.
Эстер несколько раз перечитала эти слова, потирая грудь. Забота пятнадцатилетней Ауры о ней, Эстер, о ее мечтах поражала. Когда Аура писала эти строки, Эстер еще не исполнилось двенадцати. Когда это Аура обращала внимание на ее мечты о науке, в особенности об астрономии? И все же вот оно, свидетельство заботы. Оставленное рукой Ауры.
Следующая страница была заполнена сердечками и летучим почерком Ауры: они с Нин собираются на свою первую серьезную вечеринку. Воспоминание пахло мускусом и ванилью: Эстер торчала в коридоре, в ароматном облаке, наблюдая, как Аура и Нин поливают друг друга дезодорантом «Импульс». Они готовились отбыть из Ракушки.
9 апреля 1995 года.
Сегодня у нас с Нин в школе отобрали бумажные гадалки — пригодятся, когда мы все соберемся. Подумаешь! Свое предсказание я уже прочитала. Я буду целоваться с Ривером!!! Да, буду! Сегодня на вечеринке в стиле восьмидесятых. Нин вот-вот приедет. Она оденется Тиной Тернер — естественно, она же Simply the Best[38]! А я буду Шер — естественно, потому, что сделаю все, чтобы повернуть время вспять[39]; Ривер на углу магазина снова впервые заговорит со мной, и я снова замру!!!
Эстер перечитала запись. Что, если в жизни Ауры и правда был парень, которого звали Ривером? Она не могла припомнить ни одного мальчика с таким именем, который жил бы в их городе. Эстер пролистала страницы назад, потом — вперед. В душе поднялось непонятное, непрошеное чувство. После страницы, посвященной вечеринке, подростковые записи кончались. Дальше следовало несколько чистых листов, и вот наконец слово, отмечавшее начало жизни Ауры в Дании: «Семь шкур».
Эстер прошептала: «Семь шкур», пробуя на язык холодные грани слов, отчего ее бросило в дрожь. Пролистала семь страниц с фотографиями скульптур и копиями иллюстраций. Задержалась на семи заголовках и строчках под ними. «Шкура первая. Смерть. Если хочешь перемен — взмахни мечом, возвысь голос. Шкура вторая. Расплата. Он подарит тебе цветы: забудь. Ты посеешь семена: помни». Сердце Эстер громко забилось. Она держала в руках нечто доселе ей незнакомое, но принадлежавшее Ауре, и душа наполнялась неверной, пугающей надеждой. Однако надежда эта таила в себе опасность: Эстер казалось, что Аура где-то рядом. Эстер покрылась гусиной кожей, будто Аура, облитая лунным светом, в ожерелье из радужных раковин, в любую минуту могла показаться на дорожке, ведущей к Звездному домику. «Значит, ты нашла мой дневник, Старри?»
— Старри?
Охнув от ужаса, Эстер направила слабый луч телефонного фонарика в темноту.
— Ну-ну, это же я. — Из темноты возникло теткино лицо.
— Эрин?
— Прости, не хотела тебя напугать. — Эрин подняла богато украшенную татуировками руку. — Я знала, что найду тебя здесь.
Эстер поднялась и обняла тетку.
— Ты бальзам для скорбящих глаз. — Она отстранилась и окинула взглядом Эрин, стоящую перед ней в ярком лунном свете.
Тетка погладила ее по волосам, по щеке.
— Ну и гуля, — заметила она, глядя на шишку на лбу Эстер. — Джек рассказал мне про лебедя.
— Я похоронила его вон там. — Эстер указала на свежий холмик; под ногтями все еще чернела земля.
Эрин покачала головой:
— Никогда ничего не делаешь наполовину, да? Ну, идем домой. Ночью ждут холодный фронт.
— Никуда отсюда не пойду.
— Я имею в виду — ко мне домой. Пока мы тут разговариваем, на кухне остывает расписной кекс.
— Да? — Эстер посмотрела на тетку, вздернув бровь.
— И нечего корчить мне рожи, — усмехнулась Эрин. — Идем, идем.
Сунув дневник Ауры под мышку, Эстер следом за теткой пошла по дорожке к шоссе. Мысли в голове неслись одна за другой. Эстер подняла глаза к звездам. Какое хорошее напоминание: есть все-таки нечто неизменное в ее жизни.
11
Эстер провела на западном побережье год, но обшитый досками дом Эрин на берегу моря в ее глазах никак не изменился, разве что историй в нем стало больше: книги, картины, витрины с редкостями — костями, раковинами, засушенными водорослями, необработанными драгоценными камнями. И если Фрейя на этом острове славилась как реформатор искусства татуировки, то ее сестра Эрин, человек с университетским образованием, пристально изучала роль женщин в мифах, фольклоре и сказках. Эрин была внештатным преподавателем в университете Нипалуны-Хобарта, ее часто просили прочитать лекцию или провести семинар по женским повествовательным практикам. Она была первым человеком, которого Аура посвятила в свои планы отправиться в Данию и учиться в Копенгагене.
Эстер устроилась за кухонной стойкой. Эрин сорвала с мяты, росшей на подоконнике, несколько листочков и вскипятила чайник. В воздухе густо пахло медом, специями и… сексом.
— А мы… — Эстер оглядела крошечную студию, — …одни?
И она, вскинув бровь, взглянула на тетку.
