льзовался только начальник службы безопасности вверенного ему лагеря. Вам это нужно, барон? Уверена, что нет.
— Но скоро стемнеет, а в темное время суток покидать территорию базы запрещено...
— Стоит ли тревожиться? Если не решитесь возвращаться вечером в «Регенвурмлагерь», вместе переночуем в «Старом рыцаре».
— Не решусь, — решительно повертел головой Штубера, сразу же «забивая» за собой ночь с этой женщиной в номере отеля.
Солнце и в самом деле уже предвещало закат короткого зимнего дня, однако Штубер понимал, что откладывать поездку не стоит. Он чувствовал, что возрождение знакомства с этой женщиной, само ее появление в эти роковые для рейха дни в его жизни, способны изменить линию его послевоенной судьбы. Это был тот спасительный костер посреди ледяной пустыни, отходить от которого означало отходить от источника последней надежды.
— Есть одна просьба, Софи, — увеличил барон скорость, чтобы поскорее выехать на шоссе и присоединиться к проходившей мимо колонне армейских грузовиков, в каждом из которых находилось по два бойца охраны.
— Не верю, что только одна, — оставалась верной своей манере общения обер-лейтенант.
— Вы могли бы связаться с адъютантом Геринга. Было бы неплохо, если бы приказ об эвакуации мастерской Отшельника вместе с самим мастером исходил из штаба рейхсмаршала и преемника фюрера. Хотя бы в устной форме.
— В письменной, барон, в письменной. И поскольку всем известно увлечение Геринга произведениями искусства, это распоряжение ни у кого, в том числе и у коменданта «Реген-вурмлагеря, лишних вопросов вызвать не должно. Через два-три дня у вас будет письменный приказ из штаба люфтваффе. Что еще?
— Я ведь заверил вас, что есть только одна просьба.
— Не лгите, барон.
Выводя машину на шоссе, Штубер посигналил мотоциклистам охраны и, приказав им возвращаться в лагерь, рисково вклинился в колонну буквально перед бампером последнего грузовика.
— Владельцем замка «Штубербург» все еще является мой отец.
— Так и скажите, что надеетесь, что это я уговорю старого, но все еще воинственного генерала Штубера принять у себя Отшельника.
— Я не уверен, что отец будет в восторге от того, что во флигеле появится мастерская скульптора.
— Если бы я предварительно не поговорила с ним об этом, барон, — назидательно молвила Софи, — то не стала бы предлагать ваш замок для временного, подчеркиваю, временного размещения в нем мастерской скульптора Ореста. Так что успокойтесь. — Только теперь обер-лейтенант, не испросив разрешения, извлекла из кармана куртки барона аккуратно сложенные листики со схемой лагеря и положила в свой планшет. — В отличие от вас, старый генерал сразу уловил, чем чревато для германских аристократов поражение рейха в этой войне и в каком благосклонном свете предстанет род Штуберов, мужественно спасавший для мира такой неординарный талант.
В ресторане отеля «Старый рыцарь» Софи обратила внимание, что, как только метрдотель — полный, рыжеволосый, но слишком уж неудачно облысевший старый немец — увидел её, то сразу же поспешил к телефону, и поняла, что звонить он мог только одному человеку - гауптману Герману Шерну. Обер-лейтенант помнила, что, определяясь со временем возврата, обронила: «Сегодня вечером или через трое суток. Впрочем, может быть и такое, что не вернусь». Получалось, где-то неподалеку Шерн терпеливо дожидался контрольного времени возвращения.
Они с бароном расположились в той же кабинке, в которой завтракали утром, однако разговор не клеился. Штубер понимал, что все, что можно было выяснить, он уже выяснил, а какие-то нюансы поведения Софии ему лучше не замечать. К тому же он устал и с удовольствием завалился бы сейчас в постель.
— Как только уладите с переездом, сразу же позвоните, — молвила Софи так, словно уже прощалась с ним. — Затхлый воздух подземелья на пользу вам не пошел, поэтому спать, господин барон, мы будем в разных номерах, вам нужно как следует отдохнуть. Если к шести утра почувствуете себя достаточно бодрым, разрешаю постучать в дверь.
— Принимается, — сонно кивнул штурмбанфюрер, вспомнив, что чуть было не уснул за рулем.
Едва они разделались с бифштексом, как подошел метрдотель и, извинившись, сообщил, что госпожу обер-лейтенанта просят подойти к телефону.
— Сослуживец. Сугубо по делам службы, — уточнил он специально для Штубера, вежливо поклонившись ему при этом.
— Никаких возражений, — вскинул руки штурмбанфюрер.
Это действительно звонил Герман Шерн. Он предложилвзять ее в свою машину и в сопровождении отделения солдат-интендантов, которые находятся здесь с грузовиком, переправить к месту службы.
— Это невозможно, — ответила Софи, — со мной мой старый знакомый.
— Мне сообщили. Но дело в том, что ночь слишком уж тихая, лунная, самое время полюбоваться зимними небесами. Словом, надо бы встретиться.
Софи не нужно было объяснять, почему вдруг Герман так возлюбил эту ветреную и далеко не лунную ночь — сегодня Инга должна выйти на связь с Центром, где ждут не дождутся известий из логова «дождевого червя».
Заметив, что к столу Софи вернулась озабоченной, барон решил упредить начало ее легенды и максимально упростить жизнь.
— И все же уезжать сегодня никуда не нужно. Скажите метрдотелю, пусть предложит вашему сослуживцу поговорить с вами в моей машине, что значительно безопаснее, нежели в номере отеля. Знаете ли, везде глаза и уши вражеской разведки.
— До вашего «опеля» эти глаза и уши, следует полагать, не добрались, — констатировала Софи, с благодарностью сжимая руку барона.
А уже через пятнадцать минут, оставив Штубера наедине с кружкой чешского пива, они с Германом сидели в салоне машины. Но не барона, а гауптмана.
Очень медленно, подробно описав Шерну свое путешествие подземельями «Регенвурмлагеря», Софи сообщила ему численность гарнизона, указала на схеме все известные ей объекты и уточнила, что основу гарнизона составляют два полка дивизии СС «Мертвая голова», батальон зомби, рота власовцев, сотня курсантов унтер-офицерской разведшколы все той же «мертвоголовой» дивизии СС и несколько технических вспомогательных подразделений. Кроме того, описала устройство и систему обороны «Шарнхорста» и двух дотов, прикрывающих вход в главную штольню лагеря.
— Уверен, что в Москве вряд ли рассчитывают на столь исчерпывающую информацию! — восхищенно произнес Шерн. — Задание выполнено самым блестящим образом. Кстати, этот ваш штурмбанфюрер...
— Вилли Штубер. Начальник службы безопасности «Регенвурмлагеря». Прекрасно владеет русским. Из ближайшего окружения Скорцени и сам — один из лучших диверсантов рейха, — не без гордости представила барона Герцогиня.
— Хотите сказать, что теперь он уже готов?..
— Не готов, — отрубила Софи. — Все, что можно было получить от этого офицера, я уже получила. Или получу в будущем. Но ему следует оставить иллюзию неведения, которая бы спасала его, германского аристократа из древнего рыцарского рода, от мук, от комплекса «терзаний предателя».
Шерн многозначительно покряхтел и согласился. По тому, как мрачно он воспринял этот ее тезис, Софи поняла, что сам он от «терзаний и комплекса предателя» все еще окончательно не избавился.
— Но это еще не все. Вот уже двое суток в «Регенвурмлагере» с инспекционной поездкой находится лжефюрер.
— Вы сказали: «Лжефюрер»? — переспросил Герман.
— В том-то и дело, что «лже...». Но об этом знают только Скор-цени, который его сопровождает, и Штубер. Даже комендант лагеря бригаденфюрер фон Риттер оставлен был в неведении. Причем подозреваю, что и сам фюрер не ведает о том, где он в эти дни находится. Очевидно, речь идет о серьезном испытании двойника фюрера, о его, можно сказать, экзамене на допуск к этой имперской роли.
— А цель испытания?
— Она может быть известна только Гиммлеру, под чьим прикрытием и проходит эта операция. Ну, еще, возможно, начальнику Главного управления имперской безопасности Кальтенбруннеру. Хотя возможен и такой вариант: пока что испытывают на всякий случай. Полевая, так сказать, выучка.
— То есть о какой-то ближайшей конкретной цели Штуберу пока что ничего не известно?
— Уверена, что ничего.
— Центр будет потрясен сегодняшним донесением. Там давно интересуются «Регенвурмлагерем». А уж сообщение о визите сюда лжефюрера... Оно заставит задуматься над тем, что же на самом деле происходит в верхушке гибнущего гитлеровского рейха.
Последнюю фразу Герман произнес с каким-то мстительным сладострастием, как человек, во что бы то ни стало пытавшийся оправдать свое отступничество, свою работу на врагов рейха.
32
Обеденный стол был накрыт со всей возможной в условиях «Регенвурмлагеря» пышностью, но Родль проследил, чтобы перед лжефюрером не оказалось ничего мясного и, отведя Зомбарта чуть в сторону, даже осмелился напомнить, что «его фкфер» — вегетарианец.
— Вот от этой глупой привычки мне придется отказаться, — неожиданно взбунтовался Зомбарт.
— Боже вас упаси! Фюрер уже давно предстает в ипостаси воинствующего вегетарианца, не стесняющегося прямо за обеденным столом называть любителей мясной пищи «трупоедами».
— ...Причем сделать это придется как можно скорее и... прилюдно, официально, — все еще упорствовал Зомбарт.
— После чего вам останется лишь убедить самого Адольфа Гитлера отказаться от своего вегетарианства и вновь превратиться в «трупоеда»[65]. Хотел бы я видеть, как это у вас получится.
— И все же, я не намерен...
— Воля ваша, поскольку «фюрер» — вы, а не я, — согласился Родль. — Но запомните, что так же, «прилюдно», Скорцени и казнит вас, избавляясь от лжефюрера с такой же решительностью, с какой во все века и при всех монарших дворах избавлялись от гнусных самозванцев.
— Вы говорите о страшных вещах, Родль.
— Но при этом все же стараюсь щадить ваши нервы.
Зомбарт уже не раз получал возможность убедиться, что устами Родля обычно глаголет «истина от Скорцени», поэтому счел за лучшее смириться. До поры, конечно. Если уж Великий Зомби входил в роль — то он в нее действительно входил по-настоящему, как подобает истинному артисту.