И вдруг Софья заплакала.
– Милая, да я не хотел обидеть тебя! – воскликнул граф и заплакал сам, стоя на коленях и смотря на жену снизу вверх влюбленными глазами.
– Станция Любань! – раздался у дверей купе окрик кондуктора, сразу нарушивший идиллическое настроение супругов. – Поезд стоит двадцать минут!
– Мы выйдем, – встрепенулась Софья. – Право, ты обидел меня, Михаил.
– Дорогая, разве я хотел…
– Все равно!… Я прощаю тебе, потому что ты не знаешь меня. Но в будущем воздержись. Мне… очень больны твои подозрения.
Замигали фонари станционной платформы. Задребезжали свистки. Поезд стал.
Михаил Андреевич и Софья вышли из вагона, и тут же Нейгофу бросилась в глаза красивая, самоуверенная физиономия Куделинского, разговаривавшего с начальником станции.
Станислав Федорович увидел их.
– Верный дружка все-таки проконвоировал молодого князя и княгиню! – воскликнул он, бросаясь с объятиями к Нейгофу. – Хорошо доехали?
– Вы как здесь? – удивился граф.
– С этим же поездом… вскочил в вагон после третьего звонка… Двойная плата и прочие пустяки. Зато убежден, что все благополучно… Софья Карловна, ручку!
Нейгоф невольно устремил взгляд на Софью. На ее лице было недовольное, даже брезгливое выражение.
– Михаил, вернемся в вагон, – произнесла она, беря под руку мужа.
– Но ты хотела прогуляться?
– Нет, холодно! Прошу тебя. Мое почтенье, месье Куделинский!
Она первая вошла в вагон. Граф, холодно простившись со Станиславом Федоровичем, последовал за ней.
Куделинский остался на платформе.
– Ай да Сонька! – проговорил он вполголоса. – Ну и молодец! Какое самообладание! Посмотрим, что это она мне в руку сунула?
Он разжал ладонь. Там был клочок бумаги.
„Больше не показывайся. Опасно. Теленок брыкается. Справлюсь одна!“ – было написано на нем.
XVII
Поезд уже скрылся в ночной мгле, а Куделинский все еще стоял на платформе и смотрел ему вслед.
„Да, – думал он, – игра заканчивается… выигрыш почти в наших руках… в наших, в наших… Но почему не в одних моих?“
Неожиданное прикосновение к плечу заставило его вздрогнуть.
– Не вы ли господин Куделинский, Станислав Федорович, будете? – раздался позади него мужской голос.
Станислав обернулся и увидел станционного телеграфиста.
– Да, я Куделинский, – объявил он.
– Из Петербурга? – последовал новый вопрос.
– Да? Вам – телеграмма… вслед отправлена. Пожалуйте в контору.
Телеграфист и Куделинский прошли в вокзал.
В телеграфной конторе Станиславу Федоровичу была передана телеграмма. Взглянув на нее, он побледнел.
– Не хотите ли воды? – любезно предложил начальник телеграфа, заметив перемену в лице адресата.
– Нет, благодарю вас, – приходя в себя, ответил Куделинский. – Скажите, когда проходит курьерский?
– В Москву?
– Да.
– В двенадцать ночи.
– А ближайший поезд в Петербург?
– Чудовский, в четыре утра с минутами…
– Благодарю вас. Кажется, здесь я могу на воздух выйти? – указал Станислав Федорович на дверь, противоположную той, через которую он вошел в контору.
– Можно и здесь, хотя это, так сказать, служебный ход… Но все равно… Павел, отвори господину!
Куделинский очутился на морозном воздухе.
– Проклятый, проклятый! – гневно шептал он, шагая по платформе. – Ведь так все может погибнуть… Он следит не за нами, а за этим кисляем, но может наткнуться и на нас. Тогда все пропало! Э, да ничего! Смелее, Станислав, игра стоит того, чтобы из-за нее сжечь еще одну свечу… Смелей! Но как лучше действовать? Этот Кобылкин – продувная бестия…
Куделинский задумался.
Не он один в скором поезде провожал чету новобрачных. Когда поезд тронулся, на площадку заднего вагона с противоположной стороны вскочил Кобылкин.
– Куда? – кинулся к нему тормозной кондуктор. – Нельзя так!
– Те-те-те! Как же это, милый человек, нельзя? – возразил Мефодий Кириллович. – Если я здесь, стало быть, можно!
– По правилам не полагается… Непорядок-с! – заговорил тормозной. – К старшему пожалуйте!
– Зачем, друг сердечный?
– Представить вас необходимо… Не сталкивать же!
– Зачем сталкивать? Я законный пассажир, не «заяц» какой-нибудь… Удостоверение на проезд до Любани от начальника станции имею.
– Так зачем же прыгать-то?
– А так нужно было. Ведь при этом вагоне есть служебное отделение?
– Есть.
– Так проведи ты меня в него так, чтобы ни одна живая душа запаха моего не почувствовала… Можно?
– Отчего нельзя? – смягчился тормозной, почувствовав в своей руке серебряную монету. – Можно. Вот только как старший да контроль…
– Все на себя принимаю. Ничего тебе за это не будет, разве похвалят.
Вторая монетка быстро рассеяла все страхи кондуктора.
– Ин, будь по-вашему, – согласился он, – пойдемте; служебное у самых дверей. Пройдите – никто не увидит.