Эрин, сдержанно улыбаясь, отрезала от расписного кекса два щедрых куска, положила их на винтажные блюдца и добавила по ложке медового мороженого. Одно блюдце вместе с серебряной вилочкой она подвинула Эстер, которая при виде угощения тихонько присвистнула от восторга. Густая глазурь, украшенная розовыми лепестками, дроблеными фисташками и засахаренным имбирем, стекала по бокам кекса. Выпечка пирогов, как и многие другие увлечения Эрин, была тесно связана со сказками; она открыла для себя расписные кексы, прочитав итальянскую сказку XVII века про сбежавшего жениха и невесту. Девушка испекла пирог в виде суженого и тем вернула беглеца. Еще подростком Эстер знала: Эрин печет, чтобы наколдовать любовь.
— Ну так что? — спросила Эстер, с улыбкой отправляя в рот первый кусочек. Кекс, благоухающий кардамоном, миндалем, розой и имбирем, таял на языке. Голова кружилась от облегчения: как хорошо оказаться подальше от родителей. От грозного звонка с работы. Подцепив немного медового мороженого, она закатила глаза от удовольствия. — Повторю. — Она отломила вилкой еще кусочек. — Ну так что?
Эрин усмехнулась. Привалившись к стойке и красиво скрестив ноги, она с непроницаемым лицом ела кекс с мороженым. Дверь спальни открылась, и Эстер увидела знакомое лицо. Ей застенчиво улыбался Френки, местный рыбак, от которого она редко слышала больше двух слов подряд. Френки подошел к Эрин, поцеловал ее в щеку и прошептал что-то на ухо.
Эстер выпучила глаза.
— Ты приворожила Френки расписным кексом? — просипела она, когда за рыбаком закрылась входная дверь.
— Не стоит недооценивать тихонь, — блаженно вздохнула Эрин и поднесла вилку с куском пирога к губам. — Или магический потенциал рецепта из старой сказки.
Эстер фыркнула:
— Не хочу показаться маловеркой, но, подозреваю, дело не только в пирогах. — Она указала вилкой на тетку: копна кудрей, изящные татуировки от пальцев до локтей, серебряные украшения, яркие, пронзительно-светлые глаза. — Возьмись я печь пирог по рецепту из сказки, чтобы приворожить себе любовника, то приворожу… — Эстер помолчала, вспоминая своих коллег из «Каллиопы», — …малька какого-нибудь.
— Хм. Множество сказок начинаются с мальков, — парировала тетка. Она облизала вилку и поставила пустое блюдечко в раковину. — И потом, неужели ты, моя восточная звезда, забыла, что смысл не в пироге, а в ритуале. — Эрин вымыла и вытерла руки. Процедив мятный чай, она повернулась к Эстер. Легкомысленное выражение сменилось серьезным. — Нелегкие тебе выпали дни. Лебедь. Вечер памяти. А сегодня, кажется… перебор.
Эстер всмотрелась в теткино лицо.
— Кто из них тебе все рассказал?
— Фрейя. Когда ты убежала. Если хочешь, расскажи ты.
Эстер пожала плечами. Эрин потянулась к шкафчику над холодильником. Достав бутылку датского аквавита[40] и два стаканчика, она, повернувшись к Эстер, покачала их в ладони. — Может, ну его, этот чай? Давай призовем Йоханну и Гулль?
Эстер неохотно улыбнулась тетке. Призывать далеких датских предков всегда было делом Эрин и Ауры, к Эстер этот ритуал отношения не имел.
Поставив стаканчики на стол, Эрин налила в каждый на два пальца. Из невысокого секретера достала банку с морской водой, пузырек черных чернил, свечу и спички. Повернулась к Эстер, вскинула бровь. Та недовольно засопела, но расчистила место, убрав со стойки книги, бумаги, ручки, ракушки и пемзу с пляжа. Эрин расставила на стойке банку, пузырек и свечу, чиркнула спичкой и поднесла огонек к свече. Эстер смотрела, как занимается фитиль. Как Аура любила этот момент! Эстер ждала, что скажет тетка.
— Старейшины. Предки. Йоханна и Гулль. Женщины нашего рода, женщины моря и звезд, мы просим у вас отваги. — Эрин открыла банку с морской водой, окунула палец и провела себе на запястье прозрачную мокрую черту. Эстер последовала ее примеру. Открыв пузырек с чернилами, Эрин прочертила по другому запястью черную мокрую линию. Эстер снова повторила за ней. Эрин дала ей полотенце, вытереть пальцы. Эстер смяла его, глядя, как блестят на коже морская вода и чернила: одна черта прозрачная, другая — черная.
Когда линии на запястьях подсохли, Эстер и Эрин подняли стаканчики и залпом выпили.
— Живая вода. — Эстер закашлялась.
— Жидкий огонь, — просипела Эстер, чувствуя, как аквавит стекает по пищеводу. — А дальше что? Мороз по коже? Стакан упадет с полки? Свет замигает? И Йоханна и Гулль вот-вот завоют как ветер?
Эрин оперлась о стойку и посмотрела Эстер в лицо.
— Когда мы с твоей мамой подростками были в Дании, с этим ритуалом нас познакомила наша двоюродная сестра Абелона, и мы сразу усвоили его смысл: установить связь со всем, что больше твоей собственной жизни. Принять истории, из которых мы вышли и в которые уйдем. Смысл ритуала в том, чтобы распахнуть разум и душу. Судя по тому, что произошло сегодня за ужином, он может пойти тебе на пользу.
Эстер залилась краской стыда под испытующим взглядом Эрин.