— Надо отрастить траповые ноги, — пробормотала она, и ее дыхание стало глубоким.
Она спала, и за окном покачивались на темной воде спящие лебеди. Две звезды, упавшие в перевернутое небо.
19
Джек Уайлдинг сидел на крыльце Звездного домика. Держа в руке телефон, он смотрел в пространство, на залив, повторявший изгиб мелкой лагуны, скрытой за семью валунами. Туда, где он все еще видел своих дочерей. Обе бегали между валунами и морем, поднимая тучи брызг. Одна так и осталась в тенях эвкалиптов, в бликах моря.
Джек потер бровь, прогоняя усталость и напряжение. Опаловое осеннее море раскинулось до самой границы мира. Эстер написала ему откуда-то с того берега, из другого полушария, а потом легла спать под весенними звездами Копенгагена. Когда Эстер была маленькой, они с ней ходили купаться в заливе, плескались на мелководье. Фрейя и Аура ныряли на глубине. После исчезновения Ауры, в страшные дни поисков, Эстер поклялась, что никогда больше не подойдет к воде.
Джек вздохнул. Чтобы соответствовать его душевному состоянию, его чувствам, утру после отлета младшей дочери полагалось быть низким, затянутым тяжелыми тучами. Но рассвет выдался хрустально-ясным. Жизнерадостное утро в Солт-Бей. Прохладный воздух; жаркое солнце; холодный песок. Спокойное прозрачное море. Для дайвинга лучше и быть не может.
Он открыл глаза с первыми лучами солнца, когда Фрейя выскользнула из узла их сплетенных тел; кожа обоих все еще была соленой. Вернувшись посреди ночи из Нипалуны, она потянулась к Джеку. Воспоминание. Расплата. В серебристых тенях раннего утра, сквозь туман полусна Джек смотрел, как она выбирается из тепла общей постели, натягивает серую кожу гидрокостюма и уходит. К морю. Один из обычаев их брака, неизменный обычай. Утром у Джека был клиент; провожая его после сессии и проходя мимо ванной, Джек заметил, что гидрокостюм уже висит в душевой. Мокрый, блестящий. Неживой, но полный жизни. По плиткам ванной и дальше по коридору тянулись лужицы соленой воды. Джек стоял один в доме и смотрел на точки и лужицы, которые оставила Фрейя.
Когда Джек учился на последнем курсе Тасманийского университета, ему предложили место на вводном курсе мифологии и психологии — факультативном курсе для будущих психологов и искусствоведов, которого все давно ждали. День первой лекции оказался полон аномальных происшествий. Для начала Джек проспал, не услышав будильника. Опоздал на автобус. Наконец он примчался в университет. Лекция уже вовсю шла. Джек проскользнул в двери аудитории, моля Бога, чтобы тот послал ему свободное место, но все места у прохода оказались заняты. Джек пробирался вдоль стены, ощущая взгляды пылающей кожей. Нахлынула паника. Чтобы собраться и успокоить дыхание, Джек стал смотреть на собственные ноги; тогда-то он и увидел ее. По голубому ковру тянулась неровная дорожка из темных пятен. Джек проследил за ней взглядом; дорожка привела его к паре свободных мест в задних рядах аудитории. С закружившейся от облегчения головой Джек прошел по дорожке из пятен и сел за девушкой с мокрыми серебристо-светлыми волосами. Длинная коса лежала у девушки на спине; с кончиков прядей капала вода, отчего на ковре ширился темно-синий круг. Джек достал книги и постарался сосредоточиться на иллюстрации, которую лектор вывел на экран и о которой теперь рассказывал. «Зевс судил Атласу держать на плечах западный край земли…»
Джек никак не мог собраться с мыслями. Девушка, сидевшая перед ним, не смотрела на экран и ничего не записывала. Она сосредоточилась на чем-то, что было перед ней и чего Джек не мог рассмотреть. Он придвинулся ближе; оказывается, девушка рисовала на собственной руке. Лектор вывел на экран рисованное изображение бурного, вздымавшегося к самым звездам моря, отчего на аудиторию легли голубоватые отсветы. «Атлас сочетался браком с морской нимфой Плейоной. У них родились семь дочерей, также известных как Плеяды». Джек наблюдал, как девушка тонким черным перышком рисовала у себя на коже. Мужчина, руки которого были отягощены звездами, стоял на краю земли, и женщина манила его к себе из плескавшегося у ног моря.
Зажегся свет, аудитория начала пустеть. Девушка продолжала рисовать. Джек неуклюже складывал книги в рюкзак, стараясь не слишком торопиться. Наконец они остались в аудитории вдвоем. Девушка обернулась. Посмотрела ему в глаза. В день, который начинался так неправильно, Джек Уайлдинг встретил девушку с морем в волосах и сказками на коже. В этот день он полюбил ее навсегда.
Стоя в прихожей их общего дома и глядя на капли на полу, Джек подумал, не пойти ли по этой дорожке. Как по хлебным крошкам, по которым можно выбраться из леса. Дойти до задней двери, прошагать по тропке, выложенной песчаником, и оказаться у порога тату-студии. Где все утро жужжит машинка.
Но Джек ушел к Звездному домику.
На крыльце он смахнул с верхней ступеньки листья эвкалипта; ветер подхватил их. Джек поднял воротник стеганого жилета. Взглянул на могилу лебедя Эстер. Снова, дрожа, перечитал ее сообщение.
Я на месте. Со мной все в порядке. Если я неделю не буду писать, звонить и отзываться — значит, я сплю. Джетлаг — хреновая штука. Или, чтобы тебе, папа, было понятнее — пускай сатана так летает.
P. S. Шучу. Я напишу тебе завтра. И послезавтра. И послепослезавтра. Спокойной ночи х.
Весь этот год он чуть ли не умолял Эстер поддерживать хоть какую-то связь — и это в то время, когда дочь была всего в нескольких сотнях километров от него, на западном побережье; нельзя, чтобы теперь, на другом конце земли, в Дании, она впала в такое же молчание. Нельзя потерять и ее. Но вот. Вот она, пишет. Может быть, у них все получится. Может быть, его идея устроить вечер памяти, заставить Эстер приехать домой все-таки имела смысл. «Этот вечер может вернуть ее нам, Фрей, но что еще важнее — этот вечер может вернуть ее ей самой. Она живет как лунатик». Фрейя поначалу воспротивилась его предложению. Но когда Джек приступил к подготовке, вечер памяти стал для нее реальностью. Она присоединилась к мужу. И попросила о помощи Нин и Куини. Вечер памяти стал чем-то большим, чем просто поводом заманить Эстер домой и показать ей дневник Ауры. Вечер памяти стал для Фрейи ритуалом. Этот ритуал принял на себя всю тяжесть похорон, которые она отказывалась устроить, и дал ей возможность принять и признать потерю, оплакать своего первенца.
Джек снова взглянул на экран телефона. После ссоры с Эстер Фрейя не упоминала о дочери. Как утаить от нее, что Эстер в Дании? Рано или поздно ему придется об этом сказать. Только вот когда именно?
Чтобы утешиться, Джек еще раз перечитал сообщение Эстер. Вот она. Держит обещание. Говорит без слов. «Я вас не покину».
Джек набрал и отправил ответ. Сунул телефон в карман и поднялся. Постоял, прислонившись к перилам и глядя на море, несколько раз глубоко вдохнул, чтобы унять сердце. С Эстер все нормально, она с Абелоной. С его дочерью все нормально.
Перед тем как отправиться домой, Джек бросил взгляд назад, на семь валунов. На хранителей его дочерей.
Дома Джек заварил чашку чая и ушел к себе в кабинет — просмотреть записи и подготовиться к приему следующего клиента. После исчезновения Ауры он на время прекратил консультации, однако вернулся к работе, когда счел, что в состоянии продолжать. Сессии, на которых клиенты с его помощью раз за разом прорабатывали чувство потери, стали смыслом его существования. Когда Джек объяснял клиентам семь стадий проживания горя, ему казалось, что он читает молитву.
Шок и отрицание.
Боль и вина.
Гнев и торг.
Рефлексия, депрессия и одиночество.
Поворотный момент.
Восстановление.
Принятие и надежда.
Джек регулярно ловил себя на мысли о том, что если сам проживет этот процесс, если поможет как можно большему числу людей пройти через эти стадии, то и он сможет найти выход. Каждую неделю он заглядывал в душу своих клиентов, переживающих горе. Каждую неделю его собственный терапевт Уилл напоминал ему, что ни у кого проживание горя не развивается по прямой. Недавно Уилл спросил его: «Все еще бегаешь по вечерам, Джек?»
Заметив яркий блик на стене кабинета, Джек нахмурился, отвлекся. Он отложил бумаги и ручку и присмотрелся: от светлого пятна на стене исходило сияние. Утренний свет, проникавший в кабинет через окно, лег на стену, отразившись от фотографий в застекленной рамке. На одной были Эстер и Аура — за несколько месяцев до того, как все изменилось. В глазах веселое буйство, на сияющих лицах — взаимное обожание, которому нет конца. Девочек сфотографировали на берегу моря всего за несколько недель до того, как Аура попала в больницу. У Джека стало тяжело на сердце.
Эстер цепляется за его руку; оба они стоят на пороге больничной палаты. Аура спит; она подключена к кардиомонитору. Фрейя рядом с ней, она с ней с той минуты, как им позвонили из приемного покоя. Лежит, крепко прижавшись к дочери. Все произошло ужасно быстро; Джек и Фрейя еще не решили, что сказать Эстер.
— Пускай спят, — предлагает Джек. — Вечером мы их еще навестим.
Днем Джек отводит Эстер к Звездному домику — показать ей затмение совок. Эстер с грустным лицом пристально изучает мотыльков.
— Это у бабочек кардиограмма? — Она указывает на зубчатый край крыльев. — Как у Ауры на той коробочке в больнице?
— Понимаю, Старри, почему ты так подумала, — улыбается Джек. — Ты очень наблюдательная. Но нет, это у бабочек не кардиограмма.
— Папа, что с ней? — тонким голосом спрашивает Эстер. Худенькие плечи ссутулены — видимое, осязаемое напоминание Джеку: в глазах Эстер Аура неуязвима. Волшебна. Неприкосновенна.
Стоя в ту минуту возле Звездного домика, не зная, что ответить дочери, Джек открывает рот — и слышит, как произносит ложь.
— Ей просто удалили аппендикс, Старри. Совершенно обычная операция. Волноваться не о чем.
Ложь набирает обороты, когда Джек признается Фрейе и Ауре, что солгал.