Эстер отвернулась. Глубоко вздохнув, она подошла к кровати, взглянула на закутанную в плед птицу. Закрыла глаза: ей представились безжизненно опавшие черные крылья. Безжизненно опавшие.
Она вгляделась в зеркало, критически изучая отражение. Черные джинсы, ботинки, джемпер. Если кто-нибудь спросит, она сошлется на «Семейку Аддамс». Возвращение домой отняло у Эстер все силы. Кроме того, Эстер уже сделала одну попытку найти костюм: как-то она всю ночь просидела наедине с ноутбуком и бутылкой водки, исследуя интернет в поисках идей. Но при виде вязаных гетр и щипцов для волос, колготок в сеточку и блесток на Эстер накатила паника, и понадобилось полбутылки «Смирнофф», чтобы прогнать воспоминания: ей двенадцать лет, она смотрит, как пятнадцатилетняя Аура собирается на свой первый бал. Они с Нин уже в десятом классе, их пригласили на вечеринку, где собирались двенадцатиклассники. Аура перемерила три костюма Шер; один из них наконец заслужил одобрение Фрейи и Джека. В нем они и разрешили Ауре выйти из дома.
Эстер так и сяк рассматривала свое отражение в зеркале. Сняла невидимые волоски, приставшие к черной одежде. Не с первой попытки, но сумела запудрить синяк. Если не стоять на свету, а волосы зачесать набок, то тени скроют налившуюся шишку.
В дверь комнаты осторожно постучали.
— Заходи.
— Как ты тут… — На пороге, распространяя запах лака для волос, показалась Нин. Она успела заново взбить парик и поправить макияж — голубые и коралловые тени, блеск для губ, — но глаза у нее запали. — Что это на тебе? Где костюм?
Под внимательным взглядом Нин дерзкое желание Эстер объявить себя Мортишей или Уэнсдей испарилось.
— На западном побережье не так много магазинов, где продают маскарадные костюмы. — Эстер хотелось говорить уверенно, но, услышав, как жалко прозвучал ее голос, она внутренне сжалась.
— Твою мать, — буркнула Нин.
— Я просто…
— Слушай, Старри. — Нин глубоко вздохнула, и выражение ее лица смягчилось. — Знаю, тебе нелегко. Но вообще-то нелегко всем, кто сегодня придет. Ты уехала. У тебя были причины. А остальные, кто оказался не готов избегать тех мест — ни на острове, ни в собственной душе, — которые покинула Аура… — Нин внезапно замолчала, запрокинула голову и сморгнула. Слезы покатились по вискам двумя голубыми, с блеском, ручейками и исчезли под париком. Эстер, напуганной слезами Нин, захотелось утешить ее, но она замерла, не зная, как быть.
— То есть я тебе гарантирую, — продолжила Нин, промокая глаза извлеченным из кармана бумажным платком, — никто из сегодняшних гостей не забьет на маскарадный костюм, хотя всем этим людям тоже нелегко. В эпоху интернет-магазинов добыть маскарадный костюм — пара пустяков. И пусть тот факт, что ты пальцем не пошевелила, чтобы почтить память сестры, останется между нами, ладно?
Ответ застрял у Эстер в горле. Безмолвные звездные блики, которые бросал зеркальный шар, плясали между ней и Нин, мерцали на коже. Приглушенные голоса собравшихся в саду гостей потихоньку перемещались ближе к дому. Время от времени было слышно Куини: она встречала гостей. Нин подошла к окну, Эстер встала рядом. Она пыталась уловить голоса родителей, но пока безуспешно. С увеличенной фотографии на мольберте улыбалась Аура. Фотографию сделали в аэропорту — утром того дня, когда они все вместе провожали Ауру. Ей предстоял долгий перелет в Копенгаген. Эстер обняла сестру на прощание, и ей показалось, что Аура уходит — как вода сквозь пальцы.
Чрез минуту Эстер обнаружила, что Нин уже не стоит рядом с ней, а ходит вокруг, разглядывая ее под разными углами. Наконец Нин остановилась перед Эстер, постукивая по подбородку накладным красным ногтем.
— Что ты задумала?
— Прикидываю, с чем мне придется работать. Как дополнить вот это, — Нин широким жестом указала на Эстер, — вещами, которые я тебе привезла. — Достав из кармана джинсовой куртки телефон, она начала листать экран.
— Ты привезла мне костюм? — У Эстер сжалось сердце: Нин предвидела, что у нее, Эстер, при себе только отговорки. — Нин… — Эстер снова захотелось все ей объяснить.
— Спокойно, Старри. — Нин, нахмурившись, взмахнула рукой. — Я как раз погрузилась в море ссылок по запросу «маскарадный костюм, плюс белая девушка, плюс восьмидесятые».
За двадцать минут Эстер, все еще в черном, успела перенести сеанс завивки и начеса, от которого драло кожу на голове, а сама она морщилась, зато волосы превратились в шапку взбитых кудрей. Потом Нин натянула Эстер на голову привезенный с собой козырек на резинке, вылила на копну кудрей чуть не весь баллончик лака и прихватила прическу бесчисленным множеством невидимок. Взглянув мельком на свое отражение в зеркале, Эстер застонала. Оказывается, она стала на фут выше.
— Слышать ничего не хочу, — предупредила Нин, она теперь стояла у Эстер за спиной и начесывала отдельные пряди. — Повернись лицом. И держи телефон, чтобы я видела фотографию.
Эстер повиновалась. Нин какое-то время, прищурившись, изучала изображение на экране, а потом извлекла из сумки две одинаковые брошки. Брошки она приколола к черному джемперу Эстер, на уровне сердца. Снова порывшись в сумке, Нин достала тюбик розовой губной помады и отвинтила крышечку.
— Нет. — Эстер сжала губы, она не собиралась сдаваться.
Нин ждала. Ждала.
Эстер закатила глаза и шумно выдохнула в знак капитуляции.
Нин накрасила ей губы и, склонив голову набок, немного отступила.
— Думаю, мы закончили. — Она оглядела Эстер с головы до ног. — Можешь посмотреть.
Из зеркала на Эстер взглянула Кайли Миноуг с обложки дебютного альбома, который вышел в восемьдесят восьмом году. Эстер словно сунула голову в прорезь тантамарески[10], как на карнавале, и превратилась в австралийскую поп-диву. Когда отовсюду зазвучала Тhe Loco-Motion, они с Аурой были еще детьми. Они носились по дому и распевали эту песню, пока отец не упросил их прекратить. Эстер помяла жесткий от лака локон: ни единого залома. Погладила брошки на джемпере — одинаковые солнечные очки-«кошечки», — шагнула к зеркалу и пораженно произнесла:
— Я же вылитая она.
— Тебе повезло, — подмигнула Нин, и Эстер едва сдержала смех.
За окном, прервав их разговор, грянула музыка — Ashes to Ashes Боуи. Нин и Эстер встали у окна. Толпа расступилась, чтобы освободить путь кому-то, кто направлялся к стенду с фотографией. Песня Боуи закончилась, и под навесом стало тихо. Но вот Эстер пробрал озноб: она узнала перезвон первых тактов Everywhere. Вступили барабаны. Fleetwood Mac.
Эстер, скрестив руки на груди, обиженно дуется на заднем сиденье «кингсвуда». Аура несправедливо захватила место впереди, которое сестры ценили за возможность сидеть рядом с Фрейей. Они возвращаются из Нипалуны[11], из Хобарта. По дороге туда Аура ехала впереди, и сейчас занимать почетное место рядом с Фрейей была очередь Эстер, но мать, несмотря на ее протесты, избавила Ауру от необходимости сидеть сзади. Поездка не задалась еще по одной причине: Фрейю не взяли на работу уже во второй тату-салон города, куда она хотела устроиться художницей.
— Почему? — спросила Аура и гневно сжала кулаки, когда они все втроем стояли возле «Пьяного матроса», сердито глядя на татуировщиков, которые работали в салоне. Потом Фрейя схватила девочек за руки и потащила назад, к «кингсвуду».
— Потому что этот мир — мужской клуб, — вздохнула она. — Залезайте, девочки, поехали есть рыбу с картошкой.
Фрейя отперла дверцы, и не успела Эстер оглянуться, как Аура юркнула на переднее сиденье. Эстер заныла было, но Фрейя прикрикнула на обеих, что случалось редко, и оттого Эстер стало особенно обидно.
Они едут в молчании уже второй час; хребет остался позади, и радио сменило белый шум на песню. Новейший хит любимой группы Фрейи заполняет машину: колокольчики, барабаны. Фрейя прибавляет громкость и запрокидывает голову; видно, как расслабляются плечи. Эстер и Аура помалкивают. Они уже достаточно большие, чтобы понимать: когда играют Fleetwood Mac, заговаривать с Фрейей бессмысленно. Особенно когда Фрейя рисует у себя в студии. Музыка ширится, заполняет «кингсвуд»; Аура косится на Фрейю, оглядывается на Эстер, еле заметно улыбается ей. Эстер дуется, теперь — чтобы сдержать улыбку, но нарастающая жаркая радость все-таки побеждает. Обида уходит. Эстер подергивает коленями. Качает головой в такт. Фрейя подпевает все громче и тянется к руке Ауры. Начинается припев. Фрейя, не переставая петь, смотрит в зеркало заднего вида, пытаясь поймать взгляд Эстер. Аура выкручивает громкость на максимум — еще чуть-чуть, и пойдут помехи — и поет вместе с Фрейей; она оборачивается и поет для младшей сестры. Через несколько лет, напившись в первый раз в жизни, Эстер вспомнит это легкое чувство — как будто руки и ноги куда-то делись, она вспомнит тот день, «кингсвуд», гремящих из магнитолы Fleetwood Mac. Вспомнит, как пели мать и сестра, как они завывали, будто Эстер — сама луна.
Под навесом прибавили звук. Несколько женщин, стоявших перед фотографией Ауры, расступились: через толпу шла какая-то фигура. Эстер, которая подростком проводила много времени в материнском тату-салоне, узнала этих женщин: кому-то Фрейя делала татуировки, а кого-то учила этому искусству. На лицах женщин лежала печать скорби, но они широко раскинули руки, давая место новоприбывшей. «Фрейя в студии с клиенткой, работа затянулась». Эстер стояла у окна и смотрела в сад; перезвон катился по сосудам вместе с кровью. Барабаны больно били в грудь. Эстер наблюдала. Ждала.
Танцуя в переливчатом мерцании диско-шара — длинные светлые лохмы рассыпались по плечам, развевалось многослойное шелковое платье, — Фрейя Уайлдинг подплыла к фотографии своей исчезнувшей дочери. Протянула к ней руки. Запела Everywhere.
Нин взяла Эстер за руку; Эстер, почувствовав прикосновение, взглянула на нее. Лицо Нин под личиной Тины Тернер было печальным. Эстер трясло, но она постаралась справиться с волнением и следом за Нин вышла из комнаты. Вот и коридор с семейными фотографиями на стенах.