Геометрические фигуры на руках Талы завораживали, переливались, как оптическая иллюзия.
— А как Аура говорила о вас, когда ей делали татуировки… — Улыбка Талы сменилась серьезностью: она вернулась к прежней теме. — И она умолчала про них?
У Эстер перехватило горло.
— Я остановилась у одной нашей родственницы, Абелоны. Она сказала мне, что Лилле Хекс делала татуировки и ей самой, и Ауре. Поэтому я и пришла сюда. Вот бы Лилле Хекс уделила мне хоть несколько минут. Рассказала хоть что-нибудь об Ауре или ее татуировках.
— Понимаю. — Тала тепло взглянула на Эстер, не возражая против перемены темы. — Но на этой неделе ее не будет. У нас возникли некоторые разногласия с арендодателем. Это место — лицо местной истории и культуры, а он хочет превратить его в ресторанную кухню. — Тала полистала ежедневник, лежавший на стойке. — Лилле Хекс вернется через две недели. Хотите, я вас запишу? Она будет вас ждать.
Эстер кивнула. От разочарования она словно онемела. Две недели ожидания казались вечностью.
— Я передам Лилле Хекс, — сказала Тала, записав телефон Эстер. — Она с удовольствием с вами поговорит. Как и я.
— Спасибо. — Эстер слабо улыбнулась. — Я тоже буду рада ее видеть.
— Я могу вам еще чем-нибудь помочь?
Эстер поразмыслила.
— Можете. — И она объяснила Тале, что ей нужно.
У Талы заблестели глаза, и она потянулась за бумагой и ручкой. Написав кое-что, она протянула листок Эстер.
— Эти два места никогда меня не подводили. — Тала улыбнулась. — Удачи.
Взяв листок, Эстер сказала «спасибо» и повернулась, чтобы выйти.
— Постойте, — окликнула Тала. — А как вас зовут? Аура всегда называла вас Старри.
— Эстер, — ответила Эстер. — Меня зовут Эстер Уайлдинг.
— Pas på dig selv, — проговорила Тала. — Берегите себя, Эстер Уайлдинг.
24
Эстер шла по рынку, тупо таращась на цветы; ряды уходили в бесконечность. Расслабленно помахивая пустой корзиной, она обдумывала свой разговор с Талой. Наконец Эстер остановилась перед ведром цветов с тугими розовыми бутонами и уставилась на них пустым взглядом. Из дома Абелоны она уходила в надежде, что сегодня ей удастся больше, чем вчера, и она действительно отыскала и Лиден Гунвер, и салон «Стьерне»; ей хотелось думать, что день вышел хорошим. Но разговор с Талой, реальность всего того, чего она не знала об Ауре, накрыли ее с головой, как незамеченная вовремя волна, и заставили понять, насколько не к месту, насколько потерянной она оказалась в потоке всего, что оставила за собой Аура.
Какая-то женщина подошла к тому же ведру и потянулась за букетом розовых цветов. Ровесница Абелоны, вся в черном. Красная помада, массивные серебряные украшения. Женщина что-то произнесла, обращаясь к Эстер.
— Простите, я не говорю по-датски. — Эстер виновато пожала плечами и пошла было прочь.
— Я хочу сказать, — незнакомка тут же перешла на английский, — какое чудо — сезон пионов. — Она улыбнулась и взяла букет.
Эстер смотрела, как она уходит. Снова перевела взгляд на тугие розовые головки.
— Так это пионы!
На полках возле кассы Эстер отыскала зеленую стеклянную вазу и положила ее в корзину, к пионам. Нажала на кнопку, и экран телефона осветился. Заказ, который она оставила в индийском ресторане по дороге на цветочный рынок, был готов.
Эстер попросила Талу подсказать, где продают цветы и еду, красивые и душистые — такие, чтобы при помощи того и другого можно было заслужить прощение. И рекомендованные Талой цветочный рынок и ресторан не подвели. Но настоящее испытание ждало Эстер впереди.
Отперев замок, Эстер поставила пакеты в коридор и закрыла за собой дверь.
— Эстер? — Голос Абелоны пролетел ей навстречу через весь дом.
— Я, — откликнулась Эстер.
Распашные двери в конце коридора что-то удерживало, они были открыты. Эстер внесла пакеты в гостиную. Три низко висящих плафона сияли, как три восходящие луны. В камине трещали поленья. На бледной стене светилась картина с лебедями: черный и белый тянулись к разделявшей их горизонтальной линии, отражая друг друга.
— Я здесь, — крикнула Абелона из кухни.
Эстер пошла на голос.
— Привет. — Ставя пакеты на разделочный стол, она вдруг застеснялась.
— Привет. — Абелона сидела за обеденным столиком в углу у открытого окна и курила трубку. Пучок седых волос на этот раз удерживали на макушке палочки для еды.
— Это тебе. — Эстер вытащила из пакета букет пионов. — И это тоже. — Она достала вазу, завернутую в тонкую бумагу. И вазу, и цветы она вручила Абелоне; та поставила вазу на стол, положила рядом цветы и бесстрастно взглянула на Эстер.
— Я, м-м, хочу попросить прощения за то, что вчера не явилась на ужин. — Эстер теребила замочек молнии на куртке. — Я понимаю, сколько хлопот тебе доставила своим приездом. И… — она поискала нужные слова, — еще я хочу попросить прощения за разбитую вазу. Я… все испортила. Прости, пожалуйста.
Выражение лица Абелоны чуть заметно смягчилось. Она отложила трубку и встала. Взяла вазу, пионы и подошла к раковине.
— Спасибо.
— Еще я заказала для нас ужин. Как обещала в записке. По рекомендации местной жительницы. Надеюсь, тебе нравится индийская кухня?
Абелона открыла шкафчик, полный посуды, и знаком попросила Эстер достать тарелки.
— Нравится, — ответила она.
Они положили себе по второй порции нутового карри с кокосовым молоком, грибного палака[78] и картофеля с куркумой. Абелона оторвала кусок мягкой, блестящей от масла лепешки и передала хлеб Эстер. Лицо у нее раскраснелось: трапеза была пряной. Пару раз во время еды Эстер замечала, как Абелона с восхищением посматривает на пионы в зеленой вазе, которую она поставила на кухонную стойку.
— Вчера у тебя выдался неважный день, — заметила Абелона.
Эстер помолчала. Проглотила. Кивнула.
— Ты поздно вернулась. А погода была — чертям тошно. — Абелона изогнула бровь.
Эстер захотелось сказать: «Ты себе не представляешь, насколько тошно», но она только ответила:
— Да.
Абелона всмотрелась в нее.
— А сегодня?
— Лучше. И все — благодаря твоей карте.
Глаза у Абелоны блеснули.
— Ты попробовала канельснегль из моей любимой булочной? Нашла Лиден Гунвер? Поговорила с Лилле Хекс?
— Да, очень вкусно, tak. Да, нашла. И нет. Но я познакомилась с… Талой?
— Дочь Лилле Хекс.
— Она не сказала.
— Тала и не бросается говорить об этом первому встречному. Она хочет найти собственный путь в искусстве татуировки.
Эстер откусила от пападама[79].
— Я оставила там свой номер телефона. Тала сказала, что передаст Лилле Хекс, чтобы та со мной связалась. Похоже, Аура была у Лилле Хекс не один раз. Судя по всему, она проводила в «Стьерне» немало времени.
— Аура всегда то приходила, то уходила, то в университет, то к друзьям. Мы с ней нечасто виделись. Она много работала, всегда что-то учила, читала.
Эстер поерзала.
— Ты говорила, что знаешь только про первую татуировку?
— Я уже говорила, мы с ней нечасто делились подробностями каждого прожитого дня. У нее были своя жизнь и свои друзья. Я в нее не вторгалась. Мы жили под одной крышей, говорили обо всем на свете, но с самого своего приезда Аура оставалась сама по себе. Я чувствовала, что какую-то часть своей души она не раскрывает. Что-то утаивает.
— Как думаешь, что это было? — спросила Эстер.
Аура медлит в проеме ее комнаты, смотрит на Эстер через весь коридор. Молчит.
— Знала бы — сказала бы тебе. — Абелона доела то, что оставалось у нее на тарелке. — Покажешь мне завтра ее дневник? Может быть, я смогу помочь.
— Хорошо бы.
— Да. — Абелона отодвинула тарелку и сложила руки на животе. — Уф. Чаю?
Эстер покосилась на стол: она помнила, как блестел вчера ночью накрытый стеклянной крышкой пирог.
— С удовольствием. — Эстер порыскала взглядом. Представила, как откусывает от треугольного куска, и рот наполнился слюной. Однако пирога нигде не было видно.
Они убрали со стола, и Абелона предложила Эстер перейти в гостиную.
— Проверь камин, может быть, придется дотопить. А я принесу чай, как заварится.
Эстер ушла в гостиную, взяла из корзинки, стоявшей у камина, полено и сунула в огонь. Раздула угли, подбодрила пламя кочергой. Когда полено занялось, Эстер села на диванчик с ворохом бархатных подушек. Тело обмякло от облегчения: Абелона, кажется, приняла извинения.
Наслаждаясь теплом, Эстер обвела взглядом гостиную: цветы в кадках, предметы искусства, книги, огонь, лампы, краски и материалы. Она вдруг поняла, что ей хочется жить в таком месте. В памяти тут же всплыла ее комната в Каллиопе, оставшаяся такой же безликой, как в день, когда она там поселилась. За исключением подоконника, на котором Эстер разложила коллекцию ракушек, отмытых речной водой до радужного слоя, перья, отливавшие на свету зеленым и бирюзовым, и клубки засохшей ламинарии.
Эстер хмыкнула и погладила лежавшую у нее на коленях бархатную подушку. По ворсу гладко, против ворса — ершисто.
— Ну вот. — Абелона внесла поднос и пристроила его на журнальный столик. Расставила эмалированный заварочный чайник, две кружки, молочник и сахарницу с рафинадом и пригласила Эстер приступить к чаепитию.
— Спасибо. — Эстер наклонилась, взяла кружку и налила себе чаю.
Абелона, сидевшая напротив нее, макнула палец в свою чашку и быстро провела по запястьям мокрые линии.
Сердце Эстер громко забилось: она узнала этот жест. Желая правильно повторить его, она тоже макнула палец в чашку и провела по запястьям.
Абелона одобрительно кивнула.
— Когда ты этому научилась? — спросила Эстер.
— Мать обучила нас, подростков, этому ритуалу в то лето, когда Фрейя и Эрин приезжали погостить. Мы делали, как ты сейчас. Сидели, беседовали, звали наших далеких прабабок присоединиться к нам. — Абелона отпила чаю и закрыла глаза от удовольствия. — Фрейя и Эрин увезли ритуал с собой. Потом они говорили мне, что вместо чая с дымком они рисуют линии морской водой и чернилами, дань памяти письмам, которые Йоханна и Гулль писали друг другу всю жизнь, после того как Йоханна уплыла в Австралию.