— Да. — Эстер захлопнула дневник и сунула его в сумку. — Когда у вас перерыв? — Она посмотрела бармену в глаза.
Тот ответил внимательным взглядом.
— Скоро.
Налив ей еще аквавита, бармен отошел к другому концу стойки и с улыбкой сказал что-то на ухо своему товарищу. Эстер ковыряла холодную картошку, как чайка, которая роется в объедках.
Погода стала еще хуже, по стеклам звонко застучали ломкие ледяные иглы, которые пригоршнями швырял в окна порывистый ветер. Бар начал заполняться парочками и группами; стряхивая с одежды дождевые капли и снежную крупу, все смеялись над приключением. Ужасно забавно попасть в снежную бурю в чужой стране. Туристы придвигали товарищам стулья, передавали друг другу меню, лучась улыбками, делали селфи в обнимку. Кто-то из официантов зажег свечи в баночках, стоявших на столе, и по залу разлилось уютное мерцание. Эстер надолго припала к своей рюмке; хотелось, чтобы холодный спирт прожег в желудке горькую дыру. Лебедь в фонтане, раскрытый в страхе клюв.
За соседним столиком устроилась пара. Знакомый акцент заставил Эстер навострить уши; ложное чувство узнавания: она как будто знала этих людей, долго ждала их, и вот они, ее друзья и соотечественники, наконец приехали.
— Ну, что будем делать в выходные? — Женщина явно пребывала в приподнятом настроении.
Зашуршала бумага: что-то разворачивали.
— Тебе понравится. — Ласковый мужской голос. — Мне Ларс рассказывал в клинике. Туда из Копенгагена ехать часа три. Место называется Семилетние озера. Остановимся в городке неподалеку, в недорогой гостинице. Пройдемся по тропинке. Съедим еще пару смёрребродов, — с деланым акцентом выговорил мужчина, и оба рассмеялись. — Оттуда и до моря недалеко.
Женщина что-то неразборчиво сказала, мужчина так же неразборчиво ответил.
Эстер украдкой взглянула на них. У женщины, сидевшей к ней спиной, были темные волосы и цветок за ухом, а вот мужчину было видно хорошо. Смотрел он только на свою спутницу.
— Почему они называются Семилетние озера? — спросила женщина.
— Ты знала — я хотел, чтобы ты спросила.
— Знала.
— Эта часть истории понравится тебе больше всего, ради нее тебе и захочется туда съездить: местные жители говорят, что озера чудесным образом появляются каждые семь лет и так же чудесно исчезают.
— Прекрати, — шутливо призвала женщина.
— Не прекращу, — так же шутливо ответил мужчина.
Оба снова засмеялись.
— Вода в озерах поднимается и спадает из-за подземных вод, именно подземные воды определяют, будут озера видны или нет.
Эстер покрылась гусиной кожей.
— Вот и у нас в пустыне с дождями так же. — Голос женщины изменился. — Земля ждет, ждет — и дождь возвращается.
— И дремавшие до той поры семена идут в рост. Полевые цветы. — В голосе мужчины чувствовалась улыбка.
Удар сердца. Другой.
— Так и ты ждал нас с Пип. Ждал нас. Пока мы не вернемся.
Эстер случайно смахнула телефон со стойки, и он с громким стуком упал на пол. Она бросилась неуклюже его подбирать; лицо пылало, как будто ее застали за подслушиванием. Она подняла взгляд, но двое за столиком были заняты исключительно друг другом и картой, лежавшей на столе между ними.
Краем глаза Эстер уловила какое-то движение. Девятый Вал стоял у дальнего конца стойки и смотрел на нее.
Отложив телефон, Эстер залпом допила холодный аквавит, зажмурилась и стала собирать вещи.
Следом за Девятым Валом она прошла в дверь с табличкой «Только для персонала». И оглянулась, словно желая с кем-то попрощаться.
Шкура четвертая. Переход
22
Повозившись с задвижкой, Эстер справилась с входной дверью и вздохнула от облегчения: вой ветра скрыл шум ее неуклюжего возвращения. Эстер привалилась к закрытой двери и прислушалась: спит Абелона или нет? В доме царила тишина. И темнота. Эстер оперлась рукой о стену и попыталась наступить на ботинок, чтобы вытащить ногу. С волос вдоль спины стекал ручеек дождевой воды: дожидаясь такси в Нюхавне, она попала под ливень, который никак не хотел прекращаться. Адрес Эстер назвать не смогла: она не знала, где живет Абелона, а телефон был разряжен. Эстер хватило только на то, чтобы попросить высадить ее у моста через Сортедам. Таксист высадил ее не у того моста, и остаток дороги Эстер прошла пешком. Под дождем. Она убедилась, что попала в нужный дом, лишь когда ключ подошел к замку.
Привалившись к стене, Эстер попыталась снять второй ботинок. Она наклонилась, чтобы стащить его, но, подтягивая носок, потеряла равновесие и упала на что-то твердое и угловатое, стоявшее в прихожей. Эстер тихо взвыла, и тут же послышался звон. Что-то разбилось.
Сквозь шум крови в ушах Эстер прислушалась к тому, что делается в комнате Абелоны, и подождала. В доме снова воцарилась тишина. Эстер, пошатываясь, поднялась и зашарила по стене в поисках выключателя. Загорелся свет; она увидела на полу осколки зеленой керамической вазы и среди них — розовые тюльпаны.
Кружилась голова, но Эстер постаралась навести порядок. Собрала осколки, подняла тюльпаны; шатаясь, прошла на кухню. В бледном свете уличного фонаря, горевшего за окном, Эстер заметила мусорное ведро. Выбрасывая осколки и цветы, она порезала палец. Зажмурилась, сунула палец в рот.
Эстер заметила его, лишь когда повернулась. Он стоял на разделочном столе. Под стеклянным колпаком поблескивал пирог, похожий на цветок с семью круглыми лепестками. Пирог, который Абелона пекла этим утром. Чтобы отметить приезд Эстер в Копенгаген.
Эстер моргнула, глядя на пирог и стремительно погружаясь в пучину стыда. Она совершенно забыла просьбу Абелоны вернуться домой к семи. Эстер взглянула на цифровые часы над духовкой. Два часа ночи.
В коридоре она постаралась промокнуть оставшуюся после вазы лужу собственной курткой, но куртка помогла мало. Тогда Эстер сняла джемпер. Тот и впитал остатки воды.
Поеживаясь в одном лифчике, Эстер, с мокрыми вещами и ботинками в руках, стала карабкаться по спиральной лестнице к фиолетовой двери. Кожа еще хранила его запах.
Утром Эстер проснулась с головой, сдавленной тисками похмелья. Застонала. Перекатилась на бок. Оказывается, она спала поверх одеяла. В лифчике и джинсах. Эстер села. Еле удержав рвотный спазм, бросилась в ванную, где ее вырвало в унитаз. В желудке было пусто, блевать нечем, но спазмы не утихали.
Когда дурнота отступила, Эстер разделась и скорчилась под душем. Она сидела на полу, и струи хлестали ее тело, смывая с ее кожи запах Девятого Вала. Иногда в голове вспыхивали обрывки воспоминаний: вот она с ним. Джинсы на лодыжках. Руки вцепились в край стола. Его стоны. Эстер подставила лицо под воду. Подтянула колени к груди. Палец саднило. Глядя на порез, Эстер пыталась припомнить, как все получилось. Звук, с каким разбилась в прихожей ваза; бледный свет на кухне; пирог Абелоны. Эстер вспомнила все. Скульптуру лебедя, увиденную в парке. Панику, охватившую все ее тело. Как аквавит обжигал горло. Счастливую пару, сидевшую в баре и обсуждавшую планы на выходные. Эстер развела колени и согнулась: снова накатила тошнота. Какое-то время она давилась, но потом рвотные спазмы утихли. Положив руки на колени, Эстер запрокинула голову. Хотелось, чтобы вода, что лилась сверху, превратила ее в кого-нибудь другого.
Омывшись, Эстер вышла из душа. Натянула тренировочные штаны и джемпер. Перерыла сумки в поисках парацетамола. Дрожащей рукой закинула в рот две таблетки; холодная вода, которой она их запила, ударила в желудок будто кулаком. Мокрые куртку и вчерашний джемпер Эстер пристроила на батарею сушиться. Поставила телефон на зарядку. Включила чайник на кухне. Пошарила в кухонных шкафчиках. Пусто. Она в Копенгагене уже два дня — и до сих пор не купила еды для себя же. Даже молока к чаю у нее нет. Из съестного — только остатки заветренного печенья в кокосовой посыпке. Злая от стыда, Эстер налила кипятку, забрала печенье и села на диван.
В спальне запищал, оживая, телефон; Эстер сходила за ним, вернулась на диван и стала скроллить уведомления.
Голосовое сообщение от Джека. Голосовое и эсэмэска — от Нин.
Ya, Старри. Я только что из Ракушки. Ходила повидаться с тобой, и твой папа сказал, где ты. Взял с меня клятву держать все в секрете. Не волнуйся, я не скажу маме. Поверить не могу, что ты в Копенгагене. Жаль, мы не попрощались. Но я понимаю, почему тебе, наверное, было легче уехать, не прощаясь. Мне трудно представить, через что ты сейчас проходишь. Nina nayri? Я пишу, а ты не отвечаешь. Пожалуйста, не исчезай, не становись снова чужой мне.
Эстер занесла палец над экраном, чтобы набрать ответ, но закрыла сообщение Нин, так ничего и не напечатав. Слушать голосовые что от отца, что от Нин у нее не хватило духу. Как слушать голоса людей, которых она так подвела? Эстер швырнула телефон на другой конец дивана.
Сжала кулаки. Оглядела мансарду.
Качнула коленом. Погрызла ноготь. Стала щипать мягкую, в шрамах кожу на запястье.
Обычно Эстер умела останавливаться, но теперь она позволила себе мысленно пройтись по содержимому дорожной косметички, представить острые предметы. Бритву. Щипчики. Ножницы. Позволила себе вспомнить, какое облегчение доставлял ей каждый из этих предметов после ухода Ауры. После того дня, когда Аура исчезла, оставив записку, на которую Эстер не обратила внимания.
Эстер коснулась чувствительной, нежной кожи. Вообразила острые края.
Ее передернуло. Потом еще раз. Эстер свернулась на диване; желудок свело. Неужели опять вырвет? В голове звенело, но Эстер старалась дышать глубоко. Наконец спазмы немного утихли, и у Эстер знакомо засосало в животе. Голод. К картошке в баре она едва притронулась. А до этого только и поела, что хлеба с сыром, когда завтракала с Абелоной.
Эстер, дрожа, села и потянулась за опостылевшим печеньем. Заставила себя сунуть одно в рот. Прожевала, запила горячей водой. Съела еще одно. Подождала, опасаясь, что печенье запросится наружу, но оно осталось в желудке. Дрожь начала утихать.