Вскоре тормозной убедился, что так озадачивший его своим появлением пассажир – птица не из мелких. Контрольный чиновник и старший поездной кондуктор, после разговора с ним, относились к нему почтительно. Контролер любезно улыбался и пожимал старику руку, старший говорил с ним, по-военному прикладывая пальцы к тулье своей фуражки.
В Любани Кобылкин сошел с поезда.
„Те-те-те! – воскликнул он про себя, наблюдая из дальнего угла перрона за встречей Нейгофа и Софьи с Куделинским. – Что за актеры! Какое самообладание!… На такую мастерскую игру не только графа можно словить… Чужие, совсем чужие, а на самом деле…“
Однако Кобылкин все-таки был озадачен.
„Зачем эти проводы понадобились? – размышлял он. – Что не без цели они – это ясно, но зачем, зачем?“
Как ни работала мысль старика в этом направлении, ни к какому выводу он не приходил.
«Поживем – увидим, – решил он, – не здесь, так в поезде, когда «зверек»-то мой в Питер возвращаться будет… Как-нибудь заговорю и всего прощупаю… Он-то меня не знает, значит, и таиться не будет…»
Размышляя так, Мефодий Кириллович обошел вокзал и со стороны московских поездов пробрался через комнаты первого класса в буфетный зал. Там он уселся в дальнем углу, откуда было видно все, что делалось в зале. Прошло немного времени, входная дверь с московской стороны распахнулась, и в зал вошел Куделинский.
„Посмотрим, – насторожился Кобылкин, которому в это время слуга подал чай. – Ишь ведь, к буфету идет… вина ему подали – пьет-то как! Будто на совести ни единого пятнышка нет… Теперь куда?“
Станислав Федорович с равнодушным видом прошелся по залу, а потом направился прямо к столу, за которым сидел Кобылкин.
– Вы позволите? – приподнимая шапку, произнес он и указал на место напротив Кобылкина.
– Пожалуйста, пожалуйста! – растерялся тот, ошеломленный таким поворотом событий.
Куделинский сел.
– Откройте, – показал он слуге на одну из стоявших на столе бутылок с вином. – Положительно ничего не может быть тоскливее, – обратился он вдруг к Кобылкину, – этого ожидания поездов!
– А вы далеко изволите ехать?
– Н-да, порядочно… Много еще впереди вот таких буфетов; страх берет просто! – засмеялся Куделинский.
– Действительно, эти буфеты, доложу я вам, дадут себя знать… А вы здешний изволите быть? – вдруг спросил Кобылкин.
– Нет! Разве здесь можно жить?
– Отчего же-с! Местоположение чудесное… простота… воздух…
– Может быть, может быть, а только не для нас, столичных жителей, все эти деревенские прелести.
– Так вы из Петербурга?
– Да, а разве это вас удивило?
– Нет-с, чему же удивляться?… К слову я. Простите за любопытство, ведь вы, кажется, от скорого отстали?
– Да, – спокойно подтвердил Куделинский.
– То-то я вас как будто приметил, когда вы из вагона выходили. Изволили провожать кого?
– Да и нет. Тут новобрачные в свадебное путешествие отправились, я у них шафером был… И представьте себе такой случай! Они, молодые, на скором, а на курьерском отправляются почти вслед за ними двое моих приятелей. Разница всего два с половиной часа, но они ни за что не хотели ехать на скором, а мы условились отправиться все трое вместе…
– И вы выбрали золотую середину? – улыбаясь, перебил его Кобылкин.
– Вот именно! – воскликнул Куделинский. – Я проводил молодых и остался здесь поджидать добрых друзей.
– Значит, вы не в Петербург?
– Ни-ни! На курьерский – и в благословенные края нашего юга.
Пока он говорил, в голове Мефодия Кирилловича вдруг созрел рискованный план.
– А позвольте спросить, – вдруг серьезно произнес он, – ведь вы будете Куделинский Станислав Федорович?
Как ни велико было самообладание Куделинского, он вздрогнул и побледнел.
– Да, это мое имя… – пробормотал он. – А вы откуда его знаете?
– Я-то? – засмеялся собеседник. – Я многое знаю.
– Но кто же вы такой? Я предполагал, что разговариваю с одним из здешних жителей.
– Нет… изволили ошибиться. Я не из Любани… Я – Кобылкин, Мефодий Кириллович Кобылкин; может быть, слыхали?
XVIII
Назвав свое имя, Мефодий Кириллович уставился на собеседника, ожидая, какое впечатление произведет оно на него.
– Да, слыхал!… – беспечно ответил Станислав. – Еще бы не слыхать, если только вы – тот, чью фамилию и имя назвали. Кобылкин – всероссийская знаменитость, русский Лекок, гроза всех темных сил… Приветствую вас… очень рад познакомиться!
– Благодарю. А Козодоева, Евгения Николаевича, вы не знали?
– Козодоева? Евгения Николаевича? Как же! Даже был его клиентом!
– А не знаете, кто его убил?
– Откуда же мне знать? – просто ответил Куделинский. – Слышал я, что у него был какой-то подозрительный субъект в вечер перед его смертью. По всей вероятности, он и… и виновник злодеяния.
– Ну, нет! Убийц-то было трое… и еще одна женщина.
– Вот как? Чего же тогда дремлют власти? Скажите, известны имена убийц?