Карабинеры не смотрели на Игнасио Переса. Они сидели рядом с каменными и смущёнными лицами, поставив ружья между ногами, упрямо глядя на реку и не произнося ни слова. Они словно чувствовали себя виноватыми в том, что с ним случилось. Проволока больно сдавливала запястья, как ни старался карабинер скрутить её не слишком туго.
Паром, скрипя и нагоняя на берег волну, причаливал к пристани. И едва только борт его со скрежетом ударился о причал, как в то же мгновение грянул раскатистый гром и на землю разом, словно только и ждал этого, обрушился непроглядный ливень.
Игнасио Перес посмотрел на траурную процессию. Люди стояли под дождём, хмуро и рассеянно поглядывали на небо и мокли, не предпринимая никаких попыток укрыться. И только покойнику было хорошо, потому что его закрыли, едва начался ливень. Теперь Игнасио Пересу не видно было его парафинового носа и сложенных на груди бледных рук. Этот дождь не надолго, подумал Игнасио Перес, — это как вода из ведра, которое опрастывает хозяйка: выплеснулась, и всё. Наверное, уютно и покойно лежать сейчас в тёмном гробу и слушать, как барабанит по крышке дождь, подумал Игнасио Перес, который всегда любил слушать, как стучится дождь в окно его маленького дома и как капает в подставленное ведро из протекающей крыши.
Как он и думал, не прошло и пяти минут, ливень перестал. Но ветер усилился, давая понять, что немного погодя дождь соберётся с силами и польёт снова. За то недолгое время, пока лило, люди успели промокнуть до нитки, как и предполагал Игнасио Перес. Почерневшая рубаха прилипла к спине старика, который так и не отошёл от реки, а продолжал сидеть, опустив ноги в воду. Наверно, он тоже знал, что этот ливень ненадолго.
К ним подошла вдова и, остановившись в нескольких шагах от Игнасио Переса, стала смотреть на него. Наверно, алькальд или тот вислоусый с сигарой рассказали ей, что убийца её мужа тут же ожидает парома. Теперь она стояла и с ненавистью смотрела на этого убийцу. Слава богу, подумал Игнасио Перес, что не Сильвестре чувствует на себе этот взгляд, потому что он ни в чём не виноват. А ведь одного такого взгляда достаточно, чтобы убить человека. А меня этот взгляд не может убить потому, может быть, что я уже не человек.
Мокрое траурное платье собиралось складками и прилипало к ногам вдовы, мантилья, которую она так и не сняла с головы, безвольно свисала мокрой тряпкой. По щекам её стекали крупные капли и падали на мокрую землю. Карабинеры старательно смотрели на реку, но то и дело бросали на вдову смущённо-испуганные взгляды.
— Будь ты проклят! — сказала вдова и плюнула под ноги Игнасио Переса, а по щекам её стекала вода и мантилья липла ко лбу. — Будь ты проклят и сдохни поскорей, пока ещё не похоронили Хосе. Чтобы он видел и знал, что убийца не пережил его ни на день.
— Я не знаю, когда меня расстреляют, — сказал Игнасио Перес, словно бы в своё оправдание.
— Ублюдок! — сказала сеньора де Чиньес. — Я бы с радостью забила тебе в глотку те деньги, ради которых ты убил моего мужа, чтоб ты сдох поскорей.
— Думаю, алькальд не станет тянуть, — успокоил её Игнасио Перес.
— Ублюдок. Мерзкий ублюдок. Убийца. Дерьмо.
Она наверняка могла бы сказать ещё много слов ненависти, но тут гроб с покойником подняли, и стали заносить на паром. Промокшая процессия уныло потянулась следом. Люди чувствовали себя неуютно в мокрой насквозь одежде на сильном ветру. Подошёл Аурелио Домингес, взял вдову за локоть:
— Пойдёмте, сеньора, — сказал он.
— Когда его убьют? — спросила вдова, не двигаясь с места и продолжая с ненавистью смотреть на Игнасио Переса. Караульные готовы были провалиться сквозь землю, они с радостью бросили бы свои ружья и сбежали, чтобы не слышать и не видеть происходящего. — Когда его убьют?
— Его расстреляют, как только будут выполнены все необходимые формальности, — сказал Аурелио Домингес.
— Я хочу, чтобы он сдох раньше, чем похоронят моего мужа.
— Боюсь, сеньора…
— Он должен сдохнуть раньше!
— Но…
— Алькальд! Вы ведь хотите оставаться алькальдом? Так вершите же правосудие!
— Да, сеньора, но…
— Вы слышали, что я сказала?
Алькальд кивнул и вздохнул, бросив взгляд на Игнасио Переса, который внимательно слушал этот разговор.
— Всё должно быть по закону, сеньора, — сказал Аурелио Домингес. — Я алькальд, а не палач.
— Хорошо, — сказала вдова перед тем как повернуться и быстрым шагом пойти к парому. — Хорошо, я побеседую с сеньором Ривальдесом. Я давно говорю ему, что наш алькальд уже слишком стар и неповоротлив.
Аурелио Домингес со злостью посмотрел ей в след, потом, с ненавистью, — на Игнасио Переса, потом, с презрением, — на карабинеров.
— Какого дьявола вы сидите? — заорал он. — Ведите арестованного на паром!
Игнасио Переса завели последним, посадили на мокрую лавку, что тянулась вдоль одного из бортов. Карабинеры встали по бокам, прислонясь к ограждению. Ветер разогнал марево испарений, висевшее над рекой, и теперь хорошо было видно противоположный берег и окраину Палестины. Там выделялось белое двухэтажное административное здание, в котором располагались мэрия, суд, и полицейский участок с парой тёмных, сырых и заплесневелых камер.
Паром дёрнулся, заскрипел, стал медленно и будто неуверенно отползать от причала. Настил под ногами мелко дрожал. Порыв ветра бросил в лицо водяную пыль, пахнущую водорослями и гнилой рыбой. Игнасио Перес видел, как на другом конце парома яростно спорили о чём-то Ривальдес и алькальд. Несколько мужчин стояли рядом, прислушивались и иногда вставляли слово или задумчиво качали головами. Наверно, Аурелио Домингес пытался сделать так, чтобы и овцы были целы, и волки сыты — чтобы и место алькальда оставалось за ним и хотя бы видимость законности была соблюдена. А где-то среди похоронной компании стоял Пабло Висенте с лицом наверняка похожим на лисью мордочку, покусывал свой ус и с усмешкой поглядывал на старого алькальда, чьё время пришло, или, вернее сказать, прошло. Зря Аурелио Домингес отказывается быть палачом, думал Игнасио Перес. Подумаешь, какие-то там формальности, какая-нибудь бумага с подписью судьи и печатью, без которой преступника нельзя расстрелять. Ну что такого в этой бумаге? Печать можно поставить и задним числом, если она вообще кому-то интересна, эта бумага. Столько людей убивают ежедневно — разве на всех напасёшься судей и печатей!
Наконец алькальд резко повернулся и направился к Игнасио Пересу. На ходу он яростно сплюнул, губы его кривились, а левый глаз дёргался. Сеньор Ривальдес хмуро глядел ему вслед, жевал очередную сигару, и тоже, наверно, думал о том, что время Аурелио Домингеса вышло. Стоящие тут же мужчины тихо переговаривались и то и дело кивали головами.
Карабинеры выпрямились, испуганно поглядывая навстречу разгневанному начальнику и ожидая самого плохого. Всегда найдётся, за что наказать их или хотя бы наорать сгоряча. А может быть, Аурелио Домингес и на руку скор…
Но Аурелио Домингес не стал кричать. Он, не глядя на Игнасио Переса, сказал карабинерам:
— Идите за мной. Вместе с этим.
Следуя за алькальдом, они прошли по мокрой палубе в ту часть, где торчала будка паромщика. Зашли за неё. Ветер с этой стороны чувствовался гораздо сильней.
— Встань вон там, — велел алькальд Игнасио Пересу.
— Вот сюда?
— Отойди ещё на шаг.
— Сюда?
Игнасио Перес встал почти на самом краю палубы, там где не было ограждения. За рубкой его не могли видеть из пассажирской части судна. Да никто и не стал бы смотреть в эту сторону — лицом к ветру.
— Да, стой там, — сказал Аурелио Домингес. — Повернись ко мне.
Снова полил дождь — зло, шумно и неудержимо. Дождевые струи хлестали Игнасио Переса по лицу, но он не счёл возможным отвернуться и неотрывно смотрел на карабинеров и сердитого алькальда. Он подумал, что дождь пошёл очень кстати, что он на руку алькальду, потому что за таким шумом звука выстрела никто не услышит, как не услышит его и сам Игнасио Перес.
Аурелио Домингес посмотрел на карабинеров.
— Ты! — сказал он, указав на того, что был с родинкой на щеке. — Как тебя?
— Альберто Мансека, сеньор.
Вид у карабинера был несчастный; весь промокший, юнец дрожал на ветру и опасливо поглядывал то на алькальда, то на Игнасио Переса. Наверно, он начал что-то смутно подозревать: зачем это, думал он, мы пришли сюда? Что у старика на уме?
— Давай, Альберто, сынок, приведи приговор в исполнение, — сказал Аурелио Домингес.
— Что? — не понял карабинер.
— Расстреляй ублюдка, вот что! — почти закричал алькальд.
Карабинер вздрогнул и испуганно глянул на своего товарища. Потом на алькальда.
— Но почему я, сеньор? — произнёс он наконец. — Почему не Хуанито? Он стреляет лучше меня. Гораздо лучше меня, сеньор, поверьте!
— Давай, сукин ты сын! — разъярился алькальд. — Исполни закон! Будь мужчиной. А не паршивым недоноском. Чтобы твоему отцу не пришлось краснеть за тебя на старости лет.
— Но почему я, сеньор? — чуть не плача канючил Альберто Мансека. — Может быть, мы хотя бы вдвоём…
Игнасио Перес улыбнулся. А Хуанито покраснел и испуганно глядел на алькальда: как бы тот и вправду не решил, что с его, Хуана, помощью дело пойдёт лучше. Но Алькальд не сводил глаз с Альберто и готов был, кажется, пойти до конца и во что бы то ни стало заставить этого юнца убить Игнасио Переса. Не хватало ещё, чтобы ему возражал какой-то щенок и чтобы из-за него он, алькальд, менял свои решения!
— Стреляй, сукин сын! — рявкнул он.
Альберто Мансека неуверенно поднял карабин. Руки его дрожали. Ствол гулял от плеча до плеча Игнасио Переса. Игнасио Перес видел, как разбиваются об него дождевые капли. Чувствовал, каким холодом тянет из его чёрной зеницы. Если Альберто сейчас выстрелит, может и не попасть, подумал Игнасио Перес. Но попадёт он или не попадёт, нужно падать за борт. С такого небольшого расстояния пуля наверняка пройдёт навылет. Возле плеча, например. Если повезёт, останусь жив, думал Игнасио Перес. Ведь не станут же они вылавливать меня из воды и расстреливать ещё раз. Только бы не потерять сознание и не пойти