— Яичница — это усраться как здорово.
— Не ругайся, Старри.
На прибрежной дороге лежали пятна теплого света. Эстер ехала на юг, через эвкалиптовые рощи и заросли казуарины. Морской воздух, насыщенная смесь запахов: ароматов водорослей, соли и чайного дерева от тянувшихся вдоль дороги кустарников — кружил голову. Заметив машину Нин рядом с парой других, Эстер остановилась. После тостов с яйцом Джек предложил Эстер взять его синий «нептун-комби» шестьдесят восьмого года — другой машины у него в жизни не было. Эстер не стала долго раздумывать. Подростком она бы почку продала за «комби» Джека, когда Аура вечером перехватывала у нее пикап без очереди. Но в те дни Джек бывал непреклонен. «Я готов отдать вам звезды, но „комби“ даже не просите». А теперь — вот. «До скорого», — сказал Джек, легко вручая ей ключи; услышав собственные слова, он улыбнулся и повторил: «До скорого. На ужин я испеку пирог с картошкой и сыром». Это он прокричал, когда Эстер уже отъезжала. Ее любимый пирог. Выбираясь на подъездную дорогу, она оглянулась еще раз. Ей показалось — или в окне материнского тату-салона за домом действительно мелькнула тень?
Захватив сумку и термос, Эстер выбралась из «комби» и закрыла дверцу; звук, с которым дверца захлопнулась, доставил ей громадное удовольствие. Пройдя под соснами и акациями, Эстер очутилась на извилистой дорожке, которая привела ее через заросли вереска и банксии к камышам. Эстер провела рукой по белым ирисам, вспоминая корзиночки, что Куини плела Фрейе многие годы. Когда Куини приходила к Фрейе в салон, после нее всегда оставалась новая корзинка — на каминной полке, на подоконнике, на краю стола, на книжной полке. Они обменивались историями, и им были не нужны слова.
Выходя из-под полога деревьев, Эстер приставила ладонь козырьком, чтобы защитить глаза от солнца. Женщины, согнувшись и опустив головы, стояли на мелководье. Руки их двигались по песку: они собирали раковины. Что-то отправлялось в банку, что-то отбраковывалось. Ритуал, который повторялся вновь и вновь.
Эстер сбросила резиновые шлепанцы и пошла по белому песку босиком. Песок был таким мягким, что поджимались пальцы.
— Ya, Старри, — крикнула ей Нин и помахала рукой. Куини подняла голову и тоже помахала, другой рукой прикрывая прищуренные глаза от солнца.
Эстер помахала в ответ и подняла термос с чаем.
— Я привезла печенье с кокосовой посыпкой, — пропела она, усаживаясь на песке, поодаль от собиравших раковины женщин.
— Перекур, — пронзительно крикнула Нин через плечо и побежала к Эстер.
7
После сэндвичей с сыром и салатом Эстер открутила крышку термоса и стала разливать чай в стаканчики, которые подставляли ей Куини, Нин и прочие женщины ее рода, сидевшие на складных стульях. Эстер распечатывала упаковки печенья и пускала их по кругу.
— Здравствуй, Корал, — сказала Эстер одной из младших двоюродных сестер Нин, наполняя ее стаканчик.
— Ya, Старри, — ответила Корал с застенчивой улыбкой.
— Как стажировка? — беззаботно спросила Эстер, коротко взглянув на татуировку в виде листа эвкалипта, украшавшую лодыжку Корал. Работа Фрейи.
— Хорошо, — порозовев, ответила Корал. — Твоя мама — удивительный человек.
В душе у Эстер сцепились гордость и зависть, но она постаралась скрыть чувства улыбкой.
— Ya pulingina, Старри, — вступила в разговор Роми, старейшина рода Нин. — Добро пожаловать. — Она облизала с пальцев кокосовую стружку и с довольным видом пошевелила бровями. — Рада тебя видеть.
— И я тебя, тетя Ро. — Эстер обрадовалась, что можно переключиться на что-нибудь еще.
— Пойдешь? — Тетя Ро оглядела Эстер с головы до ног. Та выдержала взгляд.
— Я больше не плаваю в море, тетя Ро. Вы что, забыли?
После того как Аура покинула их, Эстер поклялась, что больше никогда в жизни не шагнет в воды океана.
Тетя Ро невозмутимо разглядывала Эстер.
— Тебя не было очень долго, — объявила она.
— Да, меня долго не было. — Эстер налила стакан чая и себе. — Как продвигается дело? — Ей очень хотелось сменить тему. С самого детства Эстер приходила посидеть на песке, пока Нин и Куини собирают раковины, но сама к ним не присоединялась. Куини еще в детстве объяснила ей, что kunalaritja, искусство нанизывания ожерелий, ей знать не полагается.
— Хорошо. Но тревожно. В последний раз я видела столько раковин только в молодости. Когда их собирала мама. Или ее мама. Или Пилунимина. — Тетя Ро поцокала языком. — В океане слишком жарко. Rikawa[28] погибает.
Слушая тетю Ро, Эстер зарыла руки в песок и сжала в кулаки — ей хотелось что-нибудь удержать. Пару радужных раковин. Засыхающие водоросли.
— Помнишь историю Пилунимины?
— Да, тетя Ро.
Эстер следом за Нин и Аурой идет по тихому вестибюлю художественной галереи. Девочки дрожат от восторга; перед ними Фрейя, Куини, тетя Ро и Зои — двоюродная сестра Куини. Зои в униформе, как у всех в галерее. Она ведет их в прохладный сухой зал, где собраны самые разные тумбы с выдвижными ящиками, полки и лампы. Эстер с восхищением смотрит на большую морскую раковину на черном шнурке, которая висит у Зои на груди. Зои выдает им тканевые перчатки и подводит к витрине с ящиками. Куини и тетя Ро держатся за руки. Зои медленно выдвигает один ящик. Все, кажется, затаили дыхание: Зои извлекает на свет самое старое ожерелье из коллекции kanalaritja[29], что хранится в галерее, — длинную, ослепительно переливающуюся нить радужно-голубых острых завитков, некогда принадлежавшая Пилунимине.
По дороге из Солт-Бей тетя Ро рассказывала о женщинах пакана[30]. Такой была и Пилунимина, которую еще девочкой похитили европейцы, охотники на тюленей, и которая двадцать жутких лет выживала, переходя от одного такого охотника к другому и переселяясь с одного острова на востоке Бассова пролива на другой. О женщине, которая взбунтовалась против навязанной ей религии и, несмотря на наказания, продолжала придерживаться традиций и ритуалов, подобных kanalaritja.
Эстер склоняется над ожерельем Пилунимины, раковины на котором нанизаны от малых к большим. Зои рассказывает, что Пилунимина создала его в 1854 году, когда ей было за пятьдесят, а жила она тогда в нужде. Эстер пытается понять, как можно было сотворить эту сияющую, сильную, вечную красоту во времена таких страданий. И все же вот оно, переливается в свете ламп — сделанное вручную ожерелье из раковин; ему полтора века, в нем мудрость многих женщин, в его мерцании — все краски моря, звезд и луны.
Куини опускается на колени рядом с Нин, Аурой и Эстер.
— Kanalaritja — наша история, которая непрерывно соединяет прошлое, настоящее и будущее.
Эстер раскрыла ладони, чтобы захватить еще песка, и взглянула на Нин и ее семью. Люди этого рода вынесли все тяжести колонизации — и выжили, а теперь их море опасно нагрелось. Ламинария умирает. Не будет водорослей — не будет и раковин. У Эстер свело желудок.
— Мы собираем раковины для особой выставки, — звонко объявила Куини. — Нин уже говорила тебе? Она работает вместе с Зои. — Лицо Куини светилось от гордости. — Наши ожерелья повезут в турне по всей Тасмании. Нин и Зои сейчас заканчивают советоваться с галереей и общиной, а еще на этой выставке будут работы нашей Нинни. Она теперь человек влиятельный: в галерее на Саламанка-маркетс раскупили ее первую коллекцию kanalaritja, а несколько скульптур забрали. — Куини подмигнула.
— У тебя была выставка? — Эстер с восхищением взглянула на Нин. — Когда?
— С полгода назад. — Нин просияла. — Сейчас я леплю скульптуру, выставим ее во время тасманийского тура.
— Нин, — ахнула Эстер, — так ты самая настоящая художница? Я и не знала.
— Я писала тебе про выставку. И приглашение посылала, — довольно сухо сказала Нин.
— Ну что? — Куини вскочила с раскладного стульчика, и Эстер мельком увидела выглянувшую из-под рукава татуировку — серо-голубой рыбий хвост. Работа Фрейи. — Продолжим?
Нин обняла Эстер, и они стали смотреть, как женщины возвращаются на мелководье.
— Прости, Нин, — сказала Эстер, скручивая между ладонями бумагу из-под сэндвичей. — Прости, что пропустила твою выставку. После ее ухода я перестала проверять почту, соцсети, вообще все перестала проверять. Решила, что, если случится что-нибудь важное, мне позвонят на работу.
— Это же ужасно — не подпускать к себе тех, кто тебя любит.
— Какая я была сволочь. — Эстер помолчала, и слова повисли в воздухе. Не смея смотреть на Нин, она перевела взгляд на женщин ее рода, стоявших на мелководье. — Но мне до сих пор очень важно приезжать сюда. Спасибо. Спасибо, что снова меня позвала.
— Всегда пожалуйста, Старри, — вздохнула Нин. — Сволочь ты или нет — без разницы.
Они стали смотреть на женщин вместе. Левые руки поднимают водоросли, правые проводят по ним, ища ракушки.
— Я лечусь тем, что бываю среди них, — сказала Нин. — Отношений крепче, чем с этими женщинами, у меня в жизни не было.
— Могу себе представить. — Эстер смотрела на женщин. В детстве она почитала себя счастливой, ведь ей выпала удача слушать их рассказы. — А что с выставкой? Которую вы повезете по всей Тасмании? В голове не укладывается.
— С выставкой все хорошо. Пожертвования уже пошли. Твоя мама на тату-фестивале в Мельбурне объявила сбор средств, она там была ведущей. Ну, ты знаешь. Она сильно помогла.
— Конечно знаю. — Эстер набрала в грудь воздуха. О том, как ее родители прожили этот год, она не знала ничего.
— Удивительно, да? На том фестивале все свободное время в ее расписании расхватали за двадцать минут, и все равно женщины стояли в очереди — просили наколоть им созвездия, просили, чтобы их записали, если остались свободные места. Фрейя перечисляла в наш фонд часть денег от каждой татуировки. Благодаря этому про фонд и узнали.