Холли РинглэндВосьмая шкура Эстер Уайлдинг
Holly Ringland
The Seven Skins of Esther Wilding
Перевод с английского Елены Тепляшиной
Дизайн обложки и иллюстрация Татьяны Дюрер
Руководитель по контенту Екатерина Панченко
Ведущий редактор Ольга Чеснокова
Литературный редактор Елена Николенко
Корректоры Анна Быкова, Надежда Болотина
Компьютерная верстка Александра Нескородьева
Продюсер аудиокниги Екатерина Дзоря
Специалист по международным правам Наталия Полева
Эта книга посвящается любви и семье — особенно той, что выбрали мы сами.
Моей сестре Миф — хранительнице света в темном лесу.
А еще посвящаю эту книгу Сэму, моему Космоклубу
Иные скажут, что всякая история о воде — история волшебная. Другие же назовут волшебной историей любой рассказ о любви.
Шкура первая. Смерть
1
Дело шло к вечеру. В день, когда Эстер Уайлдинг ехала домой по прибрежной дороге, свет был болезненно-золотистым. С тех пор как ее сестра бесследно исчезла в море, прошел год.
Стоял март, для острова — пограничное время, когда менялся характер приливов. Свежий морской бриз гулял среди эвкалиптов. Рожденные летом тюленята уже охотились самостоятельно. Черные лебеди начинали устраивать гнезда для зимних выводков. В марте созвездие Лебедя стоит низко над горизонтом, при дневном свете его не видно. Эстер переключила скорость, нога теперь давила на педаль не так сильно: Эстер смотрела на позолоченные солнцем мелкие волны. Аура любила это время года больше других. В детстве она называла его «золотое пограничье». Эстер вспомнила восхищенный голос сестры: «Слушай, Старри: можно войти в море — и наши тела поплывут между тем, что вверху, и тем, что внизу. В такое время завеса между мирами истончается и любая твоя мечта может сбыться». В глазах Ауры появлялся озорной блеск. Эстер, не в силах сдержаться, принималась протестовать: нет никакой завесы, ведь существует только один мир — наш; почему бы Ауре не признать этот факт? «Мой юный профессор, — обязательно отвечала ей Аура, крутя запястьями так, что стукались друг о друга деревянные браслеты, — в один прекрасный день я отыщу мечтателя даже в тебе».
Порыв ветра, влетевшего в опущенное окошко, принес с собой смесь ароматов. Вот он, запах дома. Эвкалипт, соль, дым костра. Эстер отвернулась, словно не желая вдыхать запахи. Совсем рядом сверкало бирюзовое море; в мелкой волне ритмично изгибались бурые водоросли, волны набегали на белый песок и снова отступали. «Наши тела, наши тела». Эстер вцепилась в руль. Дорога пошла на подъем; в отдалении показались как на ладони семь гранитных валунов, поросших ярко-оранжевым лишайником и водорослями. Напевая: «…тела, наши тела», Аура кружится на мелководье, пальцы водорослей хватают ее за лодыжки. Эстер дернула коленом. Прикусила большой палец. Ощутив вкус крови, сжала кулак большим пальцем внутрь и раздраженно вздохнула.
В последний год Эстер жила на западном побережье, словно в добровольном изгнании. Древняя река, ливневые леса — край забвения, но ведь за забвением она туда и отправилась. Там не было никаких воспоминаний, за исключением тех, которые она сама создавала и воссоздавала каждый день. На западной оконечности острова, на краю земли, Эстер обрела место, где можно дышать. Но стоило ей утром выехать на перекресток, где грунтовая дорога упиралась в шоссе, а редеющий ливневый лес сменялся сухими пастбищами, как сердце у нее сжалось. Даже когда в пикап через вентиляцию начал проникать свежий запах прибрежных эвкалиптов, свободнее не задышалось.
Весь день Эстер казалось, что она покинула собственное тело и смотрит на себя, сидящую за рулем машины, со стороны. Эту прибрежную дорогу она запомнила лет в пятнадцать: Аура, которой в ту пору уже исполнилось восемнадцать, учила ее водить машину. Рука Эстер переключала скорости, ноги нажимали на педали; она снова видела, как вписывается в поворот, а за поворотом — скала с эвкалиптом, на ветке дерева висят качели. Вот она, опустив плечи, со стуком проезжает по невысокому мосту, а вот откидывается на спинку сиденья, высматривая парусные лодки в оставшихся после прилива озерцах, где на берегах переливаются розовые ракушки и зеленые водоросли. Подается вперед, если впереди неожиданный подъем, и не так сильно давит на газ перед очередным спуском, скрытым за изгибом дороги.
Именно так они всегда и возвращались. Вместе. Окна опущены, соленый ветер в лицо. Пол пикапа усыпан фантиками от чупа-чупсов и папиросной бумагой от самокруток Ауры. На приборной доске выложены в ряд ракушки и шишки банксии. Из магнитолы громко поют Стиви Никс, Дженис Джоплин, Мелани Сафка. Сердце Эстер то сжималось, то расширялось от благоговейного восторга перед старшей сестрой, которая сидела рядом с ней.
Эстер прибавила скорость; ее пугала собственная детская неспособность принять тот факт, что море, ветер, деревья и звезды могут существовать без Ауры. И все же. Неукротимые волны накатывали на берег. В топких озерцах плескались черные лебеди. Семь валунов стояли плечом к плечу, глубоко, словно тайну, храня тепло дневного солнца. Душа сопротивлялась, но тело помнило дорогу домой. Туда, где она до сих пор оставалась младшей сестрой Ауры Уайлдинг.
Одолевая последний подъем, Эстер неприязненно взглянула на скульптуру, которая стояла почти у обочины, недалеко от моря: растрепанная женщина в бикини улыбалась, положив руки на бедра. Обе ноги женщины ниже колен были вмурованы в изображавший море камень, снабженный табличкой с крикливым приглашением: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В БИНАЛОНГ-БЕЙ!» Скульптура, которая встречала и провожала приезжих, была здесь, сколько Эстер себя помнила. В отрочестве у нее случались приступы клаустрофобии, и при виде «Девушки из Биналонг-Бей», ее прихваченной морозом улыбки, волос, бикини и ног, навечно скованных каменным морем, у Эстер потели ладони и неприятно перехватывало дыхание.
Эстер мучилась каждый раз при встрече со скульптурой; все изменилось, когда Аура начала учить ее водить пикап.
— А я знаю, как эта девица может тебя развеселить, — сказала как-то сидевшая за рулем Аура.
Эстер покачала головой. Насупилась. Аура искоса взглянула на нее и вздернула бровь; плечи сестры заливало полуденное солнце.
— А я все-таки знаю. И докажу. Прямо сейчас.
Когда они проезжали мимо скульптуры, Аура опустила окошко и вскинула руку, сжимавшую воображаемый меч.
— Сестры Тюленья Шкура и Лебяжий Пух! Шела и Ала! — нараспев прокричала она. — Взмахните мечом, возвысьте голос! — Ветер унес ее смех вдаль. — Ну же, Старри, теперь твоя очередь.
Эстер еще крепче вцепилась в руль. Она сейчас ведет машину, как когда-то Аура. Руки держат руль, как сжимали его руки сестры. В зеркале заднего вида уменьшается «Девушка из Биналонг-Бей».
Когда до мыса и Солт-Бей оставалось совсем немного, голова у Эстер начала гудеть. Адское похмелье, с которым она проснулась утром и которое пыталась победить парацетамолом, снова пошло в атаку. Эстер была в пути уже семь часов, включая вынужденные остановки: иногда тошнота становилась совсем уже нестерпимой. Ей страстно хотелось, чтобы поездка закончилась, и каждый метр, отделявший ее от дома, казался личным оскорблением. Зрение начало шалить, от усталости перед глазами заплясали черные мушки, от тревоги все стало размытым. Эстер бросила взгляд на сумки под пассажирским сиденьем, пытаясь припомнить, в какой из них затаился пакетик леденцов, купленный на последней автозаправке. Сахар приведет ее в чувство. Эстер сбросила скорость. И на секунду отвлеклась от дороги.
Все произошло мгновенно.
Что-то с грохотом рухнуло на лобовое стекло; стекло пошло мелкими трещинами, но удержалось. Эстер пронзительно закричала. От удара и от испуга она резко вильнула, вдавила в пол педаль тормоза и юзом съехала на обочину. Тошнотворный животный запах. Пахнет кровью. И резиной: что-то горело.
Машина резко остановилась, подняв тучу пыли и мелких камешков. Эстер мелко дышала; ее трясло, и гулко стучало сердце. Открыв дверь, Эстер, как в тумане, на ватных ногах вышла из машины. Разум отказывался принять увиденное: изуродованное лобовое стекло, выгнутая, смятая жесть в том месте, где еще минуту назад была крыша. Словно это не металл, а глина, которой несколькими небрежными движениями придали совершенно другую форму. Эстер уставилась на искореженный бампер. Трещина бежала дальше, стекло щелкало, но все же держалось. А в середине всего этого лежал черный лебедь — пугающе неподвижный, весь в крови, грациозная шея безвольно поникла.
Эстер в ужасе закричала. Сжав виски ладонями, она огляделась, пытаясь сориентироваться. Не сразу, но узнала эвкалиптовую рощу на мысе, где они с Аурой чуть не целыми днями лазали по семи серебристым валунам, чтобы нырять с них в потаенную лагуну. На парковке пусто. Эстер одна. Нужно успокоиться, подумать, как быть. Нужно посмотреть, что с лебедем. Вызвать полицию. А надо ли вызывать полицию, если с небес на твой пикап падает лебедь? Но кому звонить, если не полицейским? Ауре. Имя сестры всплыло само собой. У Эстер свело желудок. Она согнулась пополам, и ее чуть не вырвало желчью. Пытаясь устоять на ногах, она оперлась о машину.
— Эстер?
Услышав знакомый голос, Эстер испуганно замерла; рядом, тормозя, хрустнул гравием автомобиль. Эстер непонимающе моргнула. Из машины — встрепанные волосы, черный кожзаменитель, чулки в сеточку, джинсовая куртка и ослепительный блеск — вылезала Тина Тернер.