т цветы в могилу, берет лопату и начинает забрасывать могилу землей.
— Моя любовь тебя не оставит, — шепчет Фрейя. — Моя любовь тебя не оставит. — Всхлипывания прерывают ее слова.
Эстер, замерев, смотрит, как земля покрывает розовый сверток на дне ямы: Фрейя закутала тюлененка в их детское одеяльце, найденное в глубинах бельевого шкафа. Эстер думает: «Под землей, наверное, холодно», — странная мысль.
Наконец тюлененок зарыт. Эстер пытается прижаться к Фрейе, но мать смотрит на нее глазами, похожими на пустые комнаты.
Порывшись в рюкзаке, Эстер достала налобный фонарик. Приладила его на голову так, чтобы он не давил на болезненную шишку на лбу. Включила. Лебедь, завернутый в плед Нин, лежал у ее ног. Эстер прикусила щеку. Постояла, ничего не делая.
— Да ну на хер, — буркнула она, ни к кому не обращаясь.
Сделав несколько резких вдохов, чтобы взбодриться, Эстер развернула плед. Мертвые глаза черного лебедя. Красный клюв раскрыт. Трещины на лобовом стекле.
Эстер, дрожа, расстелила шерстяное одеяльце и, бережно поддерживая голову лебедя, перетащила птицу на него. Завернув лебедя, она для надежности намотала концы пледа себе на руки и опустила птицу в могилу.
Букетик розовых маргариток полетел в темный зев земли — цветы словно светились на дне ямы сами по себе. Эстер постояла, глядя в яму, и прошептала:
— Моя любовь тебя не оставит.
Когда она подбирала плед, из него что-то выпало. Два черных перышка. Потом еще одно. И еще. Эстер развернула плед и нашла еще четыре пера. Собрав их, она бережно сунула перья в задний карман.
Тяжело дыша, Эстер принялась забрасывать могилу землей. Они с Аурой — дети моря и неба с их первого вдоха на земле. Аура родилась в летние дни, когда появляются на свет тюленята. Эстер — зимой, когда лебеди выводят птенцов. Об этом им говорили сказки Фрейи и их имена. Аурора Сэль. Эстер Сване.
От работы разболелись плечи, на ладонях налились саднящие пузыри. Эстер старалась не думать о лебединых костях, о тюленьих костях, о детском одеяльце, что покоились на глубине трех футов в земле, на которой Ауру в последний раз видели в живых. Перья, спрятанные в кармане, прожигали дыру в ее совести, и она старалась не думать о них. Эстер пыталась похоронить собственные мысли о банковском счете, на котором пусто, о хаосе, который она оставила в Каллиопе. И о всепроникающем страхе: что еще может пойти к чертям из-за того, что она сделала ошибку, вернувшись домой? Эстер продолжала забрасывать могилу землей.
«Моя сестра-лебедь». Аура улыбается ей в тусклом свете пасмурного дня, они сидят на белом песке, привалившись спинами к одному из семи гранитных валунов. Смотрят, как над морем летят черные лебеди, как ртутью вспыхивает на солнце белый испод черных крыльев.
Шкура вторая. Расплата
8
Назад Эстер ехала уже под крапчатым черным небом, припудренным звездами. Впереди светилась Ракушка. Сама себе остров, сама себе звезда.
Эстер свернула на подъездную дорожку. Кто-то — наверное, Джек — оставил для нее свет на веранде. Свечу, которая горела в кухонном окне, Эстер увидела, лишь когда вылезла из «комби». Где бы Фрейя ни находилась, днем или ночью она всегда зажигала свечу — дань уважения умершим близким. «Предки не спят». При виде одинокого огонька сердце Эстер пропустило удар. Она медленно прошла через сад и поднялась на веранду. Мышцы после лопаты сводило, тело словно окоченело. Эстер потянулась было открыть входную дверь, как вдруг та распахнулась.
— Мама! — От удивления у Эстер сдавило горло.
На пороге стояла Фрейя: глаза налились слезами, светлая коса-колосок с серебристыми прядями перекинута через плечо.
— Min guldklump, — прошептала Фрейя, — так она звала Эстер в детстве. «Мой золотой самородок». Фрейя раскинула руки.
Застигнутая врасплох, Эстер не удержалась и упала в объятия матери. Закрыв глаза, она вдыхала запах Фрейи — соленая вода, шалфейный шампунь, легкий лимонный аромат жидкости для смывки пигмента. Пару секунд Эстер казалось, что мать дрожит. Потом они расцепили объятия, и Эстер все поняла.
Фрейя стояла прямая как палка, с напряженным лицом.
— Я искала тебя ночью, на вечере памяти.
— Да? — Эстер сжала зубы.
Фрейя, кажется, хотела что-то объяснить, но передумала.
— Я рада, что ты приехала.
Эстер кивнула, старательно избегая смотреть матери в глаза.
— Входи. — Фрейя отмахнулась от несказанных слов. — Я приготовила ужин.
Стол в гостиной был накрыт на троих, в центре горели четыре свечи. Джек сидел за столом в свежей фланелевой рубашке, с волосами, еще влажными после душа.
— Привет, папа. — В голосе Эстер прозвучала легкая настороженность, и она тихонько прибавила: — А как же пирог с картошкой?
Джек в ответ молча подмигнул и выдвинул стул рядом с собой. Эстер села.
— Все в духовке, горячее, — сказала Фрейя.
— Тебе помочь? — спросила Эстер.
— Нет, — резко ответила мать и прибавила уже мягче: — Нет, спасибо. Вот-вот будет готово.
И она ушла на кухню.
Эстер подождала. Когда мать, по ее подсчетам, уже не могла расслышать ее слов, она прошипела Джеку:
— Что стряслось? Не помню, когда мама в последний раз готовила.
— Расслабься. — Джек ободряюще улыбнулся ей. — Как с лебедем? Нормально себя чувствуешь? — Он накрыл ладонь Эстер своей.
Эстер в ответ пожала плечами.
— Ну вот мы и собрались все вместе, — объявила Фрейя, внося с кухни блюда и тарелки: от большой миски с картошкой в сливочном соусе с петрушкой шел пар. Последовали горшочки с маринованными огурцами и свеклой. Тарелка котлеток из тофу с солью и перцем. Буханка rugbrød[32] и масленка со сливочным маслом.
Джек погладил пальцы Эстер, которая смотрела на стол округлившимися глазами.
Фрейя села и разлила по бокалам красное вино.
— Skál[33], — провозгласила она, подняв свой бокал и слегка порозовев.
Джек присоединился к тосту. Свободная рука лежала на спинке стула Фрейи.
— Skál. — Эстер подняла бокал, пытаясь не дать нарастающему страху отразиться на лице.
Фрейя, основательно отпив из бокала, придвинула к Эстер миску с картошкой.
— Джек, нарежь, пожалуйста, хлеб.
Эстер переложила себе на тарелку несколько картофелин. Котлетку из тофу. Она не могла припомнить, когда Фрейя в последний раз готовила вегетарианское ради нее. «Расслабься».
— Какая красота, мам.
Она даже не соврала.
Фрейя помолчала. Боль в ее глазах моментально сменилась некоторым облегчением.
— Ну и хорошо. Мне хотелось, чтобы это был особенный ужин.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Эстер выдавила улыбку. Все трое приступили к еде.
— Ну, Старри, — начал Джек после некоторого молчания, — как дела в «Каллиопе»?
Хлеб с маслом застрял у Эстер в горле. Она торопливо запила его вином, прикончила бокал и тут же налила еще.
— Отлично, — срывающимся голосом проговорила она. — Хорошо. В «Каллиопе» все хорошо. — Еще один основательный глоток вина. — Мне там очень нравится.
Эстер не удержалась и бросила на мать вызывающий взгляд.
— Тебе там очень нравится, — повторила Фрейя. Джек предостерегающе взглянул на жену, но та не обратила на него внимания. — Значит, тебя вполне устраивает тот факт, что ты променяла научную степень на работу в гостинице?
Уязвленная, Эстер сердито взглянула на мать.
— Старри, она не хотела… — Джек осекся и повернулся к жене: — Фрей!
— А что такого? Я не хотела никого обидеть. Эстер сказала, что ей очень нравится ее работа. Вот я и захотела узнать, какие преимущества таит в себе гостиничный бизнес. Я просто хочу понять. — И Фрейя отпила вина.
— Что понять? — парировала Эстер. — Как я могу быть счастливой, живя собственной жизнью? Не с тобой? Не здесь? — Кровь застучала в ушах.
— Достаточно, — тихо призвал Джек. — Давайте просто поедим спокойно. — Он перевел взгляд с Эстер на Фрейю. — Давайте просто радоваться тому, что мы наконец снова вместе, за одним столом.
Эстер заставила себя проглотить ответ. «Я бы ни за что не уехала, если бы хоть один из вас пришел, раз обещал. Если бы хоть один из вас выбрал нашу семью, а не собственное горе».
Все трое уставились в тарелки, стараясь не смотреть друг на друга. Напряженное молчание нарушали только просьбы передать соль или нарезать еще хлеба.
Когда ужин близился к концу, Джек прочистил горло:
— Удивительно вкусный хлеб, Фрей.
Фрейя натянуто улыбнулась. Джек повернулся к Эстер:
— А помнишь, Старри, как ты в первый раз пекла такой хлеб? Для заседания Космоклуба, еще Том там был? Хлеб вышел кривой и в середине не пропекся. — Улыбка не могла скрыть отчаянной мольбы, с которой отец смотрел на Эстер. Старый психотерапевтический трюк: связать настоящее с каким-нибудь счастливым моментом из прошлого.
— Да, не пропекся, — медленно проговорила Эстер, в очередной раз приложившись к бокалу. — Мама обещала научить меня печь ржаной хлеб. — Она перевела взгляд на Фрейю. — А сама забыла про свое обещание, потому что ушла в тот день с Аурой понырять. Поэтому я испекла rugbrød как умела.
Фрейя швырнула салфетку на стол. Со скрежетом отодвинула стул и принялась убирать со стола.
Эстер, не поднимая глаз, вцепилась ногтями в нежную кожу запястья.
Аура, которой здесь не было, тихо сидела за столом, она была в каждой минуте, в каждой ложке еды. В трепещущем пламени всех четырех свечей.
9
Когда со стола убрали и Фрейя вновь пришла из кухни, Эстер снова потянулась за вином. Выливая остатки к себе в бокал, она заметила, как родители обменялись взглядами.
— Что это?
— Что, Старри?
— Вот эти взгляды. — Эстер не торопясь, основательно отпила из бокала. — Вы только что переглянулись.