком, покрутившись несколько секунд, упало на столешницу. Звякнуло и сверкнуло гранью бриллианта в свете зажженного торшера. Эд не сдал его. Пожалел. А Стефании отдал те деньги, что смог снять с карты.
— Бро, ты есть будешь? — крикнул через дверь кто-то из друзей.
— Не голоден, — ответил Эд.
Он сидел в своей комнате с полудня. Не выходил к бассейну, на кухню не захаживал. Запас чипсов и воды у него был. Туалет имелся личный. Можно сидеть взаперти и страдать…
А Эдик страдал!
Вчера хорохорился, всех, себя в том числе, убеждал в том, что Стефания для него стала никем. Разочаровавшись в ней, он тут же разлюбил. Да и любви как таковой не было, только увлечение. И то не самой девушкой, а образом, что она создала. Считай, иллюзией. Это все равно что в киногероиню втюриться или в персонажа компьютерной игры.
— Эд, нам креветок привезли королевских, — не отставали от него друзья. — Твоих любимых, с чесночком. Выходи, поедим.
— Я работаю, отстаньте.
— Точно работаешь?
— Да! — рявкнул Эд.
Конечно, он врал. Чтобы работать, нужно сосредоточенность иметь, а у него в башке розовый кисель. Даже поручение Бориса Эдик не выполнил. Садясь за компьютер, он снова и снова открывал страницы Стефании. Все три. И даже удаленную, которую смог вновь восстановить. Зачем он это сделал? Чтобы убедиться в том, что поступил правильно, отказавшись от Стефании?
Эд плюхнулся на кровать лицом вниз. Из-за двери доносились ароматы морепродуктов и чеснока, и от них кружилась голова. Есть не хотелось, желудок был забит чипсами, но трудно отказать себе в любимом блюде…
А в любимой девушке!
Мучительно.
Если бы Стефания не была такой красавицей, Эд быстрее бы успокоился. Беда его была в том, что других девушек он даже не рассматривал. А ведь попадались ему достойные! И не только добрые, умные, интересные, но и симпатичные. Но миловидности было недостаточно, очарования, приятности. Нужна была только красотка… Не хуже, чем мама!
Она у него была испанкой. Жгучей, невероятной. Отец влюбился в нее, когда работал по контракту в Мадриде. Поженились, сын родился. Назвали Эдуардо. Когда мальчику исполнилось три, семье пришлось переехать в Россию. Мать не хотела, но отцу предложили престижную работу, от которой только дурак откажется. И семья отправилась в заснеженную Сибирь. Как назло, именно туда, а не в теплый Краснодарский край или хотя бы Москву с ее умеренной температурой.
Мама там не прижилась, хоть и старалась. Сбежала через полтора года на родину. И от мужа, и от сына. Но не навсегда. Она навещала их первое время, уговаривала супруга бросить все и вернуться всем вместе в Испанию, но Эдуардо одного с собой не забирала. Говорила, ради его же блага. С отцом мальчику лучше, он оседлый, а она с концертами по стране мотается (на бэк-вокале работала у известного в узких кругах романсеро) и вообще… Не сходятся они с Эдом темпераментами! Он спокойный, малоподвижный, в отца, она же — ураган.
Но у папы дела в гору шли, он делал блестящую карьеру на родине. На что ему эта Испания? И Эду она не нужна. Он как раз отлично адаптировался к сибирским морозам, а в жарком Мадриде болел постоянно. А еще обгорал на солнце, и это при том, что смуглостью пошел в мать!
Так и распалась семья. Мама за певца вышла замуж, папа женился на своей помощнице. И у тех, и у других дети появились. Эд, как отрезанный ломоть, сам по себе. Поэтому виртуальный мир и стал его средой обитания.
В семнадцать парень поступил в вуз, уехал в Москву. Отец помогал деньгами, а мама… Она ничем не помогала. Будто забыла о своем первенце. А он о ней забыть не мог…
Эдуардо помнил, как его распирало от гордости, когда мама приходила за ним в детский сад. Сногсшибательно красивая, статная, смуглая, с крупными, но правильными чертами лица, зелеными глазами, смоляными кудрями, выбивающимися из-под меховой шапки. Шуба нараспашку. Под ней алый шарф, платье в обтяжку. На ногах сапоги на каблуке. А в руках объемная сумка из кожи буйвола с тиснением. В нее, а не в авоську или пакет, закидывались продукты для ужина.
Только у Эда была такая мама (на ее шоколадной коже даже снежинки быстрее таяли), у остальных детей — обычные! Все это понимали, и он, и они.
Неудивительно, что, когда у него, и совсем маленького, и уже подросшего, спрашивали, какие девочки ему нравятся, Эдуардо неизменно отвечал: «Такие, как моя мама!»
Стефания не была на нее похожа. Типаж иной. Но он — не главное. Эд влюбился бы и в китаянку, и в африканку, если б она была красива. И все же то, что Стефания русская, его радовало. С иностранками труднее. И его семья тому пример. Распалась, хоть и любовь была, и ребенок…
Опять стук в дверь.
— Вы отстанете от меня или нет? — вышел из себя Эдуард. Именно так он представлялся, опуская последнюю гласную. Хотел даже паспорт поменять, да, как говорится, забил.
— Это Марков, — услышал в ответ. — Открывай.
— У меня ничего для тебя нет. Не нарыл, — Борис по телефону просил Эда разузнать все о семье Густавсенов.
— Значит, не старался. Открывай, а то дверь сломаю.
Пришлось подчиниться. В то, что Марков исполнит угрозу, Эд не сомневался.
Открыв, он увидел его на пороге с блюдом. На нем креветки. Горячие, ароматные. В другой руке Борис держал упаковку «Чанга». Пацаны стояли за его спиной и будто ждали приглашения войти, но Марков бесцеремонно захлопнул за собой дверь.
— Что за печать страдания появилась на лице твоем, отрок? — спросил он, пройдя к столу, чтобы водрузить на него блюдо. Пиво же осталось в его руке. — Узнал еще что-то нелицеприятное о своей зазнобе?
— Нет. Просто грущу. Имею право?
— Накрыло все же? Это хорошо. Значит, чувства настоящие.
— А толку? Я не буду с продажной женщиной…
— Могу тебя порадовать, — Марков открыл пиво и протянул Эду бутылку.
— Этим?
— И этим тоже. К креветкам пивко — самое то. — Он откупорил еще одну и жадно приложился к горлышку: — Кайф!
Эд тоже сделал глоток, но не такой смачный. Пиво горчило, и он его отставил.
— Не продавала Стефания свою девственность. Кто-то за нее переговоры вел. Она сама в шоке.
— Врет.
— Не думаю. Стеф простая, глуповатая (уж извини), шаблонно мыслящая девушка. Она плохой манипулятор. Далеко не развратница. И, что немаловажно, слишком высоко себя ценит. Не продалась бы она за полтинник.
— Тогда кто вел переписку от ее лица?
— Об этом мы с тобой подумаем после. Сейчас важнее другое: нужно узнать, что за семейка это — Густавсены? На чем они поднялись, с кем братались, с кем ругались? Какие скелеты в шкафах прячут?
— Непонятная семейка, — Эд говорил, но по клавишам стучать не переставал. — Состояла из двух человек, отца и сына. Кто был матерью Витаса, не известно. Близких родственников нет. Будто из ниоткуда взялись эти Густавсены. Иво в середине девяностых зарегистрировал фирму имени себя. Она занималась оптовой продажей. Склады Густавсен сначала арендовал, потом выкупал. Хорошо на этом поднялся, вложился в судостроение и недвижимость. Сын отцу помогал, но не очень активно. У меня сложилось впечатление, что делал он это из-под палки. На, глянь. — И повернул к Боре компьютер: — Это Густавсены на бизнес-форуме в Лондоне. У Витаса недовольная рожа.
— Будто в переполненной маршрутке едет, — согласился с ним Боря. Он вспомнил слова Иво о том, что сын не желал заниматься бизнесом, хотел только наслаждаться благами богатой жизни. — Состояние семьи велико